Неточные совпадения
И он стал, сначала осторожно, а потом более и более увлекаясь, обращать ее внимание на разные подробности украшения
дома и сада. Видно было, что, посвятив много труда на улучшение и украшение своей усадьбы, Вронский чувствовал необходимость похвастаться ими пред новым лицом и от души
радовался похвалам Дарьи Александровны.
Он не думал уже о том, как этот ливень испортит гипподром, но теперь
радовался тому, что, благодаря этому дождю, наверное застанет ее
дома и одну, так как он знал, что Алексей Александрович, недавно вернувшийся с вод, не переезжал из Петербурга.
Старики Базаровы тем больше
обрадовались внезапному приезду сына, чем меньше они его ожидали. Арина Власьевна до того переполошилась и взбегалась по
дому, что Василий Иванович сравнил ее с «куропатицей»: куцый хвостик ее коротенькой кофточки действительно придавал ей нечто птичье. А сам он только мычал да покусывал сбоку янтарчик своего чубука да, прихватив шею пальцами, вертел головою, точно пробовал, хорошо ли она у него привинчена, и вдруг разевал широкий рот и хохотал безо всякого шума.
— Вот неожиданно! Какими судьбами! — твердил он, суетясь по комнате, как человек, который и сам воображает и желает показать, что
радуется. — Ведь у нас все в
доме благополучно, все здоровы, не правда ли?
Он
обрадовался предложению Ольги поберечься и не приходить в воскресенье и написал ей, что, действительно, для совершенного выздоровления нужно просидеть еще несколько дней
дома.
— Его никогда утром
дома нет, а вечером я все здесь, — сказал Обломов,
обрадовавшись, что есть достаточная отговорка.
Он ходил по
дому, по саду, по деревне и полям, точно сказочный богатырь, когда был в припадке счастья, и столько силы носил в своей голове, сердце, во всей нервной системе, что все цвело и
радовалось в нем.
Райский почти
обрадовался этому ответу. У него отлегло от сердца, и он на другой день, то есть в пятницу после обеда, легко и весело выпрыгнул из кареты губернатора, когда они въехали в слободу близ Малиновки, и поблагодарил его превосходительство за удовольствие приятной прогулки. Он, с дорожным своим мешком, быстро пробежал ворота и явился в
дом.
Мы промчались по предместью, теперь уже наполненному толпами народа, большею частию тагалами и китайцами, отчасти также метисами: весь этот люд шел на работу или с работы; другие, казалось, просто
обрадовались наступавшей прохладе и вышли из
домов гулять, ходили по лавкам, стояли толпами и разговаривали.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его
доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы
обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
Лопухов собирался завтра выйти в первый раз из
дому, Вера Павловна была от этого в особенно хорошем расположении духа,
радовалась чуть ли не больше, да и наверное больше, чем сам бывший больной. Разговор коснулся болезни, смеялись над нею, восхваляли шутливым тоном супружескую самоотверженность Веры Павловны, чуть — чуть не расстроившей своего здоровья тревогою из — за того, чем не стоило тревожиться.
Пить чай в трактире имеет другое значение для слуг.
Дома ему чай не в чай;
дома ему все напоминает, что он слуга;
дома у него грязная людская, он должен сам поставить самовар;
дома у него чашка с отбитой ручкой и всякую минуту барин может позвонить. В трактире он вольный человек, он господин, для него накрыт стол, зажжены лампы, для него несется с подносом половой, чашки блестят, чайник блестит, он приказывает — его слушают, он
радуется и весело требует себе паюсной икры или расстегайчик к чаю.
Перед окончанием курса я стал чаще ходить в
дом княгини. Молодая девушка, казалось,
радовалась, когда я приходил, иногда вспыхивал огонь на щеках, речь оживлялась, но тотчас потом она входила в свой обыкновенный, задумчивый покой, напоминая холодную красоту изваянья или «деву чужбины» Шиллера, останавливавшую всякую близость.
Помещик имел полную возможность из окон
дома наблюдать за процессом ее и
радоваться или печалиться, смотря по тому, что ожидало впереди, урожай или бескормица.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец
радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше
дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Вернувшись к отцу, Устенька в течение целого полугода никак не могла привыкнуть к мысли, что она
дома. Ей даже казалось, что она больше любит Стабровского, чем родного отца, потому что с первым у нее больше общих интересов, мыслей и стремлений. Старая нянька Матрена страшно
обрадовалась, когда Устенька вернулась домой, но сейчас же заметила, что девушка вконец обасурманилась и тоскует о своих поляках.
