Неточные совпадения
Уж день клонился к
вечеру,
Идут путем-дорогою,
Навстречу
едет поп.
Поедешь ранним
вечером,
Так утром вместе с солнышком
Поспеешь на базар.
— Ну что ж,
поедешь нынче
вечером к нашим, к Щербацким то есть? — сказал он, отодвигая пустые шершавые раковины, придвигая сыр и значительно блестя глазами.
К
вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх за него, что решилась было
ехать в город, но, раздумав хорошенько, написала то противоречивое письмо, которое получил Вронский, и, не перечтя его, послала с нарочным.
Степан Аркадьич был бы для него самый приятный собеседник, но он
ехал, как он говорил, на
вечер, в действительности же в балет.
― Ну, так
поедем к Анне. Сейчас? А? Она дома. Я давно обещал ей привезти тебя. Ты куда собирался
вечером?
Левин
поехал рысью домой, чтоб успеть пообедать и приготовить ружье к
вечеру.
— План следующий: теперь мы
едем до Гвоздева. В Гвоздеве болото дупелиное по сю сторону, а за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и дупеля бывают. Теперь жарко, и мы к
вечеру (двадцать верст) приедем и возьмем вечернее поле; переночуем, а уже завтра в большие болота.
Ее взгляд, прикосновение руки прожгли его. Он поцеловал свою ладонь в том месте, где она тронула его, и
поехал домой, счастливый сознанием того, что в нынешний
вечер он приблизился к достижению своей цели более, чем в два последние месяца.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался
ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до
вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин
поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких,
поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Анна не
поехала в этот раз ни к княгине Бетси Тверской, которая, узнав о ее приезде, звала ее
вечером, ни в театр, где нынче была у нее ложа.
Она рада была, что не
поехала никуда и так хорошо провела этот
вечер.
— Ах, такая тоска была! — сказала Лиза Меркалова. — Мы
поехали все ко мне после скачек. И всё те же, и всё те же! Всё одно и то же. Весь
вечер провалялись по диванам. Что же тут веселого? Нет, как вы делаете, чтобы вам не было скучно? — опять обратилась она к Анне. — Стоит взглянуть на вас, и видишь, — вот женщина, которая может быть счастлива, несчастна, но не скучает. Научите, как вы это делаете?
Вернувшись домой, Вронский нашел у себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте
вечером. В семь часов Алексей Александрович
едет на совет и пробудет до десяти». Подумав с минуту о странности того, что она зовет его прямо к себе, несмотря на требование мужа не принимать его, он решил, что
поедет.
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый
вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я
ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под
вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора,
И гости
едут со двора.
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив
едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен поздний сон.
Проснулся он; ему приносят
Письмо: князь N покорно просит
Его на
вечер. «Боже! к ней!..
О, буду, буду!» и скорей
Марает он ответ учтивый.
Что с ним? в каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? суетность? иль вновь
Забота юности — любовь?
Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на
вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Всё равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин
едет на бульвар,
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Настанет
вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот
едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Весь
вечер Ленский был рассеян,
То молчалив, то весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он за клавикорды
И брал на них одни аккорды,
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? я счастлив.
Но поздно; время
ехать. Сжалось
В нем сердце, полное тоской;
Прощаясь с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она глядит ему в лицо.
«Что с вами?» — «Так». — И на крыльцо.
— Не знаю, — отвечал он мне небрежно, — я ведь никогда не езжу в карете, потому что, как только я сяду, меня сейчас начинает тошнить, и маменька это знает. Когда мы
едем куда-нибудь
вечером, я всегда сажусь на козлы — гораздо веселей — все видно, Филипп дает мне править, иногда и кнут я беру. Этак проезжающих, знаете, иногда, — прибавил он с выразительным жестом, — прекрасно!
Мне объявили, что мое знакомство и она, и дочь ее могут принимать не иначе как за честь; узнаю, что у них ни кола ни двора, а приехали хлопотать о чем-то в каком-то присутствии; предлагаю услуги, деньги; узнаю, что они ошибкой
поехали на
вечер, думая, что действительно танцевать там учат; предлагаю способствовать с своей стороны воспитанию молодой девицы, французскому языку и танцам.
Вожеватов. Мы с ним сегодня
вечером едем.
До Риги
ехали в разных вагонах, а в Риге Самгин сделал внушительный доклад Кормилицыну, настращал его возможностью и даже неизбежностью разных скандалов, несчастий, убедил немедленно отправить беженцев на Орел, сдал на руки ему Осипа и в тот же
вечер выехал в Петроград, припоминая и взвешивая все, что дала ему эта поездка.
