Неточные совпадения
Частный пристав. Да бог его знает. Вчерашнего дня случилась
за городом драка, —
поехал туда для порядка, а возвратился пьян.
Испуганный тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел бежать
за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная, как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться
ехать в
город и опять к матери, от которой надо было получить подпись на доверенности.
К вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх
за него, что решилась было
ехать в
город, но, раздумав хорошенько, написала то противоречивое письмо, которое получил Вронский, и, не перечтя его, послала с нарочным.
Нет, вы напрасно
едете, — мысленно обратилась она к компании в коляске четверней, которая, очевидно,
ехала веселиться
за город.
Лонгрен
поехал в
город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову
за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
— Случилось это у них утром, — продолжала, торопясь, Пульхерия Александровна. — После того она тотчас же приказала заложить лошадей, чтоб сейчас же после обеда и
ехать в
город, потому что она всегда в таких случаях в
город ездила; кушала
за обедом, говорят, с большим аппетитом…
Ехать пришлось недолго;
за городом, на огородах, Захарий повернул на узкую дорожку среди заборов и плетней, к двухэтажному деревянному дому; окна нижнего этажа были частью заложены кирпичом, частью забиты досками, в окнах верхнего не осталось ни одного целого стекла, над воротами дугой изгибалась ржавая вывеска, но еще хорошо сохранились слова: «Завод искусственных минеральных вод».
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым к бою, хотел идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора
ехать в
город. Дорогой на станцию, по трудной, песчаной дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей,
за которыми скрыты непонятные чувства.
Летом, на другой год после смерти Бориса, когда Лидии минуло двенадцать лет, Игорь Туробоев отказался учиться в военной школе и должен был
ехать в какую-то другую, в Петербург. И вот,
за несколько дней до его отъезда, во время завтрака, Лидия решительно заявила отцу, что она любит Игоря, не может без него жить и не хочет, чтоб он учился в другом
городе.
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст
за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или
поехать в
город, возмутить тишину сонного
города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в
городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Порядок тот же, как и в первую поездку в
город, то есть впереди
ехал капитан-лейтенант Посьет, на адмиральской гичке, чтоб встретить и расставить на берегу караул; далее, на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти человек;
за ним катер с музыкантами, потом катер со стульями и слугами; следующие два занимали офицеры: человек пятнадцать со всех судов.
Наконец мы собрались к миссионерам и
поехали в дом португальского епископа. Там, у молодого миссионера, застали и монсиньора Динакура, епископа в китайском платье, и еще монаха с знакомым мне лицом. «Настоятель августинского монастыря, — по-французски не говорит, но все разумеет», — так рекомендовал нам его епископ. Я вспомнил, что это тот самый монах, которого я видел в коляске на прогулке
за городом.
Моросил дождь, когда мы выехали
за город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик,
поехали по прекрасному шоссе, в виду залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Смотритель опять стал разговаривать с якутами и успокоил меня, сказав, что они перевезут меньше, нежели в два часа, но что там берегом четыре версты
ехать мне будет не на чем, надо посылать
за лошадьми в
город.
Эта Катя — cette charmante personne, [эта очаровательная особа (фр.).] она разбила все мои надежды: теперь она пойдет
за одним вашим братом в Сибирь, а другой ваш брат
поедет за ней и будет жить в соседнем
городе, и все будут мучить друг друга.
За месяц вперед А.И. Мерзляков был командирован в
город Владивосток покупать мулов для экспедиции. Важно было приобрести животных некованых, с крепкими копытами. А.И. Мерзлякову поручено было отправить мулов на пароходе в залив Рында, где и оставить их под присмотром трех стрелков, а самому
ехать дальше и устроить на побережье моря питательные базы. Таких баз намечено было пять: в заливе Джигит, в бухте Терней, на реках Текаме, Амагу и Кумуху, у мыса Кузнецова.
Вот
поехал Ермил
за поштой, да и замешкался в
городе, но а
едет назад уж он хмелён.
Раз как-то пришлось мне
ехать с ним вдвоем в карете
за город.
Пока Ермолай ходил
за «простым» человеком, мне пришло в голову: не лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в
город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а
поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был в Туле барышник знакомый; я мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника.
