Неточные совпадения
А между
тем в глубине своей души он уже чувствовал всю жестокость, подлость, низость не только этого своего поступка, но всей своей праздной, развратной, жестокой и самодовольной жизни, и
та страшная
завеса, которая каким-то чудом всё это время, все эти 12 лет скрывала от него и это его преступление и всю его последующую жизнь, уже колебалась, и он урывками уже заглядывал за нее.
К полудню дождь усилился. Осенний дождь — это не
то что летний дождь: легко можно простудиться. Мы сильно прозябли, и потому пришлось рано стать на бивак. Скоро нам удалось найти балаган из корья. Способ постройки его и кое-какие брошенные вещи указывали на
то, что он был сделан корейцами. Оправив его немного, мы натаскали дров и принялись сушить одежду. Часа в четыре дня дождь прекратился. Тяжелая
завеса туч разорвалась, и мы увидели хребет Карту, весь покрытый снегом.
После полудня небо стало понемногу расчищаться, но вместе с
тем стала понижаться температура. Сквозь густую
завесу туч в виде неясного пятна чуть-чуть проглянуло солнце.
Когда я в первый раз познакомился с Евангелием, это чтение пробудило во мне тревожное чувство. Мне было не по себе. Прежде всего меня поразили не столько новые мысли, сколько новые слова, которых я никогда ни от кого не слыхал. И только повторительное, все более и более страстное чтение объяснило мне действительный смысл этих новых слов и сняло темную
завесу с
того мира, который скрывался за ними.
— Позвольте мне кончить, господа… Дело не в названии, а в сущности дела. Так я говорю? Поднимаю бокал за
того, кто открывает новые пути, кто срывает
завесу с народных богатств, кто ведет нас вперед… Я сравнил бы наш банк с громадною паровою машиной, причем роль пара заменяет капитал, а вот этот пароход, на котором мы сейчас плывем, — это только один из приводов, который подчиняется главному двигателю… Гений заключается только в
том, чтобы воспользоваться уже готовою силой, а поэтому я предлагаю тост за…
Язвительнейшие скорби и раны и самая смерть покажутся нам необходимыми действиями течения вещей, и являяся нам позади непрозрачныя
завесы, едва возмогут ли в нас произвести
то мгновенное движение, какое производят в нас феатральные представления.
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам:
тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов,
тот, кто их нагревает,
тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса;
тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда;
тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих;
тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость
завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико
то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
Снежная
завеса разорвалась, и совсем рядом с собой я увидел
того же Ноздрина.
Одни и
те же виды, несмотря на все свое великолепие, приглядываются, как женина красота, и подстрекают любопытное влечение приподнять
завесу других красот, отдохнуть на другой груди, послушать, как бьется иное сердце.
Но Краснов вовсе не великодушничал, а просто рассчитывал на себя и в
то же время приподнимал
завесу будущего. Во-первых, затраты, которые он сделал в поисках за предводительством, отозвались очень чувствительно на его общем благосостоянии; во-вторых, проживши несколько месяцев в Петербурге и потолкавшись между «людьми», он на самое предводительство начал смотреть совсем иными глазами. Он просто не верил, что звание это может иметь будущность.
А
тот классический триумвират педагогов, которые, по призыву родителей, являются воспринять на свое попечение юный ум, открыть ему всех вещей действа и причины, расторгнуть
завесу прошедшего и показать, что под нами, над нами, что в самих нас — трудная обязанность!
Санин схватил эти бессильные, ладонями кверху лежавшие руки — и прижал их к своим глазам, к своим губам… Вот когда взвилась
та завеса, которая мерещилась ему накануне. Вот оно, счастье, вот его лучезарный лик!
Точно
завеса, тонкая, легкая
завеса висит, слабо колыхаясь, перед его умственным взором, — и за
той завесой он чувствует… чувствует присутствие молодого, неподвижного, божественного лика с ласковой улыбкой на устах и строго, притворно-строго опущенными ресницами.
Но случится раз, совершенно неожиданно поднимется в кругу этого семейства какой-нибудь, иногда кажущийся незначащим, вопрос о какой-нибудь блонде или визите на мужниных лошадях, — и, без всякой видимой причины, спор становится ожесточеннее и ожесточеннее, под
завесой уже становится тесно для разбирательства дела, и вдруг, к ужасу самих спорящих и к удивлению присутствующих, все истинные, грубые отношения вылезают наружу,
завеса, уже ничего не прикрывая, праздно болтается между воюющими сторонами и только напоминает вам о
том, как долго вы были ею обмануты.
Как часто бывает, что вы года видите семейство под одной и
той же ложной
завесой приличия, и истинные отношения его членов остаются для вас тайной (я даже замечал, что чем непроницаемее и потому красивее эта
завеса,
тем грубее бывают истинные, скрытые от вас отношения)!
— Это жгут, которым задергивалась
завеса в храме Соломона перед святая святых, — объяснила gnadige Frau, — а под ней, как видите, солнце, луна, звезды, и все это символизирует, что человек, если он удостоился любви божией,
то может остановить, как Иисус Навин [Иисус Навин — вождь израильский, герой библейской книги, носящей его имя.], течение солнца и луны, — вы, конечно, слыхали об Иисусе Навине?
