Неточные совпадения
Другой вариант утверждает, что Иванов совсем не умер, а
был уволен
в отставку за то, что голова его вследствие постепенного присыхания
мозгов (от ненужности
в их употреблении) перешла
в зачаточное состояние.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей,
мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не
будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
Для пополнения картины не
было недостатка
в петухе, предвозвестнике переменчивой погоды, который, несмотря на то что голова продолблена
была до самого
мозгу носами других петухов по известным делам волокитства, горланил очень громко и даже похлопывал крыльями, обдерганными, как старые рогожки.
— А я думаю: я вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно
в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не
было и не
будет… А
в этом атоме,
в этой математической точке кровь обращается,
мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм
есть основа религиозного настроения, умер
в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о мире, как «призраке
мозга», является «лучшим созданием XIX века».
— Нет — глупо! Он — пустой.
В нем все — законы, все — из книжек, а
в сердце — ничего, совершенно пустое сердце! Нет, подожди! — вскричала она, не давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни людей, ни собак, ни кошек, только телячьи
мозги. А я живу так:
есть у тебя что-нибудь для радости? Отдай, поделись! Я хочу жить для радости… Я знаю, что это — умею!
— Представьте себе, — слышал Клим голос, пьяный от возбуждения, — представьте, что из сотни миллионов
мозгов и сердец русских десять, ну, пять! —
будут работать со всей мощью энергии,
в них заключенной?
— Знаю, не говорите — не от сердца, а по привычке. Она старуха хоть куда: лучше их всех тут, бойкая, с характером, и
был когда-то здравый смысл
в голове. Теперь уж, я думаю, мозги-то размягчились!
Бесконечное страдание и сострадание
были в лице ее, когда она, восклицая, указывала на несчастного. Он сидел
в кресле, закрыв лицо руками. И она
была права: это
был человек
в белой горячке и безответственный; и, может
быть, еще три дня тому уже безответственный. Его
в то же утро положили
в больницу, а к вечеру у него уже
было воспаление
в мозгу.
Теперь что же
будет?» И вот, как
в вихре, фигуры Лизы, Анны Андреевны, Стебелькова, князя, Афердова, всех, бесследно замелькали
в моем больном
мозгу.
Но и вечером,
в этом душном томлении воздуха,
в этом лунном пронзительном луче,
в тихо качающихся пальмах,
в безмятежном покое природы,
есть что-то такое, что давит
мозг, шевелит нервы, тревожит воображение. Сидя по вечерам на веранде, я чувствовал такую же тоску, как
в прошлом году
в Сингапуре. Наслаждаешься и страдаешь, нега и боль! Эта жаркая природа, обласкав вас страстно, напутствует сон ваш такими богатыми грезами, каких не приснится на севере.
И они позвали его к себе. «Мы у тебя
были, теперь ты приди к нам», — сказали они и угощали его обедом, но
в своем вкусе, и потому он не
ел.
В грязном горшке чукчанка сварила оленины, вынимала ее и делила на части руками — какими — Боже мой! Когда он отказался от этого блюда, ему предложили другое, самое лакомое: сырые оленьи
мозги. «Мы
ели у тебя, так уж и ты, как хочешь, а
ешь у нас», — говорили они.
В разгоряченном
мозгу Половодова мелькнула взбалмошная мысль, и он решительно позвонил у подъезда заплатинского дома. Виктор Николаич
был уже
в постели и готовился засыпать, перебирая
в уме последние политические известия; и полураздетая Хиония Алексеевна сидела одна
в столовой и потягивала херес.
И вот постепенно,
в расстроенном и больном
мозгу его созидается мысль — страшная, но соблазнительная и неотразимо логическая: убить, взять три тысячи денег и свалить все потом на барчонка: на кого же и подумают теперь, как не на барчонка, кого же могут обвинить, как не барчонка, все улики, он тут
был?
Но вот, однако же, дело усложняется, мучения ревности достигают высшей степени, и все те же, все прежние два вопроса обрисовываются все мучительнее и мучительнее
в воспаленном
мозгу подсудимого: «Отдам Катерине Ивановне: на какие же средства увезу я Грушеньку?» Если он безумствовал так, и напивался, и бушевал по трактирам во весь этот месяц, то это именно, может
быть, потому, что самому
было горько, невмочь переносить.
Доктор, выслушав и осмотрев его, заключил, что у него вроде даже как бы расстройства
в мозгу, и нисколько не удивился некоторому признанию, которое тот с отвращением, однако, сделал ему. «Галлюцинации
в вашем состоянии очень возможны, — решил доктор, — хотя надо бы их и проверить… вообще же необходимо начать лечение серьезно, не теряя ни минуты, не то
будет плохо».
—
В мой
мозг войдет, так интересно на нее взглянуть, какова она
есть… А впрочем, вздор, минутный вздор. Вот и кончено, — прибавил он, вкатив пулю и заколотив ее паклей. — Петр Ильич, милый, вздор, все вздор, и если бы ты знал, до какой степени вздор! Дай-ка мне теперь бумажки кусочек.