Мы
едем, по обыкновению,
за город, на острова; а в нынешний раз с нами
едет миленький; как это приятно мне».
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в
городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь
едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда
за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Человек его
поехал верхом в
город за лекарем.
— Сейчас
ехать в
город за исправником, — сказал Кирила Петрович, проводив мальчика глазами, — да как можно скорее.
Старшеньким, конечно, и получше платьица понадобятся, да
за бездорожицей в
город ехать еще нельзя, а сверх того, и денег пока нет.
— Ты, господи, сам знаешь, — всякому хочется, что получше. Михайло-то старшой, ему бы в городе-то надо остаться,
за реку
ехать обидно ему, и место там новое, неиспытанное; что будет — неведомо. А отец, — он Якова больше любит. Али хорошо — неровно-то детей любить? Упрям старик, — ты бы, господи, вразумил его.
Дорога в Тайболу проходила Низами, так что Яше пришлось
ехать мимо избушки Мыльникова, стоявшей на тракту, как называли дорогу в
город. Было еще раннее утро, но Мыльников стоял
за воротами и смотрел, как
ехал Яша. Это был среднего роста мужик с растрепанными волосами, клочковатой рыжей бороденкой и какими-то «ядовитыми» глазами. Яша не любил встречаться с зятем, который обыкновенно поднимал его на смех, но теперь неловко было проехать мимо.
С Кишкиным действительно случилась большая перемена. Первое время своего богатства он ходил в своем старом рваном пальто и ни
за что не хотел менять на новое. Знакомые даже стыдили его. А потом вдруг
поехал в
город и вернулся оттуда щеголем, во всем новом, и первым делом к баушке Лукерье.
И все затем тронулись в путь. Старик Захаревский, впрочем,
поехал в дрожках шажком
за молодыми людьми. Роща началась почти тотчас же по выезде из
города. Юлия и кавалеры ее сейчас же ушли в нее.
Стрелов имел теперь собственность, которая заключалась в «Мыске», с прибавком четырех десятин луга по Вопле.
За все это он внес наличными деньгами пятьсот рублей, а купчую, чтобы не
ехать в губернский
город, написали в триста рублей и совершили в местном уездном суде. При этом генерал был твердо убежден, что продал только «Мысок», без всякой прибавки луговой земли.
Да и аблаката-то где еще найдешь?
за ним тоже в
город ехать нужно, харчиться, убытчиться!
Еду и всё резоны говорю:"Сякая ты, мол, такая,
за что человека обидела!"И не заметил, как к
городу, к самой околице подъехали…
— Стой… да ты не загадывай вперед… экой ты, братец, непостоянной!
Едем мы, это,
городом, а я тоже парень бывалый, про кутузку-то слыхивал. Подъехали к постоялому, я ее, значит,
за ручку, высаживаю… жду… И вдруг, братец ты мой, какую перемену слышу!"А что, говорит, Иван, я здесь только ночь переночую, а завтра опять к себе в усадьбу — доставил бы ты меня!"
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни!
За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту
едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
Авдей не прекословит. Вязанку
за вязанкой он перетаскивает сено во двор к мироеду и получает расчет. В
городе сено тридцать копеек стоит, мироед дает двадцать пять:"Экой ты, братец!
поехал бы в
город — наверное, больше пяти копеек на пуд истряс бы!"
— Ну вот что. Завтра поутру я вас возьму с собою — и мы
поедем вместе
за город. У нас будут отличные лошади. Потом мы вернемся, дело покончим — и аминь. Не удивляйтесь, не говорите мне, что это каприз, что я сумасшедшая — все это может быть, — но скажите только: я согласен!
— Знаете что, — промолвила Марья Николаевна: она либо опять не расслышала Санина, либо не почла
за нужное отвечать на его вопрос. — Мне ужасно надоел этот грум, который торчит
за нами и который, должно быть, только и думает о том, когда, мол, господа домой
поедут? Как бы от него отделаться? — Она проворно достала из кармана записную книжечку. — Послать его с письмом в
город? Нет… не годится. А! вот как! Это что такое впереди? Трактир?
— Дарья, — зашептала она вдруг Дарье Павловне, — немедленно
за доктором,
за Зальцфишем; пусть
едет сейчас Егорыч; пусть наймет здесь лошадей, а из
города возьмет другую карету. Чтобы к ночи быть тут.