Потом: гром, свечи потухли,
завеса разодралась,
тьма покрыла землю, а вверху, среди туч, виднеется разгневанный лик Иеговы, освещенный молниями.
После такого толкования слушателям не оставалось ничего более, как оставить всякие опасения и надеяться, что не далеко
то время, когда русская земля процивилизуется наконец вплотную. Вот что значит опытность старика, приобревшего, по выходе в отставку, привычку поднимать
завесу будущего!
Однако… если бы тогда кто-нибудь раскрыл передо мною, выражаясь метафорически, «
завесу будущего» и показал бы мне их
теми, каковы они теперь, я был бы разочарован. Лично я не был ни заносчив, ни тщеславен. Я не мечтал ни о богатстве, ни о карьере, ни о славе. Вообще, право, я был юноша довольно скромный. Если у меня были преувеличенные ожидания и гордость,
то относились они к «моему поколению». Мне казалось, что во всех нас есть какие-то зачатки, какие-то завязи новой и полной жизни.
Грохов сделал над собою усилие, чтобы вспомнить, кто такая это была г-жа Олухова, что за дело у ней, и — странное явление: один только вчерашний вечер и ночь были закрыты для Григория Мартыныча непроницаемой
завесой, но все прошедшее было совершенно ясно в его уме, так что он, встав, сейчас же нашел в шкафу бумаги с заголовком: «Дело г. г. Олуховых» и положил их на стол, отпер потом свою конторку и, вынув из нее толстый пакет с надписью: «Деньги г-жи Олуховой», положил и этот пакет на стол; затем поправил несколько перед зеркалом прическу свою и, пожевав, чтоб не так сильно пахнуть водкой, жженого кофе, нарочно для
того в кармане носимого, опустился на свой деревянный стул и, обратясь к письмоводителю, разрешил ему принять приехавшую госпожу.
Украинская осень удержала меня до
тех пор, пока белые днепровские туманы совсем перестали о полуночи спускаться облачною
завесою и зарею взмывать волнами к голубому небу.
Все остальное закрыто для нас
завесою, за которую заглядывать положительно неудобно, ибо,
того гляди, или кого-нибудь введешь в соблазн, или нечто потрясешь.
Ввиду столь несомненных свидетельств и я, Прогорелов, не имею возможности сомневаться: да, вы грядете — это не тайна и для меня. Но, признаюсь откровенно, уверенность эта не наполняет моего сердца сладкой надеждой, но, напротив, заставляет меня с некоторым трепетом приподнимать
завесу будущего и отыскивать там совсем не
те ликующие тоны, которые обещают наши охранители и наши публицисты.
Никто не может стать настолько выше своего века, чтоб совершенно выйти из него, и если современное поколение начинает проще говорить и рука его смелее открывает последние
завесы Изиды,
то это именно потому, что Гегелева точка зрения у него вперед шла, была побеждена для него.
В душе, чистой от предрассудков, наука может опереться на свидетельство духа о своем достоинстве, о своей возможности развить в себе истину; от этого зависит смелость знать, святая дерзость сорвать
завесу с Изиды и вперить горящий взор на обнаженную истину, хотя бы
то стоило жизни, лучших упований.
Правда, нельзя с грустью не вспомнить и
того, сколько грубых порицаний и злобных обвинений в наше время навлек на себя писатель, осмелившийся поднять даже ничтожный кончик
завесы, под которой скрываются пороки общества, да еще перенесший их в дальний уездный город…
Я его таю; я никому и никогда, кроме тебя, не поднимала еще с него
завесы; но пусть они взглянут на мое настоящее: у меня есть муж, которого я уважаю, если не за сердце,
то по крайней мере за ум; и вот эти люди поняли меня как пустую, ветреную женщину, которая готова повеситься на шею встречному и поперечному…
Но он таит про себя это знание, быть может сознавая, что оно под силу не всякому, и, быть может, именно в этом сдержанном выражении, глядевшем точно из-за какой-то
завесы на всякого, к кому обращался Федор Бесприютный с самыми простыми словами, скрывалась главная доля
того обаяния, которое окружало вожака арестантской партии.
Я попытался приподнять только край тяжелой
завесы, скрывающей нас от Европы, я указал только на теоретические стремления, на отдаленные надежды, на органические элементы будущего развития; а между
тем моя книга, о которой вы выразились так лестно, произвела в России неблагоприятное впечатление.
Разбитые ширмы лежали по-прежнему и, обнажая уединение Семена Ивановича, словно были эмблемы
того, что смерть срывает
завесу со всех наших тайн, интриг, проволочек.
