Неточные совпадения
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом
воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания
заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
— Лягте, — сказал Туробоев и ударом ноги подшиб ноги Самгину, он упал под
забор, и тотчас, почти над головой его, взметнулись рыжие ноги лошади, на ней сидел, качаясь, голубоглазый драгун со светлыми усиками; оскалив зубы, он взвизгивал, как мальчишка, и рубил саблей
воздух,
забор, стараясь достать Туробоева, а тот увертывался, двигая спиной по
забору, и орал...
У ворот своего дома стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, — стоял и смотрел в небо, как бы нюхая
воздух. Ворон и галок в небе сегодня значительно больше. Ивков, указывая пальцем на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к
забору оторванную доску.
Шагая по тепленьким, озорниковато запутанным переулкам, он обдумывал, что скажет Лидии, как будет вести себя, беседуя с нею; разглядывал пестрые, уютные домики с ласковыми окнами, с цветами на подоконниках. Над
заборами поднимались к солнцу ветви деревьев, в
воздухе чувствовался тонкий, сладковатый запах только что раскрывшихся почек.
Там цветущие сады, плющ и виноград вьются фестонами по стенам, цветы стыдливо выглядывают из-за
заборов, в январе веет теплый
воздух, растворенный кипарисом, миртом и элиотропом; там храмы, виллы, вина, женщины — полная жизнь!
Однажды старший брат задумал лететь. Идея у него была очень простая: стоит взобраться, например, на высокий
забор, прыгнуть с него и затем все подпрыгивать выше и выше. Он был уверен, что если только успеть подпрыгнуть в первый раз, еще не достигнув земли, то дальше никакого уже труда не будет, и он так и понесется прыжками по
воздуху…
Тюремный двор расположен на наклонной плоскости, и уже с середины его, несмотря на
забор и окружающие постройки, видны голубое море и далекий горизонт, и поэтому кажется, что здесь очень много
воздуху.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в
воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к
заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
Они отыскивали их где-нибудь под
забором на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругали, били кулаками мягкие, разжиженные водкой тела детей, потом более или менее заботливо укладывали их спать, чтобы рано утром, когда в
воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, разбудить их для работы.
Через час мать была в поле за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий
забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по
воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту.
Он вышел из дому. Теплый весенний
воздух с нежной лаской гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за
заборов густо и низко свешивались на улицу белые шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной силой расширилось в груди Ромашова, как будто бы он собирался летать. Оглянувшись кругом и видя, что на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался губами к ее подписи.
Мокрая земля, по которой кое-где выбивали ярко-зеленые иглы травы с желтыми стебельками, блестящие на солнце ручьи, по которым вились кусочки земли и щепки, закрасневшиеся прутья сирени с вспухлыми почками, качавшимися под самым окошком, хлопотливое чиликанье птичек, копошившихся в этом кусте, мокрый от таявшего на нем снега черноватый
забор, а главное — этот пахучий сырой
воздух и радостное солнце говорили мне внятно, ясно о чем-то новом и прекрасном, которое, хотя я не могу передать так, как оно сказывалось мне, я постараюсь передать так, как я воспринимал его, — все мне говорило про красоту, счастье и добродетель, говорило, что как то, так и другое легко и возможно для меня, что одно не может быть без другого, и даже что красота, счастье и добродетель — одно и то же.
Город был насыщен зноем,
заборы, стены домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном
воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над
заборами тяжело и мёртво висели вялые, жухлые ветви деревьев, душные серые тени лежали под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на руках, под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Уж было темно, когда Лукашка вышел на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся на одной стороне площади. Из труб избушек шел дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в
воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем днем. Белые платки и папахи кучками виднелись в темноте около
заборов и домов.
Все эти грустные мысли являлись в невольной связи с открывавшимся из нашего окна ландшафтом
забора, осенним дождем и каким-то унынием, висевшим в самом
воздухе.
Разгородили в двух местах
забор, поставили в проходе билетные кассы и контроль; полезла публика и сплошь забила пустырь, разгороженный канатами, и «сидячие рублевые места», над которыми колыхался небольшой серый шар, наполненный гретым
воздухом.
Бойня находилась за кладбищем, и раньше я видел ее только издали. Это были три мрачных сарая, окруженные серым
забором, от которых, когда дул с их стороны ветер, летом в жаркие дни несло удушливою вонью. Теперь, войдя во двор, в потемках я не видел сараев; мне все попадались лошади и сани, пустые и уже нагруженные мясом; ходили люди с фонарями и отвратительно бранились. Бранились и Прокофий и Николка так же гадко, и в
воздухе стоял непрерывный гул от брани, кашля и лошадиного ржанья.
В увлечении беседы редкая из присутствующих замечала, как прибрежные ветлы постепенно окутывались тенью и в то же время все ярче и ярче разгорался закат; как нежданно вырывался из-за угла соседней дачи косой луч солнца; как внезапно охваченные им макушки ветел и края
заборов отражались вместе с облаком в уснувшей воде и как, одновременно с этим, над водою и в теплом
воздухе появлялись беспокойно движущиеся сверху вниз полчища комаров, обещавшие такую же хорошую погоду и на завтрашний день.
Подальше, на гумне, слышались те же голоса, тот же скрип колес, и те же желтые снопы, медленно продвигавшиеся мимо
забора, там летали по
воздуху, и на моих глазах росли овальные дома, выделялись их острые крыши, и фигуры мужиков копошились на них.
Там рушится кровля, стучит топор по крепкому дереву, и выламывают дощатую дверь; тут загораются стог сена,
забор, сакля, и густой дым столбом подымается по ясному
воздуху.
Сама судьба, казалось, оберегала котяшек. Их жилище находилось в самом отдаленном углу большого приютского сада, и никому в голову не приходило забираться туда сквозь густые колючие кусты шиповника. А сам ящик с необходимыми для
воздуха отверстиями был плотно приставлен к
забору, чтобы не было никакой возможности убежать из него котяшкам.
Конечно, дача моя ему не понравилась, так как при ней не было даже
забора, а стояла она одиноко у опушки леса; было вообще неуютно и невесело, и к тому же с первого же дня задул такой ветер, что не хотелось выходить на
воздух.