В последние два дня он
был в таком невообразимом состоянии, что действительно мог заболеть воспалением
в мозгу, как сам потом говорил.
— Вообрази себе: это там
в нервах,
в голове, то
есть там
в мозгу эти нервы (ну черт их возьми!)…
есть такие этакие хвостики, у нервов этих хвостики, ну, и как только они там задрожат… то
есть видишь, я посмотрю на что-нибудь глазами, вот так, и они задрожат, хвостики-то… а как задрожат, то и является образ, и не сейчас является, а там какое-то мгновение, секунда такая пройдет, и является такой будто бы момент, то
есть не момент, — черт его дери момент, — а образ, то
есть предмет али происшествие, ну там черт дери — вот почему я и созерцаю, а потом мыслю… потому что хвостики, а вовсе не потому, что у меня душа и что я там какой-то образ и подобие, все это глупости.
В стенах храма,
в его сводах и колоннах,
в его портале и фасаде,
в его фундаменте и куполе должно
быть отпечатлено божество, обитающее
в нем, так, как извивы
мозга отпечатлеваются на костяном черепе.
Но виновный
был нужен для мести нежного старика, он бросил дела всей империи и прискакал
в Грузино. Середь пыток и крови, середь стона и предсмертных криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы, писал к Александру чувствительные письма, и Александр отвечал ему: «Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно
быть, баронет Виллие
был прав, что у императора перед смертью вода разлилась
в мозгу.
Это уж
было поздно, его «пожалуй»
было у меня
в крови,
в мозгу. Мысль, едва мелькнувшая за минуту,
была теперь неисторгаема.
Но для матери новорожденный — старый знакомый, она давно чувствовала его, между ними
была физическая, химическая, нервная связь; сверх того, младенец для матери — выкуп за тяжесть беременности, за страдания родов, без него мучения, лишенные цели, оскорбляют, без него ненужное молоко бросается
в мозг.
Само собой разумеется, что подобное критическое отношение выражалось более нежели робко, но и его
было достаточно, чтобы внушить господам, что
мозги хамов все-таки не вполне забиты и что
в них происходит какая-то работа.
Все
было проклято
в этой среде; все ходило ощупью
в мраке безнадежности и отчаянья, который окутывал ее. Одни
были развращены до
мозга костей, другие придавлены до потери человеческого образа. Только бессознательность и помогала жить
в таком чаду.
— Скажи, пожалуйста, — с такими словами она приступила к нему, — ты не свихнул еще с последнего ума?
Была ли
в одноглазой башке твоей хоть капля
мозгу, когда толкнул ты меня
в темную комору? счастье, что не ударилась головою об железный крюк. Разве я не кричала тебе, что это я? Схватил, проклятый медведь, своими железными лапами, да и толкает! Чтоб тебя на том свете толкали черти!..
Иногда позволял себе отступление, заменяя расстегаи байдаковским пирогом — огромной кулебякой с начинкой
в двенадцать ярусов, где
было все, начиная от слоя налимьей печенки и кончая слоем костяных
мозгов в черном масле.
Но вот часы
в залах, одни за другими, бьют шесть. Двери
в большую гостиную отворяются, голоса смолкают, и начинается шарканье, звон шпор… Толпы окружают закусочный стол.
Пьют «под селедочку», «под парную белужью икорку», «под греночки с
мозгами» и т. д. Ровно час
пьют и закусывают. Потом из залы-читальни доносится первый удар часов — семь, — и дежурный звучным баритоном покрывает чоканье рюмок и стук ножей.
Харитина упала
в траву и лежала без движения, наслаждаясь блаженным покоем. Ей хотелось вечно так лежать, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. Тяжело
было даже думать, — мысли точно сверлили
мозг.
Русский до
мозга костей, возможный лишь
в России, он
был страстным западником, веровавшим
в Запад.
Советую и всем охотникам делать то же, и делать аккуратно, потому что птица, приколотая вскользь, то
есть так, что перо не попадет
в мозг, а угодит как-нибудь мимо, также может улететь, что со мной случалось не один раз, особенно на охоте за осенними тетеревами.
Могло ли
быть, чтобы смутные и неясные световые ощущения, пробивавшиеся к темному
мозгу неизвестными путями
в те минуты, когда слепой весь трепетал и напрягался навстречу солнечному дню, — теперь,
в минуту внезапного экстаза, всплыли
в мозгу, как проявляющийся туманный негатив?..
Но, кто знает, —
быть может, душевное затишье только способствовало бессознательной органической работе, и эти смутные, разрозненные ощущения тем успешнее прокладывали
в его
мозгу пути по направлению друг к другу.
Едва эта мысль мелькнула
в моем
мозгу, как я сорвался с места и побежал к полоске, которая выступала все отчетливее по мере того, как я к ней приближался. Действительно, это
была лыжница. Один край ее
был освещен солнцем, другой находился
в тени — эту тень я и заметил, когда
был около нарт.
