Неточные совпадения
— Самоубийственно
пьет. Маркс ему вреден.
У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но — лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но
большинство от страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
Но
есть другая группа собственников, их —
большинство, они живут в непосредственной близости с народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи в предметы материальной культуры, в вещи, я говорю о мелком собственнике глухой нашей провинции, о скромных работниках наших уездных городов, вы знаете, что их
у нас — сотни.
У большинства есть decorum [видимость (лат.).] принципов, а сами принципы шатки и редки, и украшают, как ордена, только привилегированные, отдельные личности. «
У него
есть правила!» — отзываются таким голосом о ком-нибудь, как будто говорят: «
У него
есть шишка на лбу!»
Идиллия нынче не в моде, и я сам вовсе не люблю ее, то
есть лично я не люблю, как не люблю гуляний, не люблю спаржи, — мало ли, до чего я не охотник? ведь нельзя же одному человеку любить все блюда, все способы развлечений; но я знаю, что эти вещи, которые не по моему личному вкусу, очень хорошие вещи, что они по вкусу, или
были бы по вкусу, гораздо большему числу людей, чем те, которые, подобно мне, предпочитают гулянью — шахматную игру, спарже — кислую капусту с конопляным маслом; я знаю даже, что
у большинства, которое не разделяет моего вкуса к шахматной игре, и радо
было бы не разделять моего вкуса к кислой капусте с конопляным маслом, что
у него вкусы не хуже моих, и потому я говорю: пусть
будет на свете как можно больше гуляний, и пусть почти совершенно исчезнет из света, останется только античною редкостью для немногих, подобных мне чудаков, кислая капуста с конопляным маслом!
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда;
есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но
большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю, к чему идет дело; в жизни Веры Павловны начинается новый роман; в нем
будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то он и перестал бывать
у Лопуховых.
Русские гувернанты
у нас нипочем, по крайней мере так еще
было в тридцатых годах, а между тем при всех недостатках они все же лучше
большинства француженок из Швейцарии, бессрочно-отпускных лореток и отставных актрис, которые с отчаянья бросаются на воспитание как на последнее средство доставать насущный хлеб, — средство, для которого не нужно ни таланта, ни молодости, ничего — кроме произношения «гррра» и манер d'une dame de comptoir, [приказчицы (фр.).] которые часто
у нас по провинциям принимаются за «хорошие» манеры.
У большинства помещиков
было принято за правило не допускать браков между дворовыми людьми. Говорилось прямо: раз вышла девка замуж — она уж не слуга; ей впору детей родить, а не господам служить. А иные к этому цинично прибавляли: на них, кобыл, и жеребцов не напасешься! С девки всегда спрашивалось больше, нежели с замужней женщины: и лишняя талька пряжи, и лишний вершок кружева, и т. д. Поэтому
был прямой расчет, чтобы девичье целомудрие не нарушалось.
Но
большинство крестьян
было бедное, существовало впроголодь, ютилось в ветхих, еле живых клетушках и всецело находилось под пятой
у богатеев.
С горечью должен сказать, что впечатления от церковно-православной жизни в
большинстве случаев
у меня
были тяжелые и вводящие в соблазн.
В семидесятых годах формы
у студентов еще не
было, но все-таки они соблюдали моду, и студента всегда можно
было узнать и по манерам, и по костюму.
Большинство, из самых радикальных,
были одеты по моде шестидесятых годов: обязательно длинные волосы, нахлобученная таинственно на глаза шляпа с широченными полями и иногда — верх щегольства — плед и очки, что придавало юношам ученый вид и серьезность. Так одевалось студенчество до начала восьмидесятых годов, времени реакции.
При окраинных «простонародных» банях удобств не
было никаких.
У большинства даже уборные
были где-нибудь во дворе: во все времена года моющийся должен
был в них проходить открытым местом и в дождь и в зимнюю вьюгу.
Речь Жадаева попала в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного ряда. Первым делом
было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так
были в
большинстве лавок. Это
был род спорта —
у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания. В надворные сараи котов на ночь не пускали после того, как одного из них в сарае ночью крысы сожрали.
В
большинстве случаев всходы
были неровные, островами и плешинами, точно волосы на голове
у человека, только что перенесшего жестокий тиф.
У большинства крестьян
были запасы на год, на два вперед.
У русской революционной интеллигенции, исповедовавшей в
большинстве случаев самую жалкую материалистическую идеологию, казалось бы, не может
быть эсхатологии.
У большинства есть скот и домашняя птица.
Мне случалось видеть арестантов, уже немолодых, которые при посторонних прикрывали кандалы полами халатов;
у меня
есть фотография, где изображена толпа дуйских и воеводских каторжных на раскомандировке, и
большинство закованных постаралось стать так, чтобы кандалы на фотографии не вышли.
Исполнивши это, мы только представим в общем очерке то, что и без нас давно уже знакомо
большинству читателей, но что
у многих, может
быть, не приведено в надлежащую стройность и единство.
