Неточные совпадения
Нельзя было и
подумать о продолжении
пути.
Клим Иванович Самгин легко и утешительно
думал не об искусстве, но
о жизни, сквозь которую он шел ничего не теряя, а, напротив, все более приобретая уверенность, что его
путь не только правилен, но и героичен, но не умел или не хотел — может быть, даже опасался — вскрывать внутренний смысл фактов, искать в них единства.
Он чувствовал себя окрепшим. Все испытанное им за последний месяц утвердило его отношение к жизни, к людям.
О себе сгоряча
подумал, что он действительно независимый человек и, в сущности, ничто не мешает ему выбрать любой из двух
путей, открытых пред ним. Само собою разумеется, что он не пойдет на службу жандармов, но, если б издавался хороший, независимый от кружков и партий орган, он, может быть, стал бы писать в нем. Можно бы неплохо написать
о духовном родстве Константина Леонтьева с Михаилом Бакуниным.
Выбрав удобную минуту, Клим ушел, почти озлобленный против Спивак, а ночью долго
думал о человеке, который стремится найти свой собственный
путь, и
о людях, которые всячески стараются взнуздать его, направить на дорогу, истоптанную ими, стереть его своеобразное лицо.
Олентьев и Марченко не беспокоились
о нас. Они
думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять попал в болото и кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер. На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный
Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую сторону огня спал Дерсу.
Чуть только начало светать, наш бивак опять атаковали комары.
О сне нечего было и
думать. Точно по команде все встали. Казаки быстро завьючили коней; не пивши чаю, тронулись в
путь. С восходом солнца туман начал рассеиваться; кое-где проглянуло синее небо.
Он может сам обманываться от невнимательности, может не обращать внимания н факт: так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов отошел в первый раз; тогда, говоря чистую правду, ему не было выгоды, стало быть, и охоты усердно доискиваться причины, по которой удалился Кирсанов; ему важно было только рассмотреть, не он ли виноват в разрыве дружбы, ясно было — нет, так не
о чем больше и
думать; ведь он не дядька Кирсанову, не педагог, обязанный направлять на
путь истинный стопы человека, который сам понимает вещи не хуже его.
Но чем более я
думаю о том, как сойти христианству с мертвой точки и вступить на новый творческий
путь, тем более прихожу к тому, что это есть
путь эсхатологического христианства, верного мессианской идее.
И она с восторгом
подумала о великих словах,
о глубоких мыслях,
о бессмертных книгах, оставленных потомству: «Разве это не те же вешки на загадочном
пути человечества?»
— Вишь ты, какой прыткий! — сказал он, глядя на него строго. — Уж не прикажешь ли мне самому побежать к вам на прибавку? Ты
думаешь, мне только и заботы, что ваша Сибирь? Нужны люди на хана и на Литву. Бери что дают, а обратным
путем набирай охотников. Довольно теперь всякой голи на Руси. Вместо чтоб докучать мне по все дни
о хлебе, пусть идут селиться на те новые земли! И архиерею вологодскому написали мы, чтоб отрядил десять попов обедни вам служить и всякие требы исполнять.
Сгущался вокруг сумрак позднего вечера, перерождаясь в темноту ночи, еле слышно шелестел лист на деревьях, плыли в тёмном небе звёзды, обозначился мутный Млечный
Путь, а в монастырском дворе кто-то рубил топором и крякал, напоминая об отце Посулова. Падала роса, становилось сыро, ночной осенний холодок просачивался в сердце. Хотелось
думать о чём-нибудь постороннем, спокойно, правильно и бесстрашно.
При жизни отца он много
думал о городе и, обижаясь, что его не пускают на улицу, представлял себе городскую жизнь полной каких-то тайных соблазнов и весёлых затей. И хотя отец внушил ему своё недоверчивое отношение к людям, но это чувство неглубоко легло в душу юноши и не ослабило его интереса к жизни города. Он ходил по улицам, зорко и дружественно наблюдая за всем, что ставила на
пути его окуровская жизнь.
Один сеет картофель, а
о путях сообщения не
думает, другой обсаживает дороги березками, а не
думает о том, что дороги только тогда полезны, когда есть что возить по ним.
По таковом счастливом завладении он, Нечай, и бывшие с ним казаки несколько времени жили в Хиве во всяких забавах и об опасности весьма мало
думали; но та ханская жена, знатно полюбя его, Нечая, советовала ему: ежели он хочет живот свой спасти, то б он со всеми своими людьми заблаговременно из города убирался, дабы хан с войском своим тут его не застал; и хотя он, Нечай, той ханской жены наконец и послушал, однако не весьма скоро из Хивы выступил и в
пути, будучи отягощен многою и богатою добычею, скоро следовать не мог; а хан, вскоре потом возвратясь из своего походу и видя, что город его Хива разграблен, нимало не мешкав, со всем своим войском в погоню за ним, Нечаем, отправился и чрез три дня его настиг на реке, именуемой Сыр-Дарья, где казаки чрез горловину ее переправлялись, и напал на них с таким устремлением, что Нечай с казаками своими, хотя и храбро оборонялся и многих хивинцев побил, но напоследок со всеми имевшимися при нем людьми побит, кроме трех или четырех человек, кои, ушед от того побоища, в войско яицкое возвратились и
о его погибели рассказали.
