Неточные совпадения
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе с
жалостью к ней за ее страдания, волновали его. Он
сошел вниз в партер и направился прямо к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею...
— Вы
сходите, сударь, повинитесь еще. Авось Бог даст. Очень мучаются, и смотреть
жалости, да и всё в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься…
Левин посмотрел еще раз на портрет и на ее фигуру, как она, взяв руку брата,
проходила с ним в высокие двери, и почувствовал к ней нежность и
жалость, удивившие его самого.
Антракт Самгин просидел в глубине ложи, а когда погасили огонь — тихонько вышел и поехал в гостиницу за вещами. Опьянение
прошло, на место его явилась скучная
жалость к себе.
Его волновала
жалость к этим людям, которые не знают или забыли, что есть тысячеглавые толпы, что они
ходят по улицам Москвы и смотрят на все в ней глазами чужих. Приняв рюмку из руки Алины, он ей сказал...
Рассказ
прошел по мне электрической искрой. В памяти, как живая, стала простодушная фигура Савицкого в фуражке с большим козырем и с наивными глазами. Это воспоминание вызвало острое чувство
жалости и еще что-то темное, смутное, спутанное и грозное. Товарищ… не в карцере, а в каталажке, больной, без помощи, одинокий… И посажен не инспектором… Другая сила, огромная и стихийная, будила теперь чувство товарищества, и сердце невольно замирало от этого вызова. Что делать?
Но от одной мысли, что по этим знакомым местам, быть может,
ходит теперь старый Коляновский и Славек, — страх и
жалость охватывали меня до боли…
Страх мой совершенно
прошел, и в эту минуту я вполне почувствовал и любовь и
жалость к умирающему дедушке.
— Несколько раз предлагал, да нейдет! То у него, как нарочно, Амальхен напоследях
ходит, то из деток кто-нибудь… ну, и оставишь из
жалости… Нет, это верно уж предопределенье такое!
Воротились мы в домы и долго ждали, не передумает ли царь, не вернется ли?
Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет государь, что я-де от великой
жалости сердца, не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
— А чтоб он знал, какие у тебя вредные мысли; надо, чтоб он тебя учил; кому тебя поучить, кроме хозяина? Я не со зла говорю ему, а по моей
жалости к тебе. Парнишка ты не глупый, а в башке у тебя бес мутит. Украдь — я смолчу, к девкам
ходи — тоже смолчу, и выпьешь — не скажу! А про дерзости твои всегда передам хозяину, так и знай…
Вершина
ходила мимо тихо стоящей на коленях Марты и чувствовала
жалость к ней и обиду на то, что она хочет выйти за Мурина.
По щеке у Лиды поползла крупная слеза и капнула на книжку. Саша тоже опустила глаза и покраснела, готовая заплакать. Лаптев от
жалости не мог уже говорить, слезы подступили у него к горлу; он встал из-за стола и закурил папироску. В это время
сошел сверху Кочевой с газетой в руках. Девочки поднялись и, не глядя на него, сделали реверанс.
«Сожгу твой дом, потому что он — беда для всех. А ты —
ходи по миру, проси
жалости у обиженных тобой; до смерти
ходи и сдохни с голоду, как собака!..»
Я все-таки не чувствовал
жалости. Когда я старался представить себе живого Урманова, то восстановлял его образ из того, что видел у рельсов. Живое оно теперь было для меня так же противно… Ну да… Допустим, что кто-то опять починил машину, шестерни
ходят в порядке. Что из этого?
Добрая Аделаида Ивановна, услыхав, что больная так слаба, что
ходить не может, исполнилась
жалостью и за обедом же сказала брату...
Вопль бедного инвалида возбудил такую
жалость в молодых сердцах, что несколько учеников старшего класса, и в том числе Александр Княжевич, нарушили запрещение,
прошли в калитку на задний двор и начали громко требовать, чтоб квартермистр перестал наказывать виноватого.
…Наталья проснулась скоро, ей показалось, что её разбудили
жалость к матери и обида за неё. Босая, в одной рубахе, она быстро
сошла вниз. Дверь в комнату матери, всегда запертая на ночь, была приоткрыта, это ещё более испугало женщину, но, взглянув в угол, где стояла кровать матери, она увидала под простыней белую глыбу и тёмные волосы, разбросанные по подушке.
Теперь, когда
прошло десять лет,
жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли. Это естественно. Но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны? Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 году от сыпного тифа и на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
— Я оттуда… хочу… совсем выйти, — начала было она, чтобы как-нибудь прервать молчанье, но, бедная! именно об этом-то и не надо было начинать говорить в такую и без того глупую минуту, такому, и без того глупому, как я, человеку. Даже мое сердце заныло от
жалости на ее неумелость и ненужную прямоту. Но что-то безобразное подавило во мне тотчас же всю
жалость; даже еще подзадорило меня еще более: пропадай все на свете!
Прошло еще пять минут.
