Неточные совпадения
После одной сцены, в которой Иван Ильич был особенно несправедлив и после которой он и при объяснении сказал, что он точно раздражителен, но что это от болезни, она сказала ему, что если он болен, то надо лечиться, и потребовала от него, чтобы он
поехал к знаменитому
врачу.
— Послушайте, — горячо сказал он, хватая Кирилова за рукав, — я отлично понимаю ваше положение! Видит бог, мне стыдно, что я в такие минуты пытаюсь овладеть вашим вниманием, но что же мне делать? Судите сами,
к кому я
поеду? Ведь, кроме вас, здесь нет другого
врача. Поедемте ради бога! Не за себя я прошу… Не я болен!
Но если
врач, истомленный дневным трудом и предыдущею бессонною ночью, откажется
поехать к больному, является закон и запрятывает «бесчеловечного»
врача в тюрьму.
От него мы
поехали на Гремучие колодцы, оттуда в Богучаровскую рощу. В Богучарове, у земского
врача Троицкого, пили чай… Домой воротились мы только
к обеду.
Соня. Не знаю, отчего это так долго доктора нет. Я сказала Степану, что если он не застанет земского
врача, то чтоб
поехал к Лешему.
Полгода назад товарищи-врачи решили, что у него начинается чахотка, и посоветовали ему бросить всё и уехать в Крым. Узнавши об этом, Ольга Дмитриевна сделала вид, что это ее очень испугало; она стала ласкаться
к мужу и всё уверяла, что в Крыму холодно и скучно, а лучше бы в Ниццу, и что она
поедет вместе и будет там ухаживать за ним, беречь его, покоить…
Мой
врач настоял на том, что мне необходимо
ехать за границу, и вот я опять на пути
к Парижу.
— Странный у вас, у публики, взгляд на труд
врачей… ей-богу, странный… Словно мы и не люди, словно наш труд не труд… Ведь я
ехал к вам, терял время… трудился…
Было так. Папа считался лучшим в Туле детским
врачом. Из Ясной Поляны приехал Лев Толстой просить папу приехать
к больному ребенку. Папа ответил, что у него много больных в городе и что за город он не ездит. Толстой настаивал, папа решительно отказывался. Толстой рассердился, сказал, что папа как
врач обязан
поехать. Папа ответил, что по закону
врачи, живущие в городе, за город не обязаны ездить. Расстались они враждебно.
И еще сильнее я почувствовал эту его грусть, когда через несколько дней, по телефонному вызову Антона Павловича, пришел
к нему проститься. Он уезжал в Москву, радостно укладывался, говорил о предстоящей встрече с женою, Ольгой Леонардовной Книппер, о милой Москве. О Москве он говорил, как школьник о родном городе, куда
едет на каникулы; а на лбу лежала темная тень обреченности. Как
врач, он понимал, что дела его очень плохи.
— Ах, подите вы с вашим лежаньем! Я вас спрашиваю толком, русским языком: что мне делать? Вы
врач и должны мне помочь! Я страдаю! Каждую минуту мне кажется, что я начинаю беситься. Я не сплю, не ем, дело валится у меня из рук! У меня вот револьвер в кармане. Я каждую минуту его вынимаю, чтобы пустить себе пулю в лоб! Григорий Иваныч, ну да займитесь же мною бога ради! Что мне делать? Вот что, не
поехать ли мне
к профессорам?
Прощаемся со стариком, с теткой, с девочкой и
едем с
врачом в деревню
к утренней солдатке.
Отпускаю ее и собираюсь на обычную прогулку. Оказывается, что живущему у нас
врачу есть дело
к больному в той самой деревне, из которой приходила солдатка, и в той, где волостное правление. Я присоединяюсь
к врачу, и мы вместе
едем.
Заходит в избу
врач, я прощаюсь, и мы выходим на улицу, садимся в сани и
едем в небольшую соседнюю деревеньку на последнее посещение больного.
Врача еще накануне приезжали звать
к этому больному. Приезжаем, входим вместе в избушку. Небольшая, но чистая горница, в середине люлька, и женщина усиленно качает ее. За столом сидит лет восьми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.
Вдоль прямой дороги, шедшей от вокзала
к городу, тянулись серые каменные здания казенного вида. Перед ними, по эту сторону дороги, было большое поле. На утоптанных бороздах валялись сухие стебли каоляна, под развесистыми ветлами чернела вокруг колодца мокрая, развороченная копытами земля. Наш обоз остановился близ колодца. Отпрягали лошадей, солдаты разводили костры и кипятили в котелках воду. Главный
врач поехал разузнавать сам, куда нам двигаться или что делать.
Потянулись поля. На жнивьях по обе стороны темнели густые копны каоляна и чумизы. Я
ехал верхом позади обоза. И видно было, как от повозок отбегали в поле солдаты, хватали снопы и бежали назад
к повозкам. И еще бежали, и еще, на глазах у всех. Меня нагнал главный
врач. Я угрюмо спросил его...
Но главный
врач к обозу не
поехал; он только велел Сметанникову стоять и без его распоряжения не уходить, хотя бы всем грозил плен.
Посоветовался Сметанников с сестрами и решил
ехать. Через полтора суток
к ним, наконец, присоединились главный
врач и смотритель. Сестры боялись, как бы Сметанникову не пришлось отвечать за самовольный уход. Они сказали главному
врачу...
Главный
врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам, не беря проводника. Опять мы сбивались с дороги,
ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя
к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз. Начальник обоза показал нам новый приказ, по которому мы должны были идти на станцию Суятунь.
История султановского госпиталя закончилась крупным скандалом. Однажды, собираясь
ехать в гости
к корпусному, д-р Султанов зашел
к своим младшим
врачам выяснить какие-то недоразумения, которые постоянно возникали в их госпитале. Во время их объяснения старший ординатор Васильев, говоря о Новицкой, назвал ее «сестра Новицкая».
Еще через несколько дней пришла новая телеграмма: в Харбин Мутину не
ехать, он снова назначается младшим
врачом своего полка, какой и должен сопровождать на Дальний Восток; по приезде же с эшелоном в Харбин ему предписывалось приступить
к формированию запасного госпиталя.
— Господин наш, князь великой, всея Руси государь, Иван Васильевич, — заговорил, или, лучше сказать, запел дьяк в нос, — от пресветлого лица своего избрал меня, своего недостойного холопа, сказать тебе, боярину:
едет к нам от немцев лекарь Онтон, вельми искусный в целении всяких недугов; остается ему до Москвы только три дня пути; а поелику великий государь соизволил, чтобы
врач, ради всякого недоброго случая… от чего сохрани… каковой отпахни от него ангелы и архангелы крылами своими, яко… от чего… каковый…
Когда болезнь усилилась, последний
поехал с донесением об этом
к государю, и в Кобрин прискакали посланные императором сын Суворова и лейб-медик Вейкарт. Новый
врач принялся за лечение, но больной его не слушался, спорил с ним и советовался с фельдшером Наумом.
А вернувшись домой, снова, хворостинка за хворостинкой, принялся восстановлять свой разрушенный муравейник: наблюдал, как доили коров, сам расчесал угрюмой Насте длинные жесткие волосы и, несмотря на поздний час,
поехал за десять верст
к земскому
врачу посоветоваться о болезни жены. И доктор дал ему пузырек с каплями.