Думал,
думал и, видя, что ничего не выдумаю, решил себе съездить в свой уездный город и повидаться с тем материалистом-врачом Отрожденским,
о котором мне говорил и с которым даже советовал повидаться становой Васильев. Сказано — сделано: приезжаю в городишко, остановился на постоялом дворе и, чтобы иметь предлог познакомиться с доктором не совсем официальным
путем, посылаю просить его к себе как больной врача.
— Нам, я
думаю, лучше всего начать с теории Дарвина [Теории Дарвина. — Речь идет
о работе Дарвина «Происхождение видов
путем естественного отбора» (1859).], — произнес он.
И, решив, уже не
думал о решенном, а только искал
пути; и действовал так настойчиво, осторожно и умно, что добрался-таки до комитета — и только воля других, чуждых, почти незнакомых людей отклонила его от убийства и смерти: спастись Саша не
думал и даже не хотел.
На жизненном
пути нашем разбросаны золотые монеты; но мы не замечаем их, потому что
думаем о цели
пути, не обращаем внимания на дорогу, лежащую под нашими ногами; заметив, мы не можем нагнуться, чтобы собрать их, потому что «телега жизни» неудержимо уносит нас вперед, — вот наше отношение к действительности; но мы приехали на станцию и прохаживаемся в скучном ожидании лошадей — тут мы со вниманием рассматриваем каждую жестяную бляху, которая, быть может, не стоит и внимания, — вот наше отношение к искусству.
Люди наиболее заинтересованные столь же мало
думали о вопросах собственности, семейственности и государственности, как мало
думает человек, которому приходится периодически совершать один и тот же
путь,
о домах и заборах, стоящих по обеим сторонам этого
пути.
Мне оставалось только согласиться; мы вышли на двор, дождь лил по-прежнему, ветер выл, как сумасшедший; старый Рыжко, понурив голову, стоял непривязанный у ворот и тяжело дышал. Седла не было, но дело было настолько спешное, что
о нем и
думать было некогда. Мухоедов помог мне взобраться на лошадь и по
пути шепнул...
Он вышел. Он в маленьком масштабе испытал все, что чувствует преступник, приговоренный к смертной, казни. Так же его вели, и он даже не помышлял
о бегстве или
о сопротивлении, так же он рассчитывал на чудо, на ангела божия с неба, так же он на своем длинном
пути в спальню цеплялся душой за каждую уходящую минуту, за каждый сделанный шаг, и так же он
думал о том, что вот сто человек остались счастливыми, радостными, прежними мальчиками, а я один, один буду казнен.
Судебный следователь. Да, но все-таки вам естественно желание освободиться, и вы избрали этот более простой
путь, не
подумав о том, что это приведет вас к тому, что считается преступлением двоебрачия, — это понятно и мне. И присяжные поймут это. И потому я бы советовал вам открыть все.
Сделавши это, он лег в постель покойнее, стал
думать о бедности и жалкой судьбе художника,
о тернистом
пути, предстоящем ему на этом свете; а между тем глаза его невольно глядели сквозь щелку ширм на закутанный простынею портрет.
Я прочитал эту краткую заметку и
подумал, что мне, может быть, удастся несколько яснее осветить причину, побудившую этого задумчивого человека уйти из жизни, — я знал его. Пожалуй, я даже и не вправе промолчать
о нем: это был славный малый, а их не часто встречаешь на жизненном
пути.
Ананий Яковлев. Не
о боязни речь! А говоришь тоже, все еще думаючи, что сама в толк не возьмет ли, да по доброй воле своей на хороший
путь не вступит ли… А что сделать, я, конечно, что сделаю, как только желаю и
думаю. Муж глава своей жены!.. Это не любовница какая-нибудь: коли хороша, так и ладно, а нет, так и по шее прогнал… Это дело в церкви петое: коли что нехорошее видишь, так грозой али лаской, как там знаешь, а исправить надо.
Они проверяли
пути, они ходили вперед, они ставили позади вехи и вечно
думали о той стране простора и света, куда стремились.
Весь ужас их положения в том, что им некогда
о душе
подумать, некогда вспомнить
о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все
пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить.
Гаврила Пантелеич. Хворость, брат, одолевает. Да и дух не тот, не прежний. Зачем? для чего?
Думаю: суета сует все это! Хочу, брат,
о душе
подумать, а то пристигнет час воли господней — и покаяться
путем не успеешь.
И какими странными
путями шла эта мысль:
подумает он
о своем давнем путешествии по Италии, полном солнца, молодости и песен, вспомнит какого-нибудь итальянского нищего — и сразу станет перед ним толпа рабочих, выстрелы, запах пороха, кровь.