Граф дрожал всем телом, ужас, совесть и
жалость почти обезумели его самого. Он выбежал из комнаты, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но вместо того
прошел в свой кабинет и в изнеможении упал на диван. Ему все еще слышалось, как несчастная кричала: «Душно! Жарко!» Сапега зажал себе уши.
Прошло несколько минут, в продолжение которых криков не было слышно.
— Да за что же вы меня-то мучите, за что же я-то терзаюсь? Вы, можно сказать, мои злодеи; в ком мое утешение? О чем я всегда старалась? Чтобы было все прилично… хорошо… что же на поверку вышло? Мерзость… скверность… подлость… Я девок своих за это секу и
ссылаю в скотную. Бог с вами, бог вас накажет за ваши собственные поступки. Съездить не хочешь! Лентяй ты, сударь, этакий тюфяк… ты решительно без всяких чувств,
жалости ни к кому не имеешь!
Жалость к о. дьякону начала
проходить и сменилась мучительным недоумением. Он вопросительно переводил глазами с темного дьяконова лица на его седенькую бороденку, чувствовал под рукою бессильное трепыхание худенького тельца и недоумевал.
— Да и глупый же ты, Савелий! — вздохнула дьячиха, с
жалостью глядя на мужа. — Когда папенька живы были и тут жили, то много разного народа
ходило к ним от трясучки лечиться: и из деревни, и из выселков, и из армянских хуторов. Почитай каждый день
ходили, и никто их бесами не обзывал. А к нам ежели кто раз в год в ненастье заедет погреться, так уж тебе, глупому, и диво, сейчас у тебя и мысли разные.
— Я тебе это говорю! Не то что уж любви в тебе нет…
Жалости простой! Да я и не хочу, чтобы меня жалели… И бояться нечего за меня: смерти больше искать не стану… Помраченье
прошло!.. Все, все предатели!
Когда были Конопацкие: я
ходил легко, легко танцевал, легко разговаривал и острил. Почти всегда дирижировал. Приятно было в котильоне идти в первой паре, придумывать фигуры, видеть, как твоей команде подчиняются все танцующие. Девичьи глаза следили за мною и вспыхивали радостью, когда я подходил и приглашал на танец. И со снисходительною
жалостью я смотрел на несчастливцев, хмуро подпиравших стены танцевальной залы, и казалось странным: что же тут трудного — легко разговаривать, смеяться, знакомиться?
Кузьма. Мученик несчастный! (Нервно
ходит около прилавка.) А? B кабаке, скажи на милость! Оборванный! Пьяный! Я встревожился, братцы… Встревожился… (Говорит Мерику полушепотом.) Это наш барин… наш помещик, Семен Сергеич, господин Борцов… Видал, в каком виде? На какого человека он похож таперя? То-то вот… пьянство до какой степени… Налей-кась! (Пьет.) Я из его деревни, из Борцовки, может, слыхали, за двести верст отседа, в Ерговском уезде. Крепостными у его отца были…
Жалость!
Деспот морейский от радости
ходит около постели, как ученый кот на цепочке, и вдруг, по первому взгляду, брошенному на него из
жалости, впивается в ручку, которую Гаида протягивает ему неохотно, едва не с презрением.
Войдя в избу и заперев дверь на внутренний засов, Кузьма стал
ходить назад и вперед по горнице. Теперь, когда цель была достигнута, когда Фимка была спасена от лютости своей барыни, и когда даже сама эта барыня выразила ей и ему свое доброе расположение, в его сердце, далеко незлобивого Кузьмы, зашевелилось чувство
жалости к старику.
Она под первым впечатлением
жалости к больному человеку, каким оказался вернувшийся беглец, согласилась пустить его в Зиновьево, когда имела полное право отправить его в острог, как беглого, и
сослать в Сибирь.
Плохо помню, что и дома было. Почему-то было очень светло, и я
ходил по комнатам как именинник, глупо и счастливо улыбаясь, целовал по порядку спящих детей, целовался и плакал с Инной Ивановной, которую Сашенька разбудила. Потом был самовар, и я пил горячий чай, и капали в блюдце слезы, которые все начинали беспричинно течь у меня: подумаю, что чай горячий, — и готово, плачу от
жалости и счастья.
Перед его расширенными глазами
проходили страшные, красивые и печальные образы, вызывавшие
жалость и любовь, но чаще всего страх.
Но
пройти уже нельзя было назад тою же дорогой: девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством
жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
А то, что жизнь людей, в душу которых вложена
жалость и любовь друг к другу,
проходила и теперь
проходит для одних в устройстве костров, кнутов, колесований, плетей, рванья ноздрей, пыток, кандалов, каторг, виселиц, расстреливаний, одиночных заключений, острогов для женщин и детей, в устройстве побоищ десятками тысяч на войне, в устройстве периодических революций и пугачевщин, а жизнь других — в том, чтобы исполнять все эти ужасы, а третьих — в том, чтобы избегать этих страданий и отплачивать за них, — такая жизнь не мечта.