Неточные совпадения
И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское
сердце жестокое воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и
своя разрывающая
сердце одинокая боль пред бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба в ту минуту, как его
закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею
И мало к ней привязан я;
Для призраков
закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат
сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий
свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
— Вот что значит Олимп! — продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы бы поняли мое положение, взглянули бы в мое
сердце и поступили бы не сурово, а с пощадой, даже если б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины, когда ей нужно
закрыть свою любовь и тайну.
Когда его увели, она села на лавку и,
закрыв глаза, тихо завыла. Опираясь спиной о стену, как, бывало, делал ее муж, туго связанная тоской и обидным сознанием
своего бессилия, она, закинув голову, выла долго и однотонно, выливая в этих звуках боль раненого
сердца. А перед нею неподвижным пятном стояло желтое лицо с редкими усами, и прищуренные глаза смотрели с удовольствием. В груди ее черным клубком свивалось ожесточение и злоба на людей, которые отнимают у матери сына за то, что сын ищет правду.
Елена не возражала
своему мужу; в это мгновение ее гораздо больше беспокоила слабость Инсарова, чем состояние всего молодого поколения России… Она села возле него, взяла работу. Он
закрыл глаза и лежал неподвижно, весь бледный и худой. Елена взглянула на его резко обрисовавшийся профиль, на его вытянутые руки, и внезапный страх защемил ей
сердце.
Он спрыгнул с постели, встал на колени и, крепко прижимая руки к груди, без слов обратился в тёмный угол комнаты,
закрыл глаза и ждал, прислушиваясь к биению
своего сердца.
— Ровно бы тебе и перестать надо, Фатевна, — заговорил Пушкин,
закрывая нижнюю часть лица
своей широкой костлявой ладонью. — Недаром говорят, что бабье
сердце, все равно что худой горшок…
Но в этот миг
сердце наконец изменило мне и, казалось, выслало всю
свою кровь мне в лицо. В тот же миг скорый, горячий поцелуй обжег мои губы. Я слабо вскрикнул, открыл глаза, но тотчас же на них упал вчерашний газовый платочек ее, — как будто она хотела
закрыть меня им от солнца. Мгновение спустя ее уже не было. Я расслышал только шелест торопливо удалявшихся шагов. Я был один.
Пальцы Норы похолодели, и
сердце перестало биться от минутного ужаса… Тогда,
закрыв глаза и глубоко переведя дыхание, она подняла руки над головой и, поборов привычным усилием
свою слабость, крикнула, точно в цирке...
manqué) — неудавшийся.] подвиг,
свою речь за столом; когда представилось ему разом, с ужаснейшей ясностью все, что может теперь из этого выйти, все, что скажут теперь про него и подумают; когда он огляделся в увидал, наконец, до какого грустного и безобразного состояния довел он мирное брачное ложе
своего подчиненного, — о, тогда такой смертельный стыд, такие мучения сошли вдруг в его
сердце, что он вскрикнул,
закрыл лицо руками и в отчаянии бросился на подушку.
Высокая стена, вдоль которой спускается дорога,
закрыла от нас луну, и тут мы увидели статую Мадонны, стоявшую в нише довольно высоко над дорогой и кустарником. Перед царицей ровно светился слабый огонек лампады, и в
своем сторожном безмолвии она казалась такою живою, что немного холодело
сердце от сладкого страха. Топпи преклонил голову и пробормотал какую-то молитву, а я снял шляпу и подумал: «Как ты стоишь высоко над этою чашей, полной лунной мглы и неведомых очарований, так Мария стоит над моей душою…»
Люди слишком часто боятся раскрывать
свое сердце из ложных инстинктов, ложных верований и ложных идей, из ложных страхов перед обществом, и это
закрывает возможность подлинного общения.
Знала об этом и гетера Азелла, так как гетеры,
закрыв двери
свои за гостями, часто беседуют с нами и, находя в нас, простых людях, и разум и
сердце, любят в нас то, чего не встречают порою в людях богатых и знатных.
Обратясь к Волынскому, государыня покачала головой, как бы хотела сказать: «И ты, мой сын?.. Тобою я так дорожила, так долго сберегала тебя от нападений моего любимца,
закрывала своею грудью, а ты поразил меня так нечаянно, прямо в
сердце?» Хотя этих слов произнесено не было, но Артемий Петрович выразумел смысл их в голосе и взорах императрицы и, покорясь ее милостивому упреку, приблизился к друзьям и просил их выбрать другое время и место для
своих представлений.
Затем он остановился,
закрыл глаза и углубился в мысли. Все присутствующие были приведены в состояние экстаза, кровь кипела в их жилах и
сердца, казалось, хотели вылететь из груди. Никто не решался говорить. Все ожидали продолжения речи великого, всегда победоносного полководца-старца, на закате лет жизни
своей коварством поставленного в гибельное положение.
— Лишь бы носа не откусил! (Цыганка
закрыла его рукавом
своим.) Без носу страшно было бы показаться к ней.
Сердце петухом поет во мне от одной мысли, что она меня испугается и велит выгнать. (Немного помолчав.) Завтра во дворец?.. Я погублю ее сходством, я сниму с нее голову… На такой вышине, столько счастия, и вдруг… Нет, я не допущу до этого… Вырву себе скорее глаз, изуродую себя… Научи, Василий, как на себя не походить и не сделаться страшным уродом.
Наглоталась королева кашки, расстегнула аграмантовые пуговки, чтобы шов не треснул, ежели вздохнет. Хлопнула в белые ладоши. Постельные девушки
свое дело знают: через ручки-ножки гардероб ейный постянули, ночной гарнитур сквозь голову вздели. Стеганое соболье одеяльце с боков подоткнули, будто пташку в гнезде объютили. «Спите с богом, Ваше Королевское Величество! Первый сон — глаза
закрывает, второй сон —
сердце пеленает…»