Неточные совпадения
У него в голове мелькнул ряд
женских исторических
теней в параллель бабушке.
В одном из глухих, темных дворов свет из окон почти не проникал, а по двору двигались неясные
тени, слышались перешептывания, а затем вдруг
женский визг или отчаянная ругань…
Вдруг он вздрогнул — у дальнего конца письменного стола, совсем в
тени, в глубоком кресле сидела неподвижная
женская фигура.
Прежде чем к этим узлам осторожно подскочил и взял их оставшийся в
тени извозчик, в другом конце дома торопливо распахнулись разом два другие темные окна, и в каждом из них показалось по
женской голове.
Она повернулась в тот момент, когда между ее слепой массой и моим лицом прошла
тень женской руки, вытянутой жестом защиты.
Переулок был весь в садах, и у заборов росли липы, бросавшие теперь при луне широкую
тень, так что заборы и ворота на одной стороне совершенно утопали в потемках; слышался оттуда шепот
женских голосов, сдержанный смех, и кто-то тихо-тихо играл на балалайке.
По обочине, под
тенью берез, идут с палками и тощими котомками за плечами два человека. Один — огpомный, в каком-то рваном плаще, ловко перекинутом через плечо, в порыжелой шляпе, с завернутым углом широких полей. Другой — маленький, тощий, в
женской кофте, из-под которой бахромятся брюки над рыжими ботинками с любопытствующим пальцем.
Маша часто уходила на мельницу и брала с собою сестру, и обе, смеясь, говорили, что они идут посмотреть на Степана, какой он красивый. Степан, как оказалось, был медлителен и неразговорчив только с мужчинами, в
женском же обществе держал себя развязно и говорил без умолку. Раз, придя на реку купаться, я невольно подслушал разговор. Маша и Клеопатра, обе в белых платьях, сидели на берегу под ивой, в широкой
тени, а Степан стоял возле, заложив руки назад, и говорил...
Было около часу ночи, и дононовский сад был погружен в тьму. Но киоски ярко светились, и в них громко картавили молодые служители Марса и звенели
женские голоса. Лакеи-татары, как
тени, бесшумно сновали взад и вперед по дорожкам. Нагибин остановился на минуту на балконе ресторана и, взглянув вперед, сказал...
Трудно описать то ощущение, какое переживаешь каждый раз в боевых местах: это не страх, а какое-то животное чувство придавленности. Думаешь только о собственном спасении и забываешь о других. Разбитая барка промелькнула мимо нас, как
тень. Я едва рассмотрел бледное, как полотно,
женское лицо и снимавшего лапти бурлака.
Пятна солнца и
теней мелькали на серой тужурке генерала и на небольшой
женской фигуре.
Не знаю сам. Но я с собой был честен
И двум идеям вместе не служил.
Просторно сердце женщины, напротив;
В нем резкие противоречья могут
Ужиться рядом. В нем бывает слышен,
Среди любви живой и настоящей,
Нередко запоздалый отголосок
Другой, отжившей, конченной любви.
Вины тут нет: подобные явленья
В природе
женской. Но делиться я
И с
тенью даже не могу тем сердцем.
Которое мне отдалося. В нем
Я должен быть один.
Довольный, что ему так удалась роль миротворца, Коврин пошел в парк. Сидя на скамье и размышляя, он слышал стук экипажей и
женский смех, — это приехали гости. Когда вечерние
тени стали ложиться в саду, неясно послышались звуки скрипки, поющие голоса, и это напомнило ему про черного монаха. Где-то, в какой стране или на какой планете носится теперь эта оптическая несообразность?
В книжке Марка Вовчка шесть рассказов, и каждый из них представляет нам
женские типы из простонародья. Рядом с
женскими лицами рисуются, большею частью несколько в
тени, мужские личности. Это обстоятельство ближайшим образом объясняется, конечно, тем, что автор рассказов Марка Вовчка — женщина. Но мы увидим, что выбор
женских лиц для этих рассказов оправдывается и самою сущностью дела. Возьмем прежде всего рассказ «Маша», в котором это выказывается с особенной ясностью.
Копии с Нефовской Наяды и с двух его же нимф, мясистая вакханка под
тенью винограда, французские гравюры, изображающие Фанни Эльслер, двух наездниц и еще что-то в этом же роде; наконец, две или три большие фотографии балетных танцовщиц с задранными ножками показывали, что сей почтенный старец ценит искусство, пластику и может претендовать на репутацию ценителя
женской красоты, а целый ряд портретов Императорского Дома, начиная с Петра Первого, убеждал всех и каждого в его благонамеренности и добрых верноподданнических чувствах.
Киpa Дергунова отличалась особенным мастерством рассказывать «страсти», и при этом рассказывала она «особенным» способом: таращила глаза, размахивала руками и повествовала загробным голосом о том, что наш институт когда-то был
женским монастырем, что на садовой площадке отрыли скелет и кости, а в селюльках, или музыкальных комнатах, где институтки проходили свои музыкальные упражнения, бродят
тени умерших монахинь, и чьи-то мохнатые зеленые руки перебирают клавиши.
На полях и в лесу уже ложились серые
тени летних сумерек. Вдоль берега лесного пруда беспокойно двигалась взад и вперед
женская фигура, закутанная в теплый плащ.
Ее охватывал панический страх. Он еще более усугубился, когда в отворенную дверь своей комнаты она увидала, что дверь в кухню, только что отпертая ею, бесшумно отворилась и в нее вошла белая
женская фигура, которая как
тень проскользнула в комнаты.
Около одинокой фигуры юноши и студента Караулова не было даже
тени женского силуэта.
Все в комнате было хотя небогато, но так чисто, так со вкусом прибрано, что вы с первого взгляда угадывали, что
женская заботливая рука проходила по всем предметам, в ней расположенным; все в ней глядело приветливо, кроме портрета какого-то рыцаря с суровым лицом, висевшего, как бы в изгнании, над шкафом в
тени.
— Врешь, барин, — прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и
тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и
женские взвизги слышались с разных сторон.
На откосе рощи, за канавою дороги, водоносы расположились на отдых. Кувшины и бидоны, полные сверкающей водой, рядком стояли на валу канавы, а ребята лежали под березами, сплетшись в одну огромную, живописную кучу. В зеленой
тени сверкали золотистые, бронзовые и оливковые тела, яркими цветами пестрели
женские косынки и блузки.