Неточные совпадения
Он не мог уже
думать о самом вопросе смерти, но невольно ему приходили мысли
о том, что теперь, сейчас, придется ему делать: закрывать
глаза, одевать, заказывать гроб.
То же самое
думал ее сын. Он провожал ее
глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно
о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно
думала о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы, села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными
глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала
думать.
Два мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощенный этим делом; другой, помоложе, лежал на траве, облокотив спутанную белокурую голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми
глазами на воду.
О чем он
думал?
— Но теперь уже решительно, — сказала Анна, глядя прямо в
глаза Вронскому таким взглядом, который говорил ему, чтобы он и не
думал о возможности примирения.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв
глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно
думает. Левин невольно
думал вместе с ним
о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
Нынче сильнее, чем когда-нибудь, Сережа чувствовал приливы любви к ней и теперь, забывшись, ожидая отца, изрезал весь край стола ножичком, блестящими
глазами глядя пред собой и
думая о ней.
— Но ты не ошибаешься? Ты знаешь,
о чем мы говорим? — проговорил Левин, впиваясь
глазами в своего собеседника. — Ты
думаешь, что это возможно?
— Ну что ж, едем? — спросил он. — Я всё
о тебе
думал, и я очень рад, что ты приехал, — сказал он, с значительным видом глядя ему в
глаза.
Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он
думал о жене, мог надеяться, что всё образуется, по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и
глаза его заблестели слезами.
Когда она
думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в
глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Он чувствовал всю мучительность своего и её положения, всю трудность при той выставленности для
глаз всего света, в которой они находились, скрывать свою любовь, лгать и обманывать; и лгать, обманывать, хитрить и постоянно
думать о других тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что они оба забывали оба всем другом, кроме своей любви.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая
глаз. «Слава Богу, отказала», —
подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина
о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Наконец мы расстались; я долго следил за нею взором, пока ее шляпка не скрылась за кустарниками и скалами. Сердце мое болезненно сжалось, как после первого расставания.
О, как я обрадовался этому чувству! Уж не молодость ли с своими благотворными бурями хочет вернуться ко мне опять, или это только ее прощальный взгляд, последний подарок — на память?.. А смешно
подумать, что на вид я еще мальчик: лицо хотя бледно, но еще свежо; члены гибки и стройны; густые кудри вьются,
глаза горят, кровь кипит…
— Ты не хочешь спать, ты притворялся! — закричал я, заметив по его блестящим
глазам, что он нисколько не
думал о сне, и откинул одеяло.
Вспомнишь, бывало,
о Карле Иваныче и его горькой участи — единственном человеке, которого я знал несчастливым, — и так жалко станет, так полюбишь его, что слезы потекут из
глаз, и
думаешь: «Дай бог ему счастия, дай мне возможность помочь ему, облегчить его горе; я всем готов для него пожертвовать».
Она все сидела в головах милых сыновей своих, ни на минуту не сводила с них
глаз и не
думала о сне.
Вот
о чем
думал Андрий, повесив голову и потупив
глаза в гриву коня своего.
«Макаров утверждает, что отношения с женщиной требуют неограниченной искренности со стороны мужчины», —
думал он, отвернувшись к стене, закрыв
глаза, и не мог представить себе, как это можно быть неограниченно искренним с Дуняшей, Варварой. Единственная женщина, с которой он был более откровенным, чем с другими, это — Никонова, но это потому, что она никогда, ни
о чем не выспрашивала.
— Революция неизбежна, — сказал Самгин,
думая о Лидии, которая находит время писать этому плохому актеру, а ему — не пишет. Невнимательно слушая усмешливые и сумбурные речи Лютова, он вспомнил, что раза два пытался сочинить Лидии длинные послания, но, прочитав их, уничтожал, находя в этих хотя и очень обдуманных письмах нечто, чего Лидия не должна знать и что унижало его в своих
глазах. Лютов прихлебывал вино и говорил, как будто обжигаясь...
Видя, что Спивак настроена необщительно, прихмурилась, а взгляд ее голубых
глаз холоден и необычно остр, Клим ушел, еще раз
подумав, что это человек двуличный, опасный. Откуда она могла узнать
о поступке статистика? Неужели она играет значительную роль в конспиративных делах?
Говоря, Спивак как будто прислушивалась к своим словам,
глаза ее потемнели, и чувствовалось, что говорит она не
о том, что
думает, глядя на свой живот.
Клим промолчал, разглядывая красное от холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным человеком. Говорил он вяло и как бы не то,
о чем
думал.
Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо, не знал, куда девать руки, совал их в карманы, закидывал за голову, поглаживал бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
Вином от нее не пахло, только духами. Ее восторг напомнил Климу ожесточение, с которым он
думал о ней и
о себе на концерте. Восторг ее был неприятен. А она пересела на колени к нему, сняла очки и, бросив их на стол, заглянула в
глаза.
Он смотрел в расширенные зрачки ее полубезумных
глаз, и они открывали ему в глубине своей нечто,
о чем он невольно
подумал...
— Возьмем на прицел
глаза и ума такое происшествие: приходят к молодому царю некоторые простодушные люди и предлагают: ты бы, твое величество, выбрал из народа людей поумнее для свободного разговора, как лучше устроить жизнь. А он им отвечает: это затея бессмысленная. А водочная торговля вся в его руках. И — всякие налоги. Вот
о чем надобно
думать…
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось,
глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не
о том, что
думает.
