Неточные совпадения
— Ваша
жена… черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал
барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!
Очень возможно, что
барон скуп и неохотно дает деньги на туалет
жены; еще возможнее, что все доходы его уходят на удовлетворение прихотей «прекрасной малороссиянки».
Наш командир, полковник
барон фон Шпек, принял меня совершенно по-товарищески. Это добрый, пожилой и очень простодушный немец, который изо всех сил хлопочет, чтоб его считали за русского, а потому принуждает себя пить квас, есть щи и кашу, а прелестную
жену свою называет не иначе как"мой баб".
— Но я, — сколько он ни виноват передо мною, — обдумав теперь, не желаю этого: ссора наша чисто семейная, и мне потом, согласитесь,
барон, остаться
женою ссыльного ужасно!.. И за что же я, без того убитая горем, буду этим титулом называться всю мою жизнь?
День был превосходнейший.
Барон решительно наслаждался и природой, и самим собой, и быстрой ездой в прекрасном экипаже; но князь, напротив, вследствие утреннего разговора с
женой, был в каком-то раздраженно-насмешливом расположении духа. Когда они, наконец, приехали в Москву, в Кремль, то
барон всеми редкостями кремлевскими начал восхищаться довольно странно.
Словом, рассудок очень ясно говорил в князе, что для спокойствия всех близких и дорогих ему людей, для спокойствия собственного и, наконец, по чувству справедливости он должен был на любовь
жены к другому взглянуть равнодушно; но в то же время, как и в истории с
бароном Мингером, чувствовал, что у него при одной мысли об этом целое море злобы поднимается к сердцу.
Князь при этом перевел свой взгляд с
барона на
жену.
Когда
барон приехал в первый раз к князю, тот принял его довольно сухо; но
барон, однако, отнесся к нему так симпатично, с таким дружеским участием, с такими добрыми и ласкающими манерами, что князь невольно смягчился, и когда
барон уехал, он переговорил по этому поводу с
женою.
Часа в два княгиня возвратилась с
бароном из церкви. M-me Петицкая уже дожидалась ее на террасе и поднесла имениннице в подарок огромный букет цветов, за который княгиня расцеловала ее с чувством. Вскоре затем пришел и князь; он тоже подарил
жене какую-то брошку, которую она приняла от него, потупившись, и тихо проговорила: «Merci!»
От слияния состояний двух
жен у
барона образовалось около полутораста тысяч годового дохода.
«Но нельзя же, чтобы в
жене соединились все достоинства!» — утешал себя и в этом случае
барон.
— И сам не знаю! — отвечал князь; о причинах, побудивших его разлюбить
жену, он не хотел открывать
барону, опасаясь этим скомпрометировать некоторым образом княгиню.
Ольга. Нянечка, милая, все отдавай. Ничего нам не надо, все отдавай, нянечка… Я устала, едва на ногах стою… Вершининых нельзя отпускать домой… Девочки лягут в гостиной, а Александра Игнатьича вниз к
барону… Федотика тоже к
барону, или пусть у нас в зале… Доктор, как нарочно, пьян, ужасно пьян, и к нему никого нельзя. И
жену Вершинина тоже в гостиной.
Дорогою в Орле отец повез меня вечером представить зимовавшему там с
женою соседу своему по Клейменову,
барону Ник. Петр. Сакену, родному племяннику Елизаветградского корпусного командира,
барона Дмитрия Ерофеевича Сакена. Я застал миловидную баронессу Сакен по случаю какого-то траура всю в черном. Она, любезно подавая мне руку, просила сесть около себя.
Он пошел в другую комнату и принес сафьянную коробочку. Часто повторяемое князем слово
жена как-то грубо и неприятно отзывалось в ушах Печорина; он с первого слова узнал в князе человека недалекого, а теперь убедился, что он даже человек не светский. Серьги переходили из рук в руки,
барон произнес над ними несколько протяжных восклицаний, Печорин после него стал машинально их рассматривать.
— Коли вы придерживаетесь сословных традиций, — сказал глухим голосом Артур, — так знайте же, что
барону Артуру фон Зайниц не к лицу входить в какие бы то ни было препирательства с еврейским выходцем из русской Польши и с его
женой! Но…снисхожу к вам и задаю один вопрос. Задаю его и ухожу. Что вы скажете мне относительно имения моей покойной матери?
Кроме того, она объяснила, что еще в детстве жила в Киле, что из тамошних жителей помнит какого-то
барона фон-Штерна и его
жену, данцигского купца Шумана, платившего в Киле за ее содержание, и наконец учившего ее арифметике Шмидта.
Она написала, что на шестом году от рождения ее посылали из Киля в Сион (в Швейцарии), потом снова возвратили в Киль через область, управляемую Кейтом [Ганновер?], что о тайне рождения ее знал некто Шмидт, дававший ей уроки, и что в детстве помнит она еще какого-то
барона фон-Штерна и его
жену, и данцигского купца Шумана, который платил в Киле за ее содержание.
— Ваше благор… Господи! — забормотал Меркулов, захлебываясь и срывая со своей головы шапку вместе с клочком волос. — Ваше благородие! Да нешто вперво́й мне это самое? Ах, господи! На
барона Шпуцеля шил… Эдуарда Карлыча… Господин подпоручик Зембулатов до сей поры мне десять рублей должен. Ах!
Жена, да дай же его благородию стульчик, побей меня бог… Прикажете мерочку снять или дозволите шить на глазомер?
— Сейчас видать настоящих господ! — бормотал он. — Люди деликатные, образованные… Точь-в-точь, бывало… по самому этому месту, когда носил шубу к
барону Шпуцелю, Эдуарду Карлычу… Размахнулись и — трах! И господин подпоручик Зембулатов тоже… Пришел к ним, а они вскочили и изо всей мочи… Эх, прошло,
жена, мое время! Не понимаешь ты ничего! Прошло мое время!
— Благодарю вас, но я желал бы выехать к месту моего служения с моею
женой, — твердо произнес
барон.
Они с
женой ездили в Петербург на свадьбу Любовь Сергеевны Гоголицыной с
бароном Остен-Зинген.
— Теперь есть предлог потребовать свою
жену, — самодовольно сказал сам себе
барон. — Можно сделать это и нынче, — продолжал он соображать и взглянул на часы.
— Теодор… — остановила
барона жена.
Отворяй,
барон, ворота:
Едем в гости к тебе.
Высылай навстречу ты нам
Кастеляна с ключом,
Меченосца в латах златых,
Пажа, нес чтоб привет.
Отворяй,
барон, ворота:
Едем в гости к тебе.
Ты задай на славу нам пир!
Вот как, скажут,
баронУгощает сына,
жену.
Столько лет не видав!
— Да, я женат недавно, и
жена моя живет в вашем доме, — продолжал
барон.
Подъезжая к условленному месту,
барон оставил своих служителей в последнем городе, взяв с собою только Яна и
жену его.
В голове ее носилась во всех подробностях та сцена французского романа, которую она решила повторить с Семеном Павловичем. Там тоже был доктор и молодая
жена старого
барона, которую он держал взаперти.
Часто взгляд на младенца, обреченного такому позору, исторгал слезы из глаз
барона; боясь, однако ж, чтобы
жена не заметила их, он пожирал эти слезы.
Барон не узнал его: в безумии отчаяния мог ли он помнить что-нибудь, пояснить себе что-нибудь? Он видел в нем только спасителя
жены, своего ангела-хранителя, и готов был нести его на своих руках в спальню страдалицы.