Неточные совпадения
— Что мама? —
спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке
дочери. — Здравствуй, — сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
«Ты хозяйский сын?» —
спросил я его наконец. — «Ни». — «Кто же ты?» — «Сирота, убогой». — «А у хозяйки есть дети?» — «Ни; была
дочь, да утикла за море с татарином». — «С каким татарином?» — «А бис его знает! крымский татарин, лодочник из Керчи».
— Ты знаешь, —
спросил он, — Климент Александрийский утверждал, что ангелы, нисходя с небес, имели романы с
дочерями человеческими.
— Можно курить? —
спросил Самгин хозяйку, за нее, и даже как будто с обидой, ответила
дочь...
— Этого я, изредка, вижу. Ты что молчишь? —
спросила Марина Дуняшу, гладя ее туго причесанные волосы, — Дуняша прижалась к ней, точно подросток
дочь к матери. Марина снова начала допрашивать...
— И понять даже нельзя, о чем
спрашивает! — с восхищением прорычал Денисов, шлепнув
дочь ладонью по спине. Фроленков, поддержав его восхищение звучным смехом, прибавил...
— Я
спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился у жены развода, у него — роман с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это — вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна с расчетом на дурака. Она —
дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две
дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
— А я и его не люблю, — сказала она так просто, что Самгин подумал: «Вероятно — недоучившаяся гимназистка, третья
дочь мелкого чиновника», — подумал и
спросил...
— Жил в этом доме старичишка умный, распутный и великий скаред. Безобразно скуп, а трижды в год переводил по тысяче рублей во Францию, в бретонский городок — вдове и
дочери какого-то нотариуса. Иногда поручал переводы мне. Я
спросила: «Роман?» — «Нет, говорит, только симпатия». Возможно, что не врал.
— «Позвольте вас
спросить, кто вы и что вы?» — тихо
спросила maman. «Ваша
дочь», — чуть-чуть внятно ответила я. «Не похоже. Как вы ведете себя?»
— Знаю, знаю зачем! — вдруг догадался он, — бумаги разбирать — merci, [благодарю (фр.).] а к Святой опять обошел меня, а Илье дали! Qu’il aille se promener! [Пусть убирается! (фр.)] Ты не была в Летнем саду? —
спросил он у
дочери. — Виноват, я не поспел…
Потом смотритель рассказывал, что по дороге нигде нет ни волков, ни медведей, а есть только якуты; «еще ушканов (зайцев) дивно», да по Охотскому тракту у него живут, в своей собственной юрте, две больные, пожилые
дочери, обе девушки, что, «однако, — прибавил он, — на Крестовскую станцию заходят и медведи — и такое чудо, — говорил смотритель, — ходят вместе со скотом и не давят его, а едят рыбу, которую достают из морды…» — «Из морды?» —
спросил я. «Да, что ставят на рыбу, по-вашему мережи».
— Что с тобой, Верочка? —
спрашивала Марья Степановна, когда
дочь вошла в комнату, раскрасневшаяся, как пион.
— Так ты решила выйти за Привалова? — в раздумье
спрашивал старик, не глядя на
дочь.
— Ты, кажется, очень весело вчера провела время? —
спрашивала Агриппина Филипьевна
дочь.
— Что это с тобой, ты больна серьезно? —
спрашивал Василий Назарыч, ласково целуя
дочь. — Ну, садись…
— Доктор заплакал? — задумчиво
спрашивал Ляховский, как-то равнодушно глядя на
дочь. — Да, да… Он всегда тебя любил… очень любил.
— Что-нибудь случилось, Надя?.. —
спросил он, тревожно заглядывая в глаза
дочери.
— Я желал бы знать только одно: почему вы не рассказали мне всей этой истории, когда я сделал предложение вашей
дочери? —
спрашивал побледневший Привалов. — Мне кажется, что у вас более не должно было оставаться никаких причин подкапываться под меня?
Он поклонился вчера старцу, стоя около госпожи Хохлаковой, и, указывая ему на «исцелевшую»
дочь этой дамы, проникновенно
спросил его: «Как дерзаете вы делать такие дела?»
Вот под влиянием такого-то вечера я однажды
спросил у старухи руку ее
дочери и месяца через два женился.
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? —
спрашиваю; хороши они? —
спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я не злая была, так бы ты и не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты
дочь, понимаешь? Я тебе мать.
Послать
спросить совестно: осудят; скажут: вот беспокойная старуха,
дочери повеселиться не даст.
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или
дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его
спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело было за чаем, который он пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
К завтраку, когда все воспитанники уселись за пять или шесть столов, причем за средним сидел сам Рыхлинский, а за другими — его жена,
дочь и воспитатели, Рыхлинский
спросил по — французски...
Что такое, в самом деле, литературная известность? Золя в своих воспоминаниях, рассуждая об этом предмете, рисует юмористическую картинку: однажды его, уже «всемирно известного писателя», один из почитателей просил сделать ему честь быть свидетелем со стороны невесты на бракосочетании его
дочери. Дело происходило в небольшой деревенской коммуне близ Парижа. Записывая свидетелей, мэр, местный торговец, услышав фамилию Золя, поднял голову от своей книги и с большим интересом
спросил...