Выйдя на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня
было море, окрашенное
в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины
елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной
в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина
была удивительно красивая. Несмотря на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть
в своем
мозгу на всю жизнь.
Он задумался, между прочим, о том, что
в эпилептическом состоянии его
была одна степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его
мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его.
Горячая фантазия нагромоздила здесь последовательными степенями ряд величайших бедствий и безысходных страданий, какие только
в состоянии
был придумать человеческий
мозг.
Все они наскоро после вскрытия
были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его товарищами. Что им
было за дело, если порою
мозг попадал
в желудок, а печенью начиняли череп и грубо соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за свою кошмарную, неправдоподобную пьяную жизнь, да и, кстати, у их безгласных клиентов почти никогда не оказывалось ни родных, ни знакомых…
Чтобы рассеяться немного, он вышел из дому, но нервное состояние все еще продолжалось
в нем: он никак не мог выкинуть из головы того, что там как-то шевелилось у него, росло, — и только, когда зашел
в трактир,
выпил там рюмку водки, съел чего-то массу,
в нем поутихла его моральная деятельность и началась понемногу жизнь материальная: вместо
мозга стали работать брюшные нервы.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще
было держаться против неприятеля, —
в этом, видит бог и моя совесть, я никогда не
был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно
в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке, тут видишь кровь, там
мозг человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами, видевши и, может
быть, понимая, что тут происходит.
—
Были у нас
в городе вольтижеры, — говорила она ему, — только у них маленький этот мальчик, который прыгает сквозь обручи и сквозь бочку, как-то
в середину-то бочки не попал, а
в край ее головой ударился, да так как-то пришлось, что прямо теменным швом: череп-то весь и раскололся, мозг-то и вывалился!..
У Вихрова доктор признал воспаление
в мозгу и весьма опасался за его жизнь, тем более, что тот все продолжал
быть в беспамятстве.
Но Горохов
был столоначальник всем естеством своим, и притом такой столоначальник, который с минуты на минуту ждал, что его позовут
в кабинет директора и скажут:"Не хотите ли место начальника отделения?"Поэтому, даже
в такую опасную минуту, когда кофточка на груди у Наденьки распахнулась, — даже и тогда он не мог выжать из своих
мозгов иной мысли, кроме:"Делу — время, потехе — час".
При виде смирения Раисы Павловны
в Луше поднялась вся старая накипевшая злость, и она совсем позабыла о том, что думала еще вечером о той же Раисе Павловне. Духа примирения не осталось и следа, а его сменило желание наплевать
в размалеванное лицо этой старухе, которая пришла сюда с новой ложью
в голове и на языке. Луша не верила ни одному слову Раисы Павловны, потому что
мозг этой старой интриганки
был насквозь пропитан той ложью, которая начинает верить сама себе. Что ей нужно? зачем она пришла сюда?
— Знаете? — сказал хохол, стоя
в двери. — Много горя впереди у людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все горе и кровь моя, — малая цена за то, что уже
есть в груди у меня,
в мозгу моем… Я уже богат, как звезда лучами, — я все снесу, все вытерплю, — потому что
есть во мне радость, которой никто, ничто, никогда не убьет!
В этой радости — сила!
С другой стороны, знавал я и таких следователей, которые
были, что называется, до
мозга костей выжиги, и между тем сразу внушали полное доверие к себе потому только, что умели кстати ввернуть слово «голубчик», или потрепать подсудимого по брюху, или даже дать ему,
в шутливом русском тоне, порядочную затрещину
в спину — полицейская ласка, имеющая равносильное значение с словом"голубчик".
— Обманула! — закричал он наконец, вскакивая из-за стола, визгливым голосом, выходившим из всяких границ естественности, — вы это понимаете: обманула! Обманула, потому что я
в это время
был нищ; обманула, потому что
в это время какая-то каналья обыграла нашу компанию до
мозга костей… Обманула, потому что без денег я
был только шулер! я
был только гадина, которую надо
было топтать, топтать и…
Одно Краснову
было не по нутру — это однообразие, на которое он
был, по-видимому, осужден. Покуда
в глазах металась какая-то «заря», все же жилось веселее и
было кой о чем поговорить. Теперь даже
в мозгу словно закупорка какая произошла. И во сне виделся только длинный-длинный мост, через который проходит губернатор, а мостовины так и пляшут под ним.
— Небось, — отвечал Зухин, высасывая
мозг из бараньей кости (я помню,
в это время я думал: от этого-то он так умен, что
ест много
мозгу).
Виргинский воротился домой удрученный и сильно встревоженный; тяжело ему
было и то, что он должен
был скрывать от семейства; он всё привык открывать жене, и если б не загорелась
в воспаленном
мозгу его
в ту минуту одна новая мысль, некоторый новый, примиряющий план дальнейших действий, то, может
быть, он слег бы
в постель, как и Лямшин. Но новая мысль его подкрепила, и, мало того, он даже с нетерпением стал ожидать срока и даже ранее, чем надо, двинулся на сборное место.