Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался
заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
Неточные совпадения
Одним, вероятно, благоприятствовали обстоятельства, и они приучились жить обществом,
заниматься честными и полезными
промыслами — словом, быть порядочными людьми; другие остаются в диком, почти в скотском состоянии, избегают даже друг друга и ведут себя негодяями.
На заводях Кусуна мы застали старого лодочника маньчжура Хей-ба-тоу, что в переводе значит «морской старшина». Это был опытный мореход, плавающий вдоль берегов Уссурийского края с малых лет. Отец его
занимался морскими
промыслами и с детства приучил сына к морю. Раньше он плавал у берегов Южно-Уссурийского края, но в последние годы под давлением русских перекочевал на север.
По всей долине Вай-Фудзина, от устья Эрлдагоу до Тазовской горы, разбросаны многочисленные фанзы. Обитатели их
занимаются летом земледелием и морскими
промыслами, а зимой соболеванием и охотой.
Через год после начала этих занятий он отправился в свое странствование и тут имел еще больше удобства
заниматься развитием физической силы: был пахарем, плотником, перевозчиком и работником всяких здоровых
промыслов; раз даже прошел бурлаком всю Волгу, от Дубовки до Рыбинска.
Весною, в горячее время перед ярмаркой, по вечерам улицы слободы были обильно засеяны упившимися мастеровыми, извозчиками и всяким рабочим людом — слободские ребятишки всегда ошаривали их карманы, это был
промысел узаконенный, им
занимались безбоязненно, на глазах старших.
Он рассказывал мне, что когда-то фальшивые бумажки давали ему по 300 рублей в день, но попался он после того уж, как бросил этот
промысел и
занялся честным трудом.
Этою очень короткою историей восьми сахалинских Робинзонов исчерпываются все данные, относящиеся к вольной колонизации Северного Сахалина. Если необыкновенная судьба пяти хвостовских матросов и Кемца с двумя беглыми похожа на попытку к вольной колонизации, то эту попытку следует признать ничтожною и во всяком случае неудавшеюся. Поучительна она для нас разве в том отношении, что все восемь человек, жившие на Сахалине долго, до конца дней своих,
занимались не хлебопашеством, а рыбным и звериным
промыслом.
Они присоединились к Кемцу и в Мгачах выстроили себе дом; они
занимались охотой на пушных зверей, как
промыслом, и ездили для торговли к маньчжурам и японцам.
Один
занимается охотой, как
промыслом.
Весь остальной день мы
занимались статистикой. Ходили по крестьянским дворам, считали скот и домашнюю птицу, приводили в известность способы питания,
промыслы, нравы, обычаи, но больше всего старались разузнать, можно ли рассчитывать на политическую благонадежность обывателей и на готовность их отстаивать основы. В результате изысканий оказалось следующее...
— Для чего же вам свидетельство? Ведь вы постоянным
промыслом не
занимаетесь? — удивился Глумов.
— Оно не беда
заниматься честным
промыслом, каким бы то ни было, — сказал барин, снова обращаясь к старику: — но мне кажется, что можно бы другое занятие найти; да и работа эта такая, что ездит молодой малый везде, всякий народ видит, избаловаться может, — прибавил он, повторяя слова Карпа.
Они исключительно
занимаются звероловным
промыслом, и от них перешла к русским промышленникам собака-вогулка.
Сверх этого — им дозволялось
заниматься торговлею и различными
промыслами, причем они также освобождены были от некоторых повинностей.
— Теперича на рыбных ватагах саратовцы в силу пошли, отбивают у нас рыбную часть, — продолжал Смолокуров. — Потому-то всякому здешнему тысячнику и советовал бы я этим делом
заняться, поднять бы да поддержать дедовские
промысла́, не отдавать их саратовцам… да и выгодно. Что вы, Патап Максимыч, нá это скажете?
Пропившийся Никифор
занялся волчьим
промыслом, но дела свои и тут неудачно повел. Раз его на баране накрыли, вдругорядь на корове. Последний-то раз случилось неподалеку от Осиповки. Каково же было Патапу Максимычу с Аксиньей Захаровной, как мимо дому их вели братца любезного со звоном да с гиканьем, а молодые парни «волчью песню» во все горло припевали...
Схоронив отца с матерью, Иван Григорьич не пожелал оставаться в Осиповке, а
занявшись по валеному делу, из «рамени» в «чищу» перебрался, где было ему не в пример вольготнее, потому что народ там больше этим
промыслом жил.
Помнишь, Михайло Васильич, при тебе тогда я его уговаривал
заняться делом — на Горах
промыслá разводить.
А сам придумал
заняться отцовским
промыслом, хлебною торговлей: место же, благо, было подходящее и выгодное, недаром все почти тамошние торговцы вели хлебную торговлю, а он со своим да с жениным капиталами такой мог торг завести там, какого еще и не видывали.
Та же публика наполняла по ночам тот квартал, где парила и тогда самая бесконтрольная проституция, сортом еще пониже, чем те кокотки, которые в открытых буфетах Music-hall и в антракты, и во время спектакля
занимались своим
промыслом.
Люди всякого чина и подлый народ толпился на Красной площади, в рядах, на крестцах, в харчевнях, а между ними
промыслом своим
занимались воры и мошенники: воровали из карманов, из лавок и шалашей и тут же торговали украденным.