Да и то надо сказать, разве Коля, подобно
большинству его сверстников, не видал, как горничная Фрося, такая краснощекая, вечно веселая, с ногами твердости стали (он иногда, развозившись, хлопал ее по спине), как она однажды, когда Коля случайно быстро вошел в папин кабинет, прыснула оттуда во весь дух, закрыв лицо передником, и разве он не видал, что в это время
у папы
было лицо красное, с сизым, как бы удлинившимся носом, и Коля подумал: «Папа похож на индюка».
В
большинстве случаев, кроме официального приговора, давался еще дополнительный, которым постановлялось: никому другому в деревне другого кабака не разрешать и никому из членов общества в кабаках соседних деревень не
пить, под опасением штрафа, а
пить исключительно
у него, имярек, мироеда.
Наконец, нельзя терять из вида и того, что старший сын совсем уж
поспел — хоть сейчас вези в гимназию. Убежденный помещик начинает задумываться и все больше и больше обращается к прошлому.
У него много товарищей; некоторые из них уж действительные статские советники, а один даже тайный советник
есть. Все получают содержание, которое их обеспечивает; сверх того,
большинство участвует в промышленных компаниях, пользуется учредительскими паями…
Таким образом все объясняется. Никому не приходит в голову назвать Бодрецова лжецом; напротив,
большинство думает:"А ведь и в самом деле,
у нас всегда так; сию минуту верно, через пять минут неверно, а через четверть часа — опять верно". Не может же, в самом деле, Афанасий Аркадьич каждые пять минут знать истинное положение вещей.
Будет с него и того, что он хоть на десять минут сумел заинтересовать общественное мнение и наполнить досуг праздных людей.
Талантливы ли финны — сказать не умею. Кажется, скорее, что нет, потому что
у громадного
большинства их вы видите в золотушных глазах только недоумение. Да и о выдающихся людях не слыхать. Если бы что-нибудь
было в запасе, все-таки кто-нибудь да создал бы себе известность.
У большинства их
есть семейства, в которых они являются нежными супругами и любящими отцами, а
у некоторых, сверх того, имеются и француженки, которых они, разумеется, содержат на казенный счет.
Но собственную пищу заводили только те,
у которых водились постоянные деньги;
большинство же каторги
ело казенную.
При огромном мужском росте
у него
было сложение здоровое, но чисто женское: в плечах он узок, в тазу непомерно широк; ляжки как лошадиные окорока, колени мясистые и круглые; руки сухие и жилистые; шея длинная, но не с кадыком, как
у большинства рослых людей, а лошадиная — с зарезом; голова с гривой вразмет на все стороны; лицом смугл, с длинным, будто армянским носом и с непомерною верхнею губой, которая тяжело садилась на нижнюю; глаза
у Термосесова коричневого цвета, с резкими черными пятнами в зрачке; взгляд его пристален и смышлен.
Как могут они не возмутиться против него, не стать поперек дороги и не закричать: «Нет, этого, убивать и сечь голодных людей за то, что они не отдают мошеннически отнимаемое
у них последнее достояние, — этого мы не позволим!» Но не только никто этого не делает, но, напротив,
большинство людей, даже те люди, которые
были заводчиками дела, как управляющий, помещик, судья и те, которые
были участниками и распорядителями его, как губернатор, министр, государь, совершенно спокойны и даже не чувствуют укоров совести.
…В базарные дни Кожемякин ходил по Торговой площади, прислушиваясь к спорам горожан с деревенскими. Мужики
были коренастые, бородатые, точно пенья, обросшие мохом; мещанство рядом с ними казалось мелким и суетливым, подобно крысам
у конуры цепного пса.
Большинство мещан не скрывало своего пренебрежения к деревенским, и лишь немногие разговаривали с ними притворно ласково. Часто говорилось...
На них сестрины и мамины кофты, иной просто окутан шалью, многие обуты в тяжёлые отцовы сапоги,
есть бойцы без шапок — головы повязаны платками;
у большинства нет ни варежек, ни рукавиц. На горе их ожидает враждебный стан; горожане одеты наряднее, удобней и теплей, они смеются над оборвышами...
Исключений
было так мало, а остальное подавляющее
большинство представляло ту жалкую посредственность, которая заклеймена в Вагнере
у Гете.
Спустившись, мы остановились
у подъезда и начали наблюдать, как съезжается избранная публика, те счастливцы,
у которых
были билеты.
Большинство являлось в собственных экипажах. Из карет выходили разряженные дамы, офицеры, привилегированные мужчины. Это
был совершенно особенный мир, который мы могли наблюдать только
у подъезда.
У них
были свои интересы, свои разговоры, даже свои слова.
Лишь от одних девушек веяло нравственною чистотой;
у большинства из них
были высокие стремления, честные, чистые души; но они не понимали жизни и верили, что взятки даются из уважения к душевным качествам, и, выйдя замуж, скоро старились, опускались и безнадежно тонули в тине пошлого, мещанского существования.