Хвалынцеву было теперь все равно где ни провести вечер, и он согласился
тем охотнее, что ему еще с обеда у Колтышко почему-то казалось, будто Чарыковский непременно должен быть посвящен в тайны Лесницкого и Свитки, а теперь — почем знать — может, чрез это новое знакомство, пред его пытливо-любопытными глазами приподнимается еще более край
той непроницаемой
завесы, за которой кроется эта таинственная «сила» с ее заманчивым, интересным миром, а к этому миру, после стольких бесед с Цезариной и после всего, что довелось ему перечитать за несколько дней своего заточения и над чем было уже столько передумано, он, почти незаметно для самого себя, начинал чувствовать какое-то симпатическое и словно бы инстинктивное влечение.
В
ту же минуту из-за ковровой
завесы вышла, опираясь на плечо Гуль-Гуль, сморщенная маленькая старушка.
И приникнув несколько, созерцаю не первое и чистое естество, познаваемое Им самим,
то есть самою Троицею, созерцаю не
то, что пребывает внутрь первой
завесы и закрывается херувимами, но одно крайнее и к нам простирающееся.
— Но так как ты хорошо подготовлена,
то можно перед тобой хоть немножко приподнять
завесу этого таинства.
Тихо и ясно стало нá сердце у Дунюшки с
той ночи, как после катанья она усмирила молитвой тревожные думы. На что ни взглянет, все светлее и краше ей кажется. Будто дивная
завеса опустилась перед ее душевными очами, и невидимы стали ей людская неправда и злоба. Все люди лучше, добрее ей кажутся, и в себе сознает она, что стала добрее и лучше. Каждый день ей теперь праздник великий. И мнится Дуне, что будто от тяжкого сна она пробудилась, из темного душного морока на высоту лучезарного света она вознеслась.
Всеобщее нетерпение по
ту и по другую сторону
завесы давно тихо шепчет слово «пора» и, наконец, это слово громко произносится самим гением всей истории, Глафирой.
После ночи, которою заключился вчерашний день встреч, свиданий, знакомств, переговоров и условий, утро встало неласковое, ветреное, суровое и изменчивое. Солнце, выглянувшее очень рано, вскоре же затем нырнуло за серую тучу, и
то выскакивало на короткое время в прореху облаков,
то снова завешивалось их темною
завесой. Внизу было тихо, но вверху ветер быстро гнал бесконечную цепь тяжелых, слоистых облаков, набегавших одно на другое, сгущавшихся и плывших предвестниками большой тучи.
Тируары, парты, кафедра, стены и потолок — все заплясало и запрыгало перед моими глазами. Девочки уплыли точно куда-то, в туман, далеко, далеко, и я увидела их уже где-то над моей головою… И в
ту же минуту точно темная
завеса заволокла мое зрение…
До сих пор в моей памяти всплывает полная яркого света и пестрых красок
та узкая улица, покрытая сверху парусинным
завесом, где бьется пульс городской жизни, и собор, и прогулка, и отдельные дома с их восточным внутренним двориком, и неизбежная арена боя быков, где знакомые испанцы взапуски указывали моим коллегам-французам всех знаменитых красавиц. Там национальная"мантилья"еще царила, и только некоторые модницы надевали общеевропейские шляпки.
Раньше или позже опускается
завеса, скрывающая от меня временное течение жизни людей, жизнь всех людей всё
та же одна жизнь и всё так же, как и всякая жизнь, не имеет ни начала, ни конца.
Долго искал я средств, как утолить жажду моей души; мне встретился один человек… он предложил мне средство… дал моим устам коснуться милостивой руки, в которой заключена судьба моя, поднял края
завесы, скрывающей мое отечество, — и я спешил ухватиться за
то, что мне было предложено.
Момент, когда девушка падает в объятия мужчины — великий момент всей ее жизни, не в смысле условной нравственности, а в смысле
того глубокого психического переворота, который происходит в ней, открывая новый мир неизведанного наслаждения, срывая последнюю
завесу с окружающего ее жизненного горизонта.
Эта всеобъемлющая природа была предметом его изучения — поднять хотя бы на одну линию
завесу с
того, чего еще не постигли великие умы, дать человечеству еще лишние доказательства его невежества и ничтожества перед высшей силой, управляющей миром, и этим возбудить в нем парения к небу — вот цель ученого-естествоиспытателя, независимо от
того, применяет ли он свои знания к извлечению из этой природы средств для врачевания больного человеческого организма, или же только наблюдает теоретически законы природы в их проявлениях в окружающем его мире.
Не будем пытаться проникнуть
то, чтó в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до
тех пор, пока носим на себе
ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую
завесу?
«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение», вдруг просветлело в его душе, и
завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и
ту странную легкость, которая с
тех пор не оставляла его.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала
завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление
тому, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
Благообразный, чистый старичок служил с
тою кроткою торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась
завеса, таинственный, тихий голос произнес что-то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
Но если наконец будут напечатаны и все сочинения духовных лиц, писавших о расколе, составляющие в настоящее время библиографическую редкость, и все, без исключения, сочинения раскольников, и наконец извлечения из всех архивных дел,
то и тогда всего этого богатого и разнообразного материала все-таки будет еще недостаточно для
того, чтобы основательно изучить раскол и снять с него
ту темную
завесу, которая мешает мыслящим людям знать, что это за явление, двести лет существующее в России и никем из русских еще не разгаданное.