Неточные совпадения
Одна из дам, встречавших добровольцев, выходя из
залы, обратилась к Сергею Ивановичу.
— Нет. Вы взгляните на него, — сказал старичок, указывая расшитою шляпой на остановившегося в дверях
залы с
одним из влиятельных членов Государственного Совета Каренина в придворном мундире с новою красною лентою через плечо. — Счастлив и доволен, как медный грош, — прибавил он, останавливаясь, чтобы пожать руку атлетически сложенному красавцу камергеру.
— У нас теперь идет железная дорога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это видите ли как: двое садятся на лавку. Это пассажиры. А
один становится стоя на лавку же. И все запрягаются. Можно и руками, можно и поясами, и пускаются чрез все
залы. Двери уже вперед отворяются. Ну, и тут кондуктором очень трудно быть!
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец
залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на
одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Вошедши в
залу присутствия, они увидели, что председатель был не
один, подле него сидел Собакевич, совершенно заслоненный зерцалом.
Какие бывают эти общие
залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на
одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал.
Но прежде необходимо знать, что в этой комнате было три стола:
один письменный — перед диваном, другой ломберный — между окнами у стены, третий угольный — в углу, между дверью в спальню и дверью в необитаемый
зал с инвалидною мебелью.
«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
Она глядит: забытый в
залеКий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь барин сиживал
один.
Стремит Онегин? Вы заране
Уж угадали; точно так:
Примчался к ней, к своей Татьяне,
Мой неисправленный чудак.
Идет, на мертвеца похожий.
Нет ни
одной души в прихожей.
Он в
залу; дальше: никого.
Дверь отворил он. Что ж его
С такою силой поражает?
Княгиня перед ним,
одна,
Сидит, не убрана, бледна,
Письмо какое-то читает
И тихо слезы льет рекой,
Опершись на руку щекой.
Окинув
залу решительным взглядом, я заметил, что все дамы были взяты, исключая
одной большой девицы, стоявшей у двери гостиной.
Бывало, как досыта набегаешься внизу по
зале, на цыпочках прокрадешься наверх, в классную, смотришь — Карл Иваныч сидит себе
один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.
Он нашел его в очень маленькой задней комнате, в
одно окно, примыкавшей к большой
зале, где на двадцати маленьких столиках, при криках отчаянного хора песенников, пили чай купцы, чиновники и множество всякого люда.
Клим Самгин, бросив на стол деньги, поспешно вышел из
зала и через минуту, застегивая пальто, стоял у подъезда ресторана. Три офицера, все с праздничными лицами, шли в ногу,
один из них задел Самгина и весело сказал...
Солнце зимнего полудня двумя широкими лучами освещало по
одну сторону
зала гладко причесанную бронзовую голову прокурора и десять разнообразных профилей присяжных, десятый обладал такой большой головой и пышной прической, что головы двух его товарищей не были видны.
Туробоева в
зале он не нашел, но ему показалось, что в
одной из лож гримасничает характерное лицо Лютова.
В тишине прошли через три комнаты,
одна — большая и пустая, как
зал для танцев, две другие — поменьше, тесно заставлены мебелью и комнатными растениями, вышли в коридор, он переломился под прямым углом и уперся в дверь, Бердников открыл ее пинком ноги.
Эту группу, вместе с гробом впереди ее, окружала цепь студентов и рабочих, державших друг друга за руки, у многих в руках — револьверы.
Одно из крепких звеньев цепи — Дунаев, другое — рабочий Петр
Заломов, которого Самгин встречал и о котором говорили, что им была организована защита университета, осажденного полицией.
Тут Самгин услыхал, что шум рассеялся, разбежался по углам, уступив место
одному мощному и грозному голосу. Углубляя тишину, точно выбросив людей из
зала, опустошив его, голос этот с поразительной отчетливостью произносил знакомые слова, угрожающе раскладывая их по знакомому мотиву. Голос звучал все более мощно, вызывая отрезвляющий холодок в спине Самгина, и вдруг весь
зал точно обрушился, разломились стены, приподнялся пол и грянул единодушный, разрушающий крик...
