Неточные совпадения
Нам закрыты обычаем пути независимой деятельности, которые не закрыты
законом. Но из этих путей, закрытых только обычаем, я могу вступить на какой хочу, если только решусь выдержать первое
противоречие обычая. Один из них слишком много ближе других для меня. Мой муж медик. Он отдает мне все время, которое у него свободно. С таким мужем мне легко попытаться, не могу ли я сделаться медиком.
Нельзя написать драмы, романа, лирического стихотворения, если нет конфликта, столкновения с нормой и
законом, нет «незаконной» любви, внутренних сомнений и
противоречий, нет всего того, что представляется недопустимым с точки зрения «
закона» установившегося ортодоксального мнения.
Еретический рационализм признает Христа или только Богом, или только человеком, но не постигает тайны Богочеловека, тайны совершенного соединения природы божеской с природой человеческой; он признает в Христе одну лишь волю и не постигает совершенного соединения в Христе двух воль, претворения воли человеческой в волю Бога; он готов признать Троичность Божества, но так, чтобы не нарушить
закона тождества и
противоречия, так, что «один» и «три» в разное время о разном говорят.
Все известные нам многими наполнены во нравах и обычаях,
законах и добродетелях
противоречиями.
Но приходит время, когда, с одной стороны, смутное сознание в душе своей высшего
закона любви к богу и ближнему, с другой — страдания, вытекающие из
противоречий жизни, заставляют человека отречься от жизнепонимания общественного и усвоить новое, предлагаемое ему, разрешающее все
противоречия и устраняющее страдания его жизни, — жизнепонимание христианское. И время это пришло теперь.
Он знал, что есть обязательный
закон бога: не убий, и знал, что есть обязательная военная служба, но никогда не думал, что тут есть
противоречие.
Противоречия эти выражаются и в экономических и государственных отношениях, но резче всего это
противоречие в сознании людьми христианского
закона братства людей и необходимости, в которую ставит всех людей общая воинская повинность, каждому быть готовым к вражде, к убийству, — каждому быть в одно и то же время христианином и гладиатором.
Правитель канцелярии сам чувствует эту неловкость. Случайно затеявши кутерьму, он встал в тупик при виде бездны
противоречий, в которую ввергло его совместное существование
закона и помпадура.
Помпадур понял это
противоречие и, для начала, признал безусловно верною только первую половину правителевой философии, то есть, что на свете нет ничего безусловно-обеспеченного, ничего такого, что не подчинялось бы
закону поры и времени. Он обнял совокупность явлений, лежавших в районе его духовного ока, и вынужден был согласиться, что весь мир стоит на этом краеугольном камне «Всё тут-с». Придя к этому заключению и применяя его специально к обывателю, он даже расчувствовался.
Противоречия были бесконечны, и из них схоластики, — без всякого права, впрочем, — выводили заключение, довольно курьёзное, именно: душа, дескать, в человеке сама по себе, и тело само по себе; одна действует по своим
законам, а другое по своим, совершенно особенным.
Да и с какой стати в самом деле человек был бы
противоречием всем
законам природы?
«Вивисекция, — заявляет мистрисс Мона Кэрд, — есть главный враг науки, которая всегда учила, что
законы природы гармоничны и не терпят
противоречий; но если эти
законы не терпят
противоречий, то как возможно, чтоб то, что в нравственном отношении несправедливо, было в научном отношении справедливо, чтоб то, что жестоко и неправедно, могло вести к миру и здоровью?» (The sanctuary of mercy. 1899, p. 6).
Т. 2. С. 337–495.], ибо здесь, очевидно, есть внутреннее
противоречие в самой постановке задачи: соображениями относительными, основанными на
законе причинности и анализе причинных рядов, утверждается бытие абсолютного, возвышающегося над относительным и свободного от причинности.
В этом основное
противоречие этики
закона, которое неизбежно ведет к этике искупления или благодати.
Этика
закона основана на
противоречиях, которые раскрываются в ее собственном царстве.
Для Сергея Андреевича и Киселева взгляды их противников были полны непримиримых
противоречий, и они были убеждены, что те не хотят видеть этих
противоречий только из упрямства: Даев и Наташа объявляли себя врагами капитализма — и в то же время радовались его процветанию и усилению; говорили, что для широкого развития капитализма необходимы известные общественно-политические формы, — и в то же время утверждали, что сам же капитализм эти формы и создаст; историческая жизнь, по их мнению, направлялась не подчиняющимися человеческой воле экономическими
законами, идти против которых было нелепо, — но отсюда для них не вытекал вывод, что при таком взгляде человек должен сидеть сложа руки.