— Это тоже ваша
дочь? —
спросил Галактион.
— «Я, говорит, про кого это
спросил?» — «Про
дочь Варвару, про зятя Максима».
В этом уж крепко сказывается самодурство; но оно смягчается в Русакове следующим рассуждением: «Как девке поверить? что она видела? кого она знает?» Рассуждение справедливое в отношении к
дочери Русакова; но ни Русакову и никому из ого собратьев не приходит в голову
спросить: «Отчего ж она ничего не видела и никого не знает?
Комизм этой тирады возвышается еще более предыдущим и дальнейшим разговором, в котором Подхалюзин равнодушно и ласково отказывается платить за Большова более десяти копеек, а Большов — то попрекает его неблагодарностью, то грозит ему Сибирью, напоминая, что им обоим один конец, то
спрашивает его и
дочь, есть ли в них христианство, то выражает досаду на себя за то, что опростоволосился, и приводит пословицу: «Сама себя раба бьет, коль ее чисто жнет», — то, наконец, делает юродивое обращение к
дочери: «Ну, вот вы теперь будете богаты, заживете по-барски; по гуляньям это, по балам, — дьявола тешить!
— А что же ваша
дочь? —
спросила вдруг Лиза и остановилась.
Предложение его было принято; генерал давным-давно, чуть ли не накануне первого посещения Лаврецкого,
спросил у Михалевича, сколько у него, Лаврецкого, душ; да и Варваре Павловне, которая во все время ухаживания молодого человека и даже в самое мгновение признания сохранила обычную безмятежность и ясность души, и Варваре Павловне хорошо было известно, что жених ее богат; а Каллиопа Карловна подумала: «Meine Tochter macht eine schöne Partie», [Моя
дочь делает прекрасную партию (нем.).] — и купила себе новый ток.
— Об Енафе соскучился? —
спросил кто-то, и опять послышался дружный смех. — Она тебе вторую
дочь привезла… Этим скитским не житье, а масленица!..
— Што ты все молчишь, Наташка? —
спрашивала она
дочь. — Точно пень березовый.
— Где бисова
дочь? —
спросил он, закипая яростью.
Князь Юсупов (во главе всех, про которых Грибоедов в «Горе от ума» сказал: «Что за тузы в Москве живут и умирают»), видя на бале у московского военного генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо, танцующее с его
дочерью (он знал, хоть по фамилии, всю московскую публику),
спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек? Зубков называет меня и говорит, что я — Надворный Судья.
Марья Петровна получила письмо из-за границы от своей
дочери Амалии, которая уже
спрашивает некоторые объяснения по этому случаю.
— В Москву? —
спросили в одно слово смотритель и его
дочь.
— Возьмешься, Женни, хозяйничать? —
спросил Петр Лукич
дочь на другой день приезда в город.
Позвал честной купец к себе другую
дочь, середнюю, рассказал ей все, что с ним приключилося, все от слова до слова, и
спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютыя и поехать жить к зверю лесному, чуду морскому?
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай целый день, во зеленом саду на гуляньях, во темных лесах на катаньях и во всех палатах высокиих. Только
спросит молода
дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый господин?» Отвечает лесной зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и страшного, и пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
Заутра позвал к себе купец старшую
дочь, рассказал ей все, что с ним приключилося, все от слова до слова, и
спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютыя и поехать жить к зверю лесному, к чуду морскому?
Вот однова и привиделось во сне молодой купецкой
дочери, красавице писаной, что батюшка ее нездоров лежит; и напала на нее тоска неусыпная, и увидал ее в той тоске и слезах зверь лесной, чудо морское и вельми закручинился и стал
спрашивать: отчего она во тоске, во слезах?
— А побочная
дочь Еспера Иваныча вышла замуж или нет? — продолжал
спрашивать Павел, делая вид, что как будто бы он все это говорит от нечего делать.
Я сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала в лице ее, когда произносили при ней имя Ихменева. Старик начал дело тотчас же, без околичностей. Он прямо подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое в подушках, и взяв ее за руку,
спросил: хочет ли она перейти к нему жить вместо
дочери?
— Послушайте, Прозоров, где же ваша
дочь в самом деле? —
спросил однажды Лаптев, когда они сидели после обеда с сигарами в зубах.
— Об этом, — говорит, — после поговорим, а прежде дай поздороваться и позволь в головку тебя поцеловать, — и мне слышно, как он ее в голову чмокнул и
спрашивает про
дочь. Евгенья Семеновна отвечает, что она, мол, дома.
— Скоро ли мы будем обедать? —
спросила она у
дочери.
— Горничные девицы, коли не врут, балтывали… — проговорил он, горько усмехнувшись. — И все бы это, сударь, мы ему простили, по пословице: «Вдова — мирской человек»; но, батюшка, Яков Васильич!.. Нам барышни нашей тут жалко!.. — воскликнул он, прижимая руку к сердцу. — Как бы теперь старый генерал наш знал да ведал, что они тут
дочери его единородной не поберегли и не полелеяли ее молодости и цветучести… Батюшка! Генерал
спросит у них ответа на страшном суде, и больше того ничего не могу говорить!
— А что сказала
дочь? —
спросила Лизавета Александровна.