За ужином, судорожно глотая пищу, водку, говорил почти
один он. Самгина еще более расстроила нелепая его фраза о выгоде. Варвара ела нехотя, и, когда Лютов взвизгивал, она приподнимала плечи, точно боясь удара по голове. Клим чувствовал, что жена все еще сидит в ослепительном
зале Омона.
Минутами Климу казалось, что он
один в
зале, больше никого нет, может быть, и этой доброй ведьмы нет, а сквозь шумок за пределами
зала, из прожитых веков, поистине чудесно долетает до него оживший голос героической древности.
— Ты вошла бы в
залу, и несколько чепцов пошевелилось бы от негодования; какой-нибудь
один из них пересел бы от тебя… а гордость бы у тебя была все та же, а ты бы сознавала ясно, что ты выше и лучше их.
Он достал из угла натянутый на рамку холст, который готовил давно для портрета Веры, взял краски, палитру. Молча пришел он в
залу, угрюмо, односложными словами, велел Василисе дать каких-нибудь занавесок, чтоб закрыть окна, и оставил только
одно; мельком исподлобья взглянул раза два на Крицкую, поставил ей кресло и сел сам.
Это была рулетка, довольно ничтожная, мелкая, содержимая
одной содержанкой, хотя та в
залу сама и не являлась.
Одним словом, развеселила всю
залу.
— Так уж я хочу-с, — отрезал Семен Сидорович и, взяв шляпу, не простившись ни с кем, пошел
один из
залы. Ламберт бросил деньги слуге и торопливо выбежал вслед за ним, даже позабыв в своем смущении обо мне. Мы с Тришатовым вышли после всех. Андреев как верста стоял у подъезда и ждал Тришатова.
Я до того закричал на лакея, что он вздрогнул и отшатнулся; я немедленно велел ему отнести деньги назад и чтобы «барин его сам принес» —
одним словом, требование мое было, конечно, бессвязное и, уж конечно, непонятное для лакея. Однако ж я так закричал, что он пошел. Вдобавок, в
зале, кажется, мой крик услышали, и говор и смех вдруг затихли.
Я вдруг повернулся и бросился бежать… К нему, к ним, разумеется! Но из
залы еще воротился на
одну секунду.
Самый Британский музеум, о котором я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил меня на целое утро в своих громадных сумрачных
залах, когда мне хотелось на свет Божий, смотреть все живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый, художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание, уйдет с идеей обогатить память свою не
одним фактом?
Кичибе суетился: то побежит в приемную
залу, то на крыльцо, то опять к нам. Между прочим, он пришел спросить, можно ли позвать музыкантов отдохнуть. «Хорошо, можно», — отвечали ему и в то же время послали офицера предупредить музыкантов, чтоб они больше
одной рюмки вина не пили.
В ту минуту, как мы вошли в приемную
залу, отодвинулись, точно кулисы, ширмы с противоположной стороны, и оттуда выдвинулись медленно,
один за другим, все полномочные.
Мы пошли по комнатам: с
одной стороны заклеенная вместо стекол бумагой оконная рама доходила до полу, с другой — подвижные бумажные, разрисованные, и весьма недурно, или сделанные из позолоченной и посеребренной бумаги ширмы, так что не узнаешь,
одна ли это огромная
зала или несколько комнат.
В
одно время с нами показался в
залу и Овосава Бунго-но-ками-сама, высокий, худощавый мужчина, лет пятидесяти, с важным, строгим и довольно умным выражением в лице.
Но в Петербурге есть ярко освещенные
залы, музыка, театр, клубы — о дожде забудешь; а здесь есть скрип снастей, тусклый фонарь на гафеле да
одни и те же лица, те же разговоры: зачем это не поехал я в Шанхай!
В его воспоминании были: шествие арестантов, мертвецы, вагоны с решетками и запертые там женщины, из которых
одна мучается без помощи родами, а другая жалостно улыбается ему из-зa железной решетки. В действительности же было перед ним совсем другое: уставленный бутылками, вазами, канделябрами и приборами стол, снующие около стола проворные лакеи. В глубине
залы перед шкапом, за вазами с плодами и бутылками, буфетчик и спины подошедших к буфету отъезжающих.