Условия всякой драмы, по
законам, установленным теми самыми критиками, которые восхваляют Шекспира, заключаются в том, чтобы действующие лица были, вследствие свойственных их характерам поступков и естественного хода событий, поставлены в такие положения, при которых, находясь в
противоречии с окружающим миром, лица эти боролись бы с ним и в этой борьбе выражали бы присущие им свойства.
Подчиняя себя одним
законам вещества, оно видело бы свою жизнь в том, чтобы лежать и дышать, но личность требовала бы от него другого: кормления себя, продолжения рода, — и тогда животному казалось бы, что оно испытывает раздвоение и
противоречие.
Но как животному для того, чтобы перестать страдать, нужно признавать своим
законом не низший
закон вещества, а
закон своей личности и, исполняя его, пользоваться
законами вещества для удовлетворения целей своей личности, так точно и человеку стоит признать свою жизнь не в низшем
законе личности, а в высшем
законе, включающем первый
закон, — в
законе, открытом ему в его разумном сознании, — и уничтожится
противоречие, и личность будет свободно подчиняться разумному сознанию и будет служить ему.
Животное страдало бы и видело бы в этом состоянии мучительное
противоречие и раздвоение. То же происходит и с человеком, наученным признавать низший
закон своей жизни, животную личность,
законом своей жизни. Высший
закон жизни,
закон его разумного сознания, требует от него другого; вся же окружающая жизнь и ложные учения удерживают его в обманчивом сознании, и он чувствует
противоречие и раздвоение.
Только тебе, ничтожному червяку, дерзко, беззаконно пытающемуся проникнуть его
законы, его намерения, только тебе кажутся
противоречия.
Стало быть, ясно, что здесь противополагается
закон вечный
закону писанному [Мало этого, как бы для того, чтобы уж не было никакого сомнения о том, про какой
закон он говорит, он тотчас же в связи с этим приводит пример, самый резкий пример отрицания
закона Моисеева —
законом вечным, тем, из которого не может выпасть ни одна черточка; он, приводя самое резкое
противоречие закону Моисея, которое есть в Евангелии, говорит (Лука XVI, 18): «всякий, кто отпускает жену и женится на другой, прелюбодействует», т. е. в писанном
законе позволено разводиться, а по вечному — это грех.] и что точно то же противоположение делается и в контексте Матфея, где
закон вечный определяется словами:
закон или пророки.
Христианство, то есть учение о
законе любви, допускающее исключения в виде насилия во имя других
законов, есть такое же внутреннее
противоречие, как холодный огонь или горячий лед.
Только благодаря этому ложному учению, всосавшемуся в плоть и кровь наших поколений, могло случиться то удивительное явление, что человек точно выплюнул то яблоко познания добра и зла, которое он, по преданию, съел в раю, и, забыв то, что вся история человека только в том, чтобы разрешать
противоречия разумной и животной природы, стал употреблять свой разум на то, чтобы находить
законы исторические одной своей животной природы.
И вот, когда я понял
закон Христа, как
закон Христа, а не
закон Моисея и Христа, и понял то положение этого
закона, которое прямо отрицает
закон Моисея, так все Евангелия, вместо прежней неясности, разбросанности,
противоречий, слились для меня в одно неразрывное целое, и среди их выделилась сущность всего учения, выраженная в простых, ясных и доступных каждому пяти заповедях Христа (Матф. V, 21 — 48), о которых я ничего не знал до сих пор.
Противоречие является только для тех, которые хотят жить по
закону Моисея, а уверяют себя и других, что они верят
закону Христа, — для тех, которых Христос называл лицемерами, порождениями ехидны.
И
противоречие между тем стихом, в котором говорится, что Христос не разрушает
закон, и стихом, где говорится: «вам сказано…, а я говорю вам»… и между всем духом учения Моисея и учением Христа остается во всей силе.
Если читающие каждый день такие известия и не спрашивают себя, как примирить такие, совершаемые по повелению высшей власти дела, не говорю уже с евангелием, но с 6-ой заповедью Моисея, то не могут
противоречия эти не отозваться в душе людей и пренебрежением к заповедям, к религии вообще и к власти, совершающей дела, явно противные и религиозному
закону и совести.
Для человека, верующего
закону Моисея, тоже нет никакого
противоречия.