«Уйду. Вот возьму и уйду. Там тишина, благолепие, смирение, а здесь…
о господи!.. Ненавидят друг друга, клевещут, интригуют… Ну, положим, я свою каплю добра несу на пользу общую: кого надо, остерегу, предупрежу, открою глаза, наставлю на
путь. Да ведь и
о себе надо
подумать когда-нибудь, смерть-то — она не ждет, и
о своей душе надо порадеть, вот что!»
— Девку выкрали! — спокойно промолвит прохожий и пойдет своим
путем, не
думая больше
о встрече. Дело обычное. Кто в лесах за Волгой свадеб уходом не видывал?..
Он ни над кем не смеялся и никого не упрекал, но, когда он выходил из библиотеки, где просиживал большую часть дня, и рассеянно блуждал по всему дому, заходя в людскую, и к сестре, и к студенту, он разносил холод по всему своему
пути и заставлял людей
думать о себе так, точно они сейчас только совершили что-то очень нехорошее и даже преступное и их будут судить и наказывать.
Выходом тут не может быть тот
путь,
о каком я
думал.
На
пути я
думал о своих странных отношениях к графу.
Надо приучать себя жить так, чтобы не
думать о людском мнении, чтобы не желать даже любви людской, а жить только для исполнения закона своей жизни, воли бога. При такой одинокой, с одним богом жизни, правда, нет уж побуждений к добрым поступкам ради славы людской, но зато устанавливается в душе такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и такое твердое сознание верности
пути, которых никогда не узнает тот, кто живет для славы людской.
Ведь согласитесь, если на вас нападают, если против вас изыскивают разные тайные
пути, которые должны вредить вам, то с вашей стороны будет очень естественно
подумать о самозащите,
о том, чтобы, по мере возможности, парализовать эти вредные происки и замыслы. Ну, вот вам, отсюда и вытекает полиция вне полиции или, вернее сказать, контрполиция.
Им владело чувство полного отрешения от того, что делалось вокруг него. Он знал, куда едет и где будет через два, много два с половиной часа; знал, что может еще застать конец поздней обедни. Ему хотелось
думать о своем богомолье,
о местах, мимо которых проходит дорога — древний
путь московских царей; он жалел, что не пошел пешком по Ярославскому шоссе, с котомкой и палкой. Можно было бы, если б выйти чем свет, в две-три упряжки, попасть поздним вечером к угоднику.
В первый раз за этот долгий
путь, полный бестолочи и безначалия, кто-то распоряжался, кто-то хоть
о чем-нибудь
подумал… Мы подошли к подножию горы. Тянулись бывшие огороды, обнесенные невысокими глиняными оградами. Густо стояли биваки, равнина дымилась кострами. Мы тоже стали.
Сначала, когда бригада только что двинулась в
путь, он хотел убедить себя, что история с поцелуем может быть интересна только как маленькое таинственное приключение, что по существу она ничтожна и
думать о ней серьезно по меньшей мере глупо; но скоро он махнул на логику рукой и отдался мечтам…
Охватывала смертная усталость. Голова кружилась, туловище еле держалось в седле. Хотелось пить, но все колодцы по дороге были вычерпаны. Конца
пути не было. Иногда казалось: еще одна минута, и свалишься с лошади. А тогда конец. Это было вполне ясно. Никому до тебя не будет дела, каждый
думал о себе сам.
— Скажи лучше, нашел золотой рудник ума. Да, да, таки помогать! Прежде бился я изо всей мочи, растратил все сильнейшие доводы моего красноречия, чтобы отвесть Артемия Петровича от пагубной страсти и навесть на
путь рассудка; теперь буду способствовать ей и силами, точно так, как делал Бирон. Ненадежны,
думаю, цепи, которыми прикован наш патрон к молдаванке, — они чувственные; но из любви Мариорицы к нему чего нельзя выковать!
О! я из этой любви построю лестницу хоть на небо, не только до государыни.
Семен Павлович с ужасом
думал о роковой связи, которая с минуты на минуту могла быть открыта графом Алексеем Андреевичем, хотя и не прежним властным распорядителем служащих, но все же могущим
путем личного письма к государю погубить такую мелкую сошку, как полковой лекарь, да еще и за несомненную вину, за безнравственность.
О чем
думала несчастная, осиротевшая мать? Теперь, когда лежавший перед ней человек, чуть не поплатившийся за ее дочь жизнью, был на
пути к выздоровлению, мысли старухи Хвостовой, естественно, обратились к «погибшей» дочери.
Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии
думали оставаться у Подольска, и не было мысли
о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину
путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину.
Думая о море, я всегда
думал и
о корабле, но здесь не показывались корабли, их
путь проходил где-то дальше, за вечно смутной и туманной чертой горизонта, — и серой, бесцветной пустыней лежала низкая вода, и мелко рябили волны, толкаясь друг
о друга, бессильные достичь берега и вечного покоя.
И долго оборачивался и мерил глазами попа. Приятно стало и
о. Василию, но только на мгновение: уже через два шага та же постоянная дума, тяжелая и тугая, как мельничный жернов, придавила воспоминание
о старостиных добрых словах и на
пути к устам раздавила тихую и несмелую улыбку. И снова он
думал —
думал о Боге, и
о людях, и
о таинственных судьбах человеческой жизни.