Остальное помещение клуба состояло из шести довольно больших комнат, отличавшихся большей роскошью сравнительно с обстановкой нижнего этажа и танцевального
зала; в средней руки столичных трактирах можно встретить такую же вычурную мебель, такие же трюмо под орех, выцветшие драпировки на окнах и дверях.
Одна комната была отделана в красный цвет, другая — в голубой, третья — в зеленый и т. д. На диванчиках сидели дамы и мужчины, провожавшие Привалова любопытными взглядами.
— Вы
одну минуту подождите здесь, — проговорила Надежда Васильевна, оставляя гостя в
зале. — Я сейчас проведаю папу, он, кажется, не совсем здоров…
В этой ненависти все разнородные элементы соединились в
одно сплоченное целое, и когда Зося по вечерам являлась в танцевальном
зале курзала, ее встречал целый строй холодных и насмешливых взглядов.
Из передней
одна дверь вела прямо в уютную небольшую
залу, другая — в три совершенно отдельных комнаты и третья — в темный коридор, служивший границей собственно между половиной, где жили Заплатины, и пансионом.
Одна из характернейших особенностей всего этого собравшегося в
зале общества и которую необходимо отметить, состояла в том, что, как и оправдалось потом по многим наблюдениям, почти все дамы, по крайней мере огромнейшее большинство их, стояли за Митю и за оправдание его.
— Публична шельма! — Но не успел он и воскликнуть, как Митя бросился на него, обхватил его обеими руками, поднял на воздух и в
один миг вынес его из
залы в комнату направо, в которую сейчас только водил их обоих.
Наша начинающаяся, робкая еще наша пресса оказала уже, однако, обществу некоторые услуги, ибо никогда бы мы без нее не узнали, сколько-нибудь в полноте, про те ужасы разнузданной воли и нравственного падения, которые беспрерывно передает она на своих страницах уже всем, не
одним только посещающим
залы нового гласного суда, дарованного нам в настоящее царствование.
— Позвольте мне остаться в пальто, — проговорил Иван Федорович, вступая в
залу. — Я и не сяду. Я более
одной минуты не останусь.
Да, вы здесь представляете Россию в данный момент, и не в
одной только этой
зале раздастся ваш приговор, а на всю Россию, и вся Россия выслушает вас как защитников и судей своих и будет ободрена или удручена приговором вашим.
Мне, например, и еще двум лицам в этой
зале совершенно случайно стал известен, еще неделю назад,
один факт, именно, что Иван Федорович Карамазов посылал в губернский город для размена два пятипроцентные билета по пяти тысяч каждый, всего, стало быть, на десять тысяч.
— Однако я устала, — говорит она и бросается на турецкий диван, идущий во всю длину
одной стены
зала. — Дети, больше подушек! да не мне
одной! и другие дамы, я думаю, устали.
Вы сердитесь и не можете говорить спокойно, так мы поговорим
одни, с Павлом Константинычем, а вы, Марья Алексевна, пришлите Федю или Матрену позвать нас, когда успокоитесь», и, говоря это, уже вел Павла Константиныча из
зала в его кабинет, а говорил так громко, что перекричать его не было возможности, а потому и пришлось остановиться в своей речи.
— Бедная! — проговорили в
один голос, когда они ушли из
зала, все трое остальные, бывшие в небуйных санях.
И какой оркестр, более ста артистов и артисток, но особенно, какой хор!» — «Да, у вас в целой Европе не было десяти таких голосов, каких ты в
одном этом
зале найдешь целую сотню, и в каждом другом столько же: образ жизни не тот, очень здоровый и вместе изящный, потому и грудь лучше, и голос лучше», — говорит светлая царица.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из
зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в
зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа
одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
Потом взошел полицмейстер, другой, не Федор Иванович, и позвал меня в комиссию. В большой, довольно красивой
зале сидели за столом человек пять, все в военных мундирах, за исключением
одного чахлого старика. Они курили сигары, весело разговаривали между собой, расстегнувши мундиры и развалясь на креслах. Обер-полицмейстер председательствовал.