Мы разговорились, и когда
у нас зашла речь о физическом труде, то я выразил такую мысль: нужно, чтобы сильные не порабощали слабых, чтобы меньшинство не
было для
большинства паразитом или насосом, высасывающим из него хронически лучшие соки, то
есть нужно, чтобы все без исключения — и сильные и слабые, богатые и бедные, равномерно участвовали в борьбе за существование, каждый сам за себя, а в этом отношении нет лучшего нивелирующего средства, как физический труд в качестве общей, для всех обязательной повинности.
С
большинством из них я рос и когда-то шалил вместе, теперь же близость моя могла бы смутить их, потому что одет я
был бедно, не по моде, и про мои очень узкие брюки и большие, неуклюжие сапоги говорили, что это
у меня макароны на кораблях.
Все бурлаки продрогли до последней степени, и вдобавок им нечем
было заменить своих мокрых рубах: приходилось их высушивать на себе. Весь костюм
у большинства состоял из одной рубахи и портов с маленьким дополнением в виде какого-нибудь жилета, бабьей кацавейки или рваного халата.
Но
у нас, когда из десяти брачущихся едва ли
есть один, которой не только не верит в таинство, но не верит даже в то, что то, что он делает,
есть некоторое обязательство, когда из ста мужчин едва ли один
есть уже неженатый прежде и из пятидесяти один, который вперед не готовился бы изменять своей жене при всяком удобном случае, когда
большинство смотрит на поездку в церковь только как на особенное условие обладания известной женщиной, — подумайте, какое ужасное значение получают при этом все эти подробности.
Замечают, что
большинство близоруких людей бывают очень мечтательны и что
у них весьма часто бывает сильно развита фантазия. Может
быть, в этом замечании
есть своя доля правды.
Через час всей Балаклаве стало известно все, что видел водолаз на дне моря,
у Белых камней.
Большинство кораблей
было так занесено илом и всяким сором, что не
было надежды на их поднятие, а от трехмачтового фрегата с золотом, засосанного дном, торчит наружу только кусочек кормы с остатком медной позеленевшей надписи: «…ck Pr…».
В
большинстве же случаев
у него не
было никакой работы, тем более что, перекатывая бревна, он сломал ногу, а от носки тяжестей протирал свои очень хорошенькие дамские плечи, пленившие англичанку.
Они
были во всех группах: и среди вятичей, и среди хохлов, всюду чувствуя себя на своем месте, но
большинство их собралось
у копра, как
у работы — сравнительно с работой на тачках и с киркой — более легкой.
Да и все счастье, рассуждал он, досталось ему даром, понапрасну и, в сущности,
было для него такою же роскошью, как лекарство для здорового; если бы он, подобно громадному
большинству людей,
был угнетен заботой о куске хлеба, боролся за существование, если бы
у него болели спина и грудь от работы, то ужин, теплая уютная квартира и семейное счастье
были бы потребностью, наградой и украшением его жизни: теперь же все это имело какое-то странное, неопределенное значение.
Но он не
был гладкий, как
у большинства замужних евреек.
У большинства людей
есть свои занятия, и если им любопытно подчас видеть проявление силы, то уж не такой же.
Чуть встало солнце, нас подняли. Солдаты, кряхтя и зевая, вставали.
Было холодно;
большинство, продрогнув, тряслось как в лихорадке. Роты собрались
у фонтана, и оба наши батальона (2, и 3) двинулись к горе.
В таком состоянии
было большинство кадет, особенно перед ночными дежурствами
у гроба.
И так, твердый и прямой, прошел о. Игнатий до кладбища и такой же вернулся назад. И только
у дверей в комнату жены спина его согнулась немного; но это могло
быть и оттого, что
большинство дверей
были низки для его роста. Войдя со свету, он с трудом мог рассмотреть лицо жены, а когда рассмотрел, то удивился, что оно совсем спокойно и на глазах нет слез. И не
было в глазах ни гнева, ни горя — они
были немы и молчали тяжело, упорно, как и все тучное, бессильное тело, вдавившееся в перину.
У большинства врачей
есть приемные часы для бесплатных больных, в
большинстве городов существуют бесплатные амбулатории, и никогда нет недостатка во врачах, соглашающихся работать в них даром.
И граф вдруг вскочил, как ужаленный… Лицо его покрылось смертельною бледностью, из рук выпал бинокль. Глаза его забегали, как
у пойманной мыши, и, словно прося о помощи, останавливались то на мне, то на Наде… Не все уловили его смущение, потому что внимание
большинства было отвлечено приближавшейся коляской.
Отчего
у разных людей
есть разные привычки, а привычки курения и пьянства одни и те же
у всех, и
у богатых и
у бедных? А оттого, что
большинство людей недовольно своею жизнью. А недовольны люди своею жизнью оттого, что все ищут удовольствий тела. А тело никогда не довольно, и от этого недовольства люди, как бедные, так и богатые, стараются забыться в курении или пьянстве.
Большинство вопило «браво!» и требовало «bis!». Только немногие сохраняли необходимую сдержанность и приличие, и в числе этих немногих между прочим
были доктор Адам Яроц и сам Подвиляньский, незаметно проскользнувший в залу. Теперь он старался держаться на глазах
у всех и с видом серьезного равнодушия оглядывал неиствовавшую часть публики.