В течение недели он приходил аккуратно, как на службу, дважды в день — утром и
вечером — и с каждым днем становился провинциальнее. Его бесконечные недоумения раздражали Самгина, надоело его волосатое, толстое, малоподвижное лицо и нерешительно спрашивающие, серые глаза. Клим почти обрадовался, когда он заявил, что немедленно должен
ехать в Минск.
— А
вечером и ночью, когда
ехали домой, вспоминали детство…
— А — и не надо
ехать! Кум правильно сообразил: устали вы, куда вам
ехать? Он лошадь послал за уполномоченными, к
вечеру явятся. А вам бы пришлось
ехать часов в шесть утра. Вы — как желаете: у меня останетесь или к Фроленкову перейдете?
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался
ехать в Петербург, когда на его пути снова встала Маргарита. Туманным
вечером он шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что
вечером он будет свободен, но освободили его через день
вечером. Когда он
ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Сестры Сомовы жили у Варавки, под надзором Тани Куликовой: сам Варавка уехал в Петербург хлопотать о железной дороге, а оттуда должен был
поехать за границу хоронить жену. Почти каждый
вечер Клим подымался наверх и всегда заставал там брата, играющего с девочками. Устав играть, девочки усаживались на диван и требовали, чтоб Дмитрий рассказал им что-нибудь.
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна домов, двери, ворота, солидные люди
поехали куда-то на собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые к бою; но к
вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
Поздно
вечером он
поехал в город.
Тетка тоже глядит на него своими томными большими глазами и задумчиво нюхает свой спирт, как будто у нее от него болит голова. А ездить ему какая даль!
Едешь,
едешь с Выборгской стороны да
вечером назад — три часа!
Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с
вечера, с бала
ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
На другой день он послал узнать о здоровье. Приказали сказать: «Слава Богу, и просят сегодня кушать, а
вечером все на фейерверк изволят
ехать, за пять верст».
Он велел Захару и Анисье
ехать на Выборгскую сторону, где решился оставаться до приискания новой квартиры, а сам уехал в город, отобедал наскоро в трактире и
вечер просидел у Ольги.
— Нет, Илья, ты что-то говоришь, да не договариваешь. А все-таки я увезу тебя, именно потому и увезу, что подозреваю… Послушай, — сказал он, — надень что-нибудь, и
поедем ко мне, просиди у меня
вечер. Я тебе расскажу много-много: ты не знаешь, что закипело у нас теперь, ты не слыхал?..
— А коли хорошо тут, так зачем и хотеть в другое место? Останьтесь-ка лучше у меня на целый день, отобедайте, а там
вечером — Бог с вами!.. Да, я и забыл: куда мне
ехать! Тарантьев обедать придет: сегодня суббота.
В назначенный
вечер Райский и Беловодова опять сошлись у ней в кабинете. Она была одета, чтобы
ехать в спектакль: отец хотел заехать за ней с обеда, но не заезжал, хотя было уже половина восьмого.
А потом опять была ровна, покойна, за обедом и по
вечерам была сообщительна, входила даже в мелочи хозяйства, разбирала с Марфенькой узоры, подбирала цвета шерсти, поверяла некоторые счеты бабушки, наконец
поехала с визитами к городским дамам.
— А откупщик, у которого дочь невеста, — вмешалась Марфенька. — Поезжайте, братец: на той неделе у них большой
вечер, будут звать нас, — тише прибавила она, — бабушка не
поедет, нам без нее нельзя, а с вами пустят…
24-го, в сочельник, съехал я на берег утром: было сносно; но когда
поехал оттуда… ах, какой
вечер! как надолго останется он в памяти!
Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься
ехать на
вечер в конец города под предлогом «далеко
ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь…
Вечером, видим, опять
едут японцы.
«
Вечером два огня будут на гафеле», — сказали мне на фрегате, когда я
ехал утром.
Тихо, хорошо. Наступил
вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями. В эту минуту за нами пришла шлюпка, и мы
поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
11 апреля
вечером, при свете луны, мы
поехали с Унковским и Посьетом на шлюпке к В. А. Корсакову на шкуну «Восток», которая снималась с якоря.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже
ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже молчит, под конец и мы замолчали и часов в семь
вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.
На веранде одного дома сидели две или три девицы и прохаживался высокий, плотный мужчина, с проседью. «Вон и мистер Бен!» — сказал Вандик. Мы поглядели на мистера Бена, а он на нас. Он продолжал ходить, а мы
поехали в гостиницу — маленький и дрянной домик с большой, красивой верандой. Я тут и остался.
Вечер был тих. С неба уже сходил румянец. Кое-где прорезывались звезды.
Я вчера к
вечеру уехал на наш транспорт; туда же
поехал и капитан.