Неточные совпадения
— Или вы ее любовник — это все равно… Как эта должность здесь у вас называется? Ну, вот те самые, которым
женщины вышивают рубашки и с которыми
делятся своим честным заработком?.. Э?..
— Господи боже мой! — воскликнул Павел. — Разве в наше время
женщина имеет право продавать себя? Вы можете жить у Мари, у меня, у другого, у третьего, у кого только есть кусок хлеба
поделиться с вами.
Вижу, вся
женщина в расстройстве и в исступлении ума: я ее взял за руки и держу, а сам вглядываюсь и дивлюсь, как страшно она переменилась и где вся ее красота
делась? тела даже на ней как нет, а только одни глаза среди темного лица как в ночи у волка горят и еще будто против прежнего вдвое больше стали, да недро разнесло, потому что тягость ее тогда к концу приходила, а личико в кулачок сжало, и по щекам черные космы трепятся.
— Нет, барин… Что ж это?.. Нет, нет! — повторила Аксинья. — Только, барин, одно смею вам сказать, — вы не рассердитесь на меня, голубчик, — я к Арине ходить боюсь теперь… она тоже
женщина лукавая… Пожалуй, еще, как мы будем там, всякого народу напускает… Куда я тогда
денусь с моей бедной головушкой?..
Роль таких
женщин самая незавидная, и они попадают на барки вместе со своими любовниками или просто оттого, что некуда больше
деваться.
— Легко сказать! Но если ей
деваться некуда?
Женщина она одинокая, безродная, денег ни гроша, работать не умеет…
Не знаю сам. Но я с собой был честен
И двум идеям вместе не служил.
Просторно сердце
женщины, напротив;
В нем резкие противоречья могут
Ужиться рядом. В нем бывает слышен,
Среди любви живой и настоящей,
Нередко запоздалый отголосок
Другой, отжившей, конченной любви.
Вины тут нет: подобные явленья
В природе женской. Но
делиться я
И с тенью даже не могу тем сердцем.
Которое мне отдалося. В нем
Я должен быть один.
Вся эта орда перевернула вверх дном решительно все в нашей избушке: старик лесничий барабанил на рояле арии из m-me Angot, молодой поляк делал глазки Александре Васильевне, выпячивал и надувал грудь, закручивал молодецки усы; бедная
женщина краснела и не знала, куда ей
деваться от такого любезного кавалера.
Особенно хорош был Глеб Клементьевич, точно просиявший всем своим старческим благообразием; присутствие свежей молоденькой
женщины наполнило его до самых краев самыми благочестивыми и душеполезными помыслами, которыми он спешил
поделиться с Марфой Ивановной.
Дарья испугалась, не знать куда и сон
девался; и вскрикнуть-то ей хочется, не может, вся словно окоченела; а белая
женщина все ближе да ближе протягивает руки… видит Дарья, что достала она парнишку-то, да и взяла к себе на руки…
И уже томило сильное желание
поделиться с кем-нибудь своими воспоминаниями. Но дома нельзя было говорить о своей любви, а вне дома — не с кем. Не с жильцами же и не в банке. И о чем говорить? Разве он любил тогда? Разве было что-нибудь красивое, поэтическое, или поучительное, или просто интересное в его отношениях к Анне Сергеевне? И приходилось говорить неопределенно о любви, о
женщинах, и никто не догадывался, в чем дело, и только жена шевелила своими темными бровями и говорила...
— Производите беспорядки, пугаете молодую даму, робкую
женщину, которая не знает, куда
деваться от страха, и, может быть, будет больна; беспокоите почтенного старца, удрученного геморроем, которому прежде всего нужен покой, — а все отчего? Оттого, что вам вообразился какой-то вздор, с которым вы бегаете по всем закоулкам! Понимаете ли, понимаете ли, в каком вы скверном теперь положении? Чувствуете ли вы это?
— У нас интеллигентным девушкам и
женщинам решительно некуда
деваться.
Будь это во Франции, или в Англии, это было бы иное дело: там замужняя
женщина вся твоя; она принадлежит мужу с телом, с душой и, что всего важнее, с состоянием, а наши законы, ты знаешь, тянут в этом случае на бабью сторону: у нас что твое, то ее, потому что ты, как муж, обязан содержать семью, а что ее, то не твое, не хочет
делиться, так и не
поделится, и ничего с нее не возьмешь.
Вспоминает он, что у цивилизованного мужчины является иногда желание поболтать и
поделиться мыслями с умной и ученой
женщиной…
Тон за этими понедельниками отличался крайней бесцеремонностью по части анекдотов и острот. Мать его не присутствовала на них, а сидела в своей комнатке. Раз в присутствии известной актрисы"Одеона"Жанны Эслер, очень порядочной
женщины, один романист, рассказывая скабрезный анекдот, стал употреблять такие цинические слова, что я, сидевший рядом с этой артисткой, решительно не знал, куда мне
деваться.
Она ничего дурного не рассказывает знакомым про мать. Не могла она ее ни любить, ни уважать! И это уже немалое горе. Ей жаль было этой
женщины. Она смотрела на нее, как на «Богом убитую», ходила за ней, хотела с ней
делиться, когда встанет на свои ноги, будет зарабатывать. Ее смущало еще сегодня утром то, что она хочет оставлять ее по целым часам на попечение компаньонки.
В молодой
женщине таилась потребность общения, потребность
поделиться мыслями и чувствами с другим живым существом, а потому весьма естественно, что первая встречная
женщина, с виду не оставлявшая желать ничего в смысле приличия, сумела войти в доверие одинокой, оставленной мужем молодой дамочки.
Его нельзя было назвать умным человеком, но он не был и глуп, а между тем со времени его связи с Надеждой Николаевной он стал неузнаваем; куда
девался его прежний апломб, особенно в отношении
женщин, его остроумие, веселость — он казался приниженным, забитым, подавленным.