Пиво, вкусное и в меру холодное, подала широкобедрая, пышногрудая девица, с ласковыми
глазами на большом, румяном лице. Пухлые губы ее улыбались как будто нежно или — утомленно. Допустимо, что это утомление от счастья жить ни
о чем не
думая в чистенькой, тихой стране, — жить в ожидании неизбежного счастья замужества…
Ее круглые
глаза кошки смотрели на него властно синеватым, стесняющим взглядом, как будто она знала,
о чем он
думает и что может сказать.
Глаза матери светились ярко, можно было
подумать, что она немного подкрасила их или пустила капельку атропина. В новом платье, красиво сшитом, с папиросой в зубах, она была похожа на актрису, отдыхающую после удачного спектакля.
О Дмитрии она говорила между прочим, как-то все забывая
о нем, не договаривая.
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая в слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки
о и а
глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и
думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Говорил он мрачно, решительно, очень ударяя на
о и переводя угрюмые
глаза с дяди Миши на Сомову, с нее на Клима. Клим
подумал, что возражать этому человеку не следует, он, пожалуй, начнет ругаться, но все-таки попробовал осторожно спросить его по поводу цинизма; Гусаров грубовато буркнул...
Бывали дни, когда она смотрела на всех людей не своими
глазами, мягко, участливо и с такой грустью, что Клим тревожно
думал: вот сейчас она начнет каяться, нелепо расскажет
о своем романе с ним и заплачет черными слезами.
Удачно перешагнув через раздавленное яблоко, он лег, закрыл
глаза и стал
думать о Никоновой.
Он оставил Самгина в состоянии неиспытанно тяжелой усталости, измученным напряжением, в котором держал его Тагильский. Он свалился на диван, закрыл
глаза и некоторое время, не
думая ни
о чем, вслушивался в смысл неожиданных слов — «актер для себя», «игра с самим собой». Затем, постепенно и быстро восстановляя в памяти все сказанное Тагильским за три визита, Самгин попробовал успокоить себя...
Он насадил пробку на вилку и, говоря, ударял пробкой по краю бокала, аккомпанируя словам своим стеклянным звоном, звон этот был неприятен Самгину, мешал ему определить: можно ли и насколько можно верить искренности Тагильского? А Тагильский, прищурив левый
глаз, продолжая говорить все так же быстро и едко,
думал, видимо, не
о том, что говорил.
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков,
глаза мыслителя. Он прищурил их,
глаза стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова
подумал о людях, которые обещают создать «мир на земле и в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.
О Макарове уже нельзя было
думать, не
думая о Лидии. При Лидии Макаров становится возбужденным, говорит громче, более дерзко и насмешливо, чем всегда. Но резкое лицо его становится мягче,
глаза играют веселее.
Покуривая, улыбаясь серыми
глазами, Кутузов стал рассказывать
о глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и знанием, с каким историк Козлов повествовал
о нравах и обычаях жителей города. Клим, слушая, путался в неясных, но не враждебных мыслях об этом человеке, а
о себе самом
думал с досадой, находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался на качели.
Сказав ему
о своей «службе», она определила его догадку и усилила его ощущение опасности: она посматривала на людей в зале, вызывающе прищурив
глаза, и Самгин
подумал, что ей, вероятно, знакомы скандалы и она не боится их.
Варвара подавленно замолчала тотчас же, как только отъехали от станции Коби. Она сидела, спрятав голову в плечи, лицо ее, вытянувшись, стало более острым. Она как будто постарела,
думает о страшном, и с таким напряжением, с каким вспоминают давно забытое, но такое, что необходимо сейчас же вспомнить. Клим ловил ее взгляд и видел в потемневших
глазах сосредоточенный, сердитый блеск, а было бы естественней видеть испуг или изумление.
«Дом надо продать», — напомнил себе Клим Иванович и, закрыв
глаза, стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс «Я не сержусь»,
думая о Варваре и Стратонове...
За
глаза Клим
думал о Варавке непочтительно, даже саркастически, но, беседуя с ним, чувствовал всегда, что человек этот пленяет его своей неукротимой энергией и прямолинейностью ума. Он понимал, что это ум цинический, но помнил, что ведь Диоген был честный человек.
Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил
глазами закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая взгляда от зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь,
думая только
о возвращении назавтра тепла и света.
Сидишь, не заботясь, не
думая ни
о чем, знаешь, что около тебя есть человек… конечно, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и
думать, зато нехитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за
глаза!
«Что наделал этот Обломов!
О, ему надо дать урок, чтоб этого вперед не было! Попрошу ma tante [тетушку (фр.).] отказать ему от дома: он не должен забываться… Как он смел!» —
думала она, идя по парку;
глаза ее горели…
— Еще бы вы не верили! Перед вами сумасшедший, зараженный страстью! В
глазах моих вы видите, я
думаю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать лет: посмотрите на себя: может ли мужчина, встретя вас, не заплатить вам дань удивления… хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас подолгу, любить —
о, да тут с ума сойдешь! А вы так ровны, покойны; и если пройдут сутки, двое и я не услышу от вас «люблю…», здесь начинается тревога…
Она устремила
глаза на озеро, на даль и задумалась так тихо, так глубоко, как будто заснула. Она хотела уловить,
о чем она
думает, что чувствует, и не могла. Мысли неслись так ровно, как волны, кровь струилась так плавно в жилах. Она испытывала счастье и не могла определить, где границы, что оно такое. Она
думала, отчего ей так тихо, мирно, ненарушимо-хорошо, отчего ей покойно, между тем…
Но Обломов молчал; он давно уж не слушал его и, закрыв
глаза,
думал о чем-то другом.
Он молча шел подле нее,
о чем-то
думая, а она боялась поднять на него
глаза.