Неточные совпадения
— Дурачок! Чтоб не страдать. То есть — чтоб его, народ, научили жить не страдая.
Христос тоже Исаак, бог отец отдал его в
жертву народу. Понимаешь: тут та же сказка о жертвоприношении Авраамовом.
Русская душа больше связывает себя с заступничеством Богородицы, чем с путем
Христовых страстей, с переживанием Голгофской
жертвы.
В польской душе есть переживание
Христова пути, страстей
Христовых, Голгофской
жертвы.
Если бы
Христос явился в силе и славе, как Царь, то Он не был бы Искупителем, то спасительная
жертва не совершилась бы.
Религия
Христа есть завет любви, а не
жертвы, религия Спасителя — Сына Божьего, а не спасителей-человеков.
Христос — предвечный Сын Бога — усыновил человека Богу, усыновил все творение, возвратил к Творцу Своей искупительной
жертвой.
Революционер сам хочет быть
Христом, и эта жажда
жертвы мешает ему увидеть
Христа, поверить в Единого Спасителя.
Религия
Христа не есть уже религия
жертвы и закона, а религия любви и свободы.
Можно не знать
Христа, будучи чуждым христианству (каковы и теперь нехристианские религии, в известной мере принадлежащие к еще дохристианской эпохе), но зная о Нем и в то же время отрицаясь Церкви, как единственного пути жизни в Нем, человек делается
жертвой религиозного обмана и самообмана.
Во
Христе человечество принесло покаяние и
жертву, возродилось и стало соответствовать воле Божией. Оно сделалось иным, и притом стало выше по существу (хотя и не по состоянию), чем было в раю, насколько новый Адам выше и больше первого. Потому и с этой стороны должна быть отвергнута оригеновская идея апокатастасиса, одного лишь восстановления прежнего, без создания нового.
Гуманность же, утверждающаяся без
Христа и помимо
Христа, есть религиозный обман, соблазн безбожным добром и безбожной любовью, этическое идолопоклонство, а ее успехи получают значение
жертв перед алтарем человекобожия.
Воплотившийся Бог до конца разделил судьбу испорченного грехом мира и человека, до крестной муки и смерти [«На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет сего, Владыко, даже до ада снизшел, еси ищай» (Утреня Великой Субботы, Похвалы, статья первая, ст. 25).], и все отдельные моменты земной жизни Спасителя представляют как бы единый и слитный акт божественной
жертвы [Интересную литургическую иллюстрацию этой мысли мы имеем в том малоизвестном факте, что богослужения пред Рождеством
Христовым включают в себя сознательные и преднамеренные параллели богослужению Страстной седмицы, преимущественно Великой Пятницы и Субботы, и отдельные, притом характернейшие песнопения воспроизводятся здесь лишь с необходимыми и небольшими изменениями.
Я сидел в первых… и долгое шло рассужденье, в каком разуме надо понимать словеса
Христовы: «Милости хощу, а не
жертвы…» Никто тех словес не мог смыслом обнять; судили, рядили и врозь и вкось.
«
Христос говорит, что есть верный мирской расчет не заботиться о жизни мира… Он учит тому, как нам избавиться от наших несчастий и жить счастливо…
Христос учит людей не делать глупостей…
Христос и не думает призывать нас к
жертве, он, напротив, учит нас не делать того, что хуже, а делать то, что лучше для нас здесь в этой жизни».
Предо мной стоял
Христос с его великой
жертвой и смятения мои улегались.
Именно
Христос призывает освободиться от этого рабства, и в христианстве
жертва получает иной смысл.
Отрицать трагизм Божественной жизни можно, лишь отступив от
Христа, от распятия и креста, от
жертвы Сына Божьего.
В большом количестве списков ходила в студенчестве поэма Минского „Гефсиманская ночь“, запрещенная цензурою.
Христос перед своим арестом молится в Гефсиманском саду. Ему является сатана и убеждает и полнейшей бесплодности того подвига, на который идет
Христос, в полнейшей ненужности
жертвы, которую он собирается принести для человечества. Рисует перед ним картины разврата пап, костры инквизиции…
— Да вы что кричите! — перебил его больной. — Дверь-то хорошенько притворите, дверь… За каждой скважиной уши! И
Христа ради потише… Не можете, что ли, тенор-то ваш сдержать?.. Подслушивает!.. Все ложь!.. Глазами и так и этак… И
жертву из себя… агнец на заклание… Улыбка-то одна все у меня внутри поворачивает! Ан и будет с фигой.
— И в дневнике он пишет: «Вместо
жертвы примера победительного, — скверная, подлая, фарисейская, отталкивающая от учения
Христа жизнь.
Евангельский аспект
Христа как Бога, приносящего себя в
жертву за грехи мира, еще не раскрывает творческую тайну человека.
В евангельском образе
Христа эта творческая тайна не могла быть раскрыта, ибо человек должен был пройти вместе с
Христом через тайну искупления, через Голгофскую
жертву.
В космосе вечно совершается искупительная Голгофская
жертва и живет таинственное тело
Христово.
А потому советовал не томить более дитя в монастыре, а устроить его в «живую
жертву», Пиднебесный указывал путь не совсем чуждый и незнакомый малороссийскому казачеству: он советовал отдать Савву в духовное училище, откуда он потом может перейти в семинарию — и может сделаться сельским священником, а всякий сельский священник может сделать много добра бедным и темным людям и стать через это другом
Христовым и другом божиим.
Христос пострадал за нас, кровь Его вечно проливается для искупления наших грехов, и вечно совершается голгофская Его
жертва для спасения нашего в жизни вечной.
Мне представлялось, что
Христос должен был запрещать всякий гнев, всякое недоброжелательство и для того, чтобы его не было, предписывает каждому: прежде чем идти приносить
жертву, т. е. прежде, чем становиться в общение с богом, вспомнить, нет ли человека, который сердится на тебя. И если есть такой, напрасно или не напрасно, то пойти и помириться, а потом уж приносить
жертву или молиться. Так мне казалось, но по толкованиям выходило, что это место надо понимать условно.
Мы так привыкли к этому, что учение
Христа о том, что счастье человека не может зависеть от власти и именья, что богатый не может быть счастлив, представляется нам требованием
жертвы во имя будущих благ.
Христос же и не думает призывать нас к
жертве, он, напротив, учит нас не делать того, что хуже, а делать то, что лучше для нас здесь, в этой жизни.
Спасает людей от всяких бедствий, в том числе и от голода, только любовь. Любовь же не может ограничиваться словами, а всегда выражается делами. Дела же любви по отношению к голодным состоят в том, чтобы отдать из двух кусков и из двух одежд голодному, как это сказано не
Христом даже, а Иоанном Крестителем, т. е. в
жертве.
Я думал, что
Христос говорит: то, что он высказывал словами пророка: не
жертвы хочу, но милости, т. е. любви к людям.