— И в
город поедем, и похлопочем — все в свое время сделаем. А прежде — отдохни, поживи! Слава Богу! не в трактире, а у родного дяди живешь! И поесть, и чайку попить, и вареньицем полакомиться — всего вдоволь есть! А ежели кушанье какое не понравится — другого спроси! Спрашивай, требуй! Щец не захочется — супцу подать вели! Котлеточек, уточки, поросеночка… Евпраксеюшку
за бока бери!.. А кстати, Евпраксеюшка! вот я поросеночком-то похвастался, а хорошенько и сам не знаю, есть ли у нас?
— А, да! я ей дал слово
ехать нынче с ними
за город в какую-то рощу и было совсем позабыл! — отвечал Термосесов и ушел вслед
за почтальоном.
— А так, до площади дойдем попарно, а там и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, — да и то не сразу, а то еще увидит кто в
городе. А я с Людмилой
за Фаластовым заеду, они вдвоем
поедут, а я еще Володина прихвачу.
Варвара жаловалась Грушиной на свою Наталью. Грушина указала ей новую прислугу, Клавдию, и расхвалила ее. Решили
ехать за нею сейчас же, на Самородину-речку, где она жила пока у акцизного чиновника, на-днях получившего перевод в другой
город. Варвару остановило только имя. Она с недоумением спросила...
Зарубин и Мясников
поехали в
город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный
за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
Потом, ранним утром, вышел он осторожно в Морскую, призвал ломового извозчика, вынес с человеком чемоданчик и книги и поручил ему сказать, что он
поехал дня на два
за город, надел длинный сюртук, взял трость и зонтик, пожал руку лакею, который служил при нем, и пошел пешком с извозчиком; крупные слезы капали у него на сюртук.
У нас в деревне уже знали о моем несчастии. Известие об этом дошло до дядина имения через чиновников, которым был прислан секретный наказ, где мне дозволить жить и как наблюдать
за мною. Дядя тотчас понял в чем дело, но от матушки половину всего скрыли. Дядя возмутился
за меня и, бог знает сколько лет не выезжая из деревни, тронулся сам в губернский
город, чтобы встретить меня там, разузнать все в подробности и потом
ехать в Петербург и тряхнуть в мою пользу своими старыми связями.
Ехать куда-то, неизвестно зачем, без книг, без Дарьюшки, без пива, резко нарушить порядок жизни, установившийся
за двадцать лет, — такая идея в первую минуту показалась ему дикою и фантастическою. Но он вспомнил разговор, бывший в управе, и тяжелое настроение, какое он испытал, возвращаясь из управы домой, и мысль уехать ненадолго из
города, где глупые люди считают его сумасшедшим, улыбнулась ему.
Видя, что в деревне нельзя и нечем жить, Терентий сдал жену брата на попечение бобылке
за полтинник в месяц, купил старенькую телегу, посадил в неё племянника и решил
ехать в губернский
город, надеясь, что там ему поможет жить дальний родственник Лунёвых Петруха Филимонов, буфетчик в трактире.
Журавка, огорченный своим пассажем с немецким языком у профессора, прогулялся
за город, напился где-то в форштадте пива и, успокоясь, возвращался домой с новой решимостью уже не
ехать от немцев завтра же, а прежде еще докончить свою копию, и тогда тотчас же уехать с готовой работой.
Между тем дни шли
за днями, и пришло неотложное время
ехать. Начались сборы, и невдалеке назначен день выезда; бабушка
ехала до губернского
города на своих подставах, а оттуда далее на сдаточных, которые тогда для неофициальных лиц были благонадежнее почтовых.
— Это черт знает, что
за город Москва! — заговорил он. — Болтают!.. Врут!.. Так что я хотел
ехать к вам и сказать, чтобы вы зажали некоторым господам рот!
— Подлецы! Аспиды! — неистовствовал Осип Иваныч, облекаясь в архалук. — Гнать нарочного
за семьдесят верст
за омарами… Тьфу! Это Егор Фомич придумал закормить управителей… Знает, шельмец, чем их пробрать:
едой города берут, а наши управители помешались на обедах да на закусках. Дорого им эти закуски вскочат!