— Иду как-то великим постом, ночью, мимо Рудольфова
дома; ночь лунная, молосная, вдруг вижу: верхом на крыше, около трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над трубой и нюхает, фыркает, большой, лохматый. Нюхает да хвостом по крыше и возит, шаркает. Я перекрестила его: «Да воскреснет бог и расточатся врази его», — говорю. Тут он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное варили Рудольфы в этот день, он и нюхал,
радуясь…
— Спасибо вам, князь, эксцентрический друг нашего
дома, за приятный вечер, который вы нам всем доставили. Небось ваше сердце
радуется теперь, что удалось вам и нас прицепить к вашим дурачествам… Довольно, милый друг
дома, спасибо, что хоть себя-то дали наконец разглядеть хорошенько!..
— Эк тебе далась эта Фотьянка, — ворчала Устинья Марковна, отмахиваясь рукой от пустых слов. — Набежала дикая копейка — вот и
радуются. Только к
дому легкие-то деньги не больно льнут, Марьюшка, а еще уведут за собой и старые, у кого велись.
— Да!.. — уже со слезами в голосе повторял Кишкин. — Да… Легко это говорить: перестань!.. А никто не спросит, как мне живется… да. Может, я кулаком слезы-то вытираю, а другие
радуются… Тех же горных инженеров взять: свои
дома имеют, на рысаках катаются, а я вот на своих на двоих вышагиваю. А отчего, Родион Потапыч? Воровать я вовремя не умел… да.
Петр Елисеич, конечно, был
дома и
обрадовался старому сослуживцу, которого не знал куда и посадить. Нюрочка тоже ластилась к гостю и все заглядывала на него. Но Ефим Андреич находился в самом угнетенном состоянии духа, как колесо, с которого сорвался привод и которое вертелось поэтому зря.
— Да так… У нас там теперь пустует весь
дом. Обзаведенье всякое есть, только живи да
радуйся… Вот бы вам туда и переехать.
Груздев приехал перед масленицей и остановился в господском
доме. Петр Елисеич
обрадовался ему, как дорогому гостю, потому что мог с ним отвести душу. Он вытащил черновые посланного проекта и торопливо принялся объяснять суть дела, приводя выдержки из посланной рукописи. Груздев слушал его со вниманием заинтересованного человека.
За несколько дней до кончины она узнала, что Н. Д. Фонвизина родила сына, и с сердечным чувством воскликнула: «Я знаю
дом, где теперь
радуются, но есть
дом, где скоро будут плакать!» Так и сбылось.
Добрался до
дому Бронникова 4-го числа в 7 часов утра. Ваня меня встретил босиком,
обрадовался. Утро читал письма, которых в мое десятидневное отсутствие собралось много. Первые были прочтены твои листки из Екатеринбурга и из Перми. Официальные вечером читали все наши, собравшиеся у меня вечером, а заветные — мое богатство.
Женщины и самый Прорвич удивительно
обрадовались мысли, выраженной Белоярцевым насчет Райнера, и пристали к Лизе, чтобы она немедленно же уговорила его переходить в
Дом. Просьба эта отвечала личным желаниям Лизы, и она на нее дала свое согласие.
В
доме нас встретили неожиданные гости, которым мать очень
обрадовалась: это были ее родные братья, Сергей Николаич и Александр Николаич; они служили в военной службе, в каком-то драгунском полку, и приехали в домовой отпуск на несколько месяцев.
После такой скучной, продолжительной и утомительной дороги я очень
обрадовался нашему уфимскому просторному
дому, большим и высоким комнатам, Сурке, который мне также очень
обрадовался, и свободе — бегать, играть и шуметь где угодно.
Я думал, что мы уж никогда не поедем, как вдруг, о счастливый день! мать сказала мне, что мы едем завтра. Я чуть не сошел с ума от радости. Милая моя сестрица разделяла ее со мной,
радуясь, кажется, более моей радости. Плохо я спал ночь. Никто еще не вставал, когда я уже был готов совсем. Но вот проснулись в
доме, начался шум, беготня, укладыванье, заложили лошадей, подали карету, и, наконец, часов в десять утра мы спустились на перевоз через реку Белую. Вдобавок ко всему Сурка был с нами.
Юлия Ардальоновна
обрадовалась приезду m-me Эйсмонд, потому что он удовлетворил ее самолюбие. Что же касается до самого Живина, то он пришел в несказанный восторг, увидев у себя в
доме Вихрова.
Нерешительными шагами подходил Санин к
дому г-жи Розелли. Сердце его сильно билось; он явственно чувствовал и даже слышал, как оно толкалось в ребра. Что он скажет Джемме, как заговорит с нею? Он вошел в
дом не через кондитерскую, но по заднему крыльцу. В небольшой передней комнате он встретил фрау Леноре. Она и
обрадовалась ему и испугалась.
Вернувшись к себе в комнату, Санин нашел на столе письмо от Джеммы. Он мгновенно… испугался — и тотчас же
обрадовался, чтобы поскорей замаскировать перед самим собою свой испуг. Оно состояло из нескольких строк. Она
радовалась благополучному «началу дела», советовала ему быть терпеливым и прибавила, что все в
доме здоровы и заранее
радуются его возвращению. Санин нашел это письмо довольно сухим — однако взял перо, бумагу… и все бросил. «Что писать?! Завтра сам вернусь… пора, пора!»
Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском
доме еще не покончили с ремонтом. И теперь она очень
радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, сбившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.
На другой день мы были в Законорье, у вдовы Чуркина Арины Ефимовны, которая жила с дочкой-подростком в своем
доме близ трактира. В трактире уже все знали о том, что Костя осрамился, и все
радовались. Вскоре его убили крестьяне в Болоте, близ деревни Беливы. Уж очень он грабил своих, главным образом сборщиков на погорелое, когда они возвращаются из поездок с узлами и деньгами.
— То-то вот и есть, что в то время умеючи
радовались: порадуются благородным манером — и перестанут! А ведь мы как
радуемся! и день и ночь! и день и ночь! и
дома и в гостях, и в трактирах, и словесно и печатно! только и слов: слава богу! дожили! Ну, и нагнали своими радостями страху на весь квартал!
Полный месяц светил на белые домики и на камни дороги. Было светло так, что всякий камушек, соломинка, помет были видны на дороге. Подходя к
дому, Бутлер встретил Марью Дмитриевну, в платке, покрывавшем ей голову и плечи. После отпора, данного Марьей Дмитриевной Бутлеру, он, немного совестясь, избегал встречи с нею. Теперь же, при лунном свете и от выпитого вина, Бутлер
обрадовался этой встрече и хотел опять приласкаться к ней.
Николай Артемьевич потребовал от нее, чтоб она не пускала своей дочери к себе на глаза; он как будто
обрадовался случаю показать себя в полном значении хозяина
дома, во всей силе главы семейства: он беспрерывно шумел и гремел на людей, то и дело приговаривая: «Я вам докажу, кто я таков, я вам дам знать — погодите!» Пока он сидел
дома, Анна Васильевна не видела Елены и довольствовалась присутствием Зои, которая очень усердно ей услуживала, а сама думала про себя: «Diesen Insaroff vorziehen — und wem?» [Предпочесть этого Инсарова — и кому? (нем.)]
Прасковья Ивановна была очень довольна, бабушке ее стало сейчас лучше, угодник майор привез ей из Москвы много игрушек и разных гостинцев, гостил у Бактеевой в
доме безвыездно, рассыпался перед ней мелким бесом и скоро так привязал к себе девочку, что когда бабушка объявила ей, что он хочет на ней жениться, то она очень
обрадовалась и, как совершенное дитя, начала бегать и прыгать по всему
дому, объявляя каждому встречному, что «она идет замуж за Михаила Максимовича, что как будет ей весело, что сколько получит она подарков, что она будет с утра до вечера кататься с ним на его чудесных рысаках, качаться на самых высоких качелях, петь песни или играть в куклы, не маленькие, а большие, которые сами умеют ходить и кланяться…» Вот в каком состоянии находилась голова бедной невесты.
— Да, матушка Марья Степановна, вот кабы меня господь сподобил увидеть Варвару Карповну вашу пристроенною — так, хоть бы как вы, Марья Степановна; не могу более желать; сердце
радуется на ваше семейство:
дом — полная чаша, уважение такое отовсюду. Право, хорошо бы, успокоило бы вас!
Брагин как-то странно относился ко всему происходившему, точно он
радовался, что наконец избавится от всех этих вещей с красными печатями, точно они были запятнаны чьей-то кровью. Он жалел только об одном, что все эти передряги мешали ему расправиться настоящим образом с убежавшими невестками, которые и слышать ничего не хотели о возвращении в описанный брагинский
дом. Особенно хотелось расправиться старику с Аришей.
Съев из последних денег селянку и расстегай, я бодро и весело ранним утром зашагал первые версты. Солнце слепило глаза отблесками бриллиантиков бесконечной снежной поляны, сверкало на обындевевших ветках берез большака, нога скользила по хрустевшему вчерашнему снегу, который крепко замел след полозьев. Руки приходилось греть в карманах для того, чтобы теплой ладонью время от времени согревать мерзнувшие уши. Подхожу к деревне;
обрадовался, увидев приветливую елку над новым
домом на краю деревни.
— Я не нахожу особенной причины
радоваться, — сказал Андрей Ефимыч, которому движение Ивана Дмитрича показалось театральным и в то же время очень понравилось. — Тюрем и сумасшедших
домов не будет, и правда, как вы изволили выразиться, восторжествует, но ведь сущность вещей не изменится, законы природы останутся всё те же. Люди будут болеть, стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, все же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму.
За окном раздался могучий удар колокола; густой звук мягко, но сильно коснулся стёкол окна, и они чуть слышно дрогнули… Илья перекрестился, вспомнил, что давно уже не бывал в церкви, и
обрадовался возможности уйти из
дома…
Постояв одиноко среди комнаты, Фома решил уйти из
дома, где люди
радовались.
Онучины очень
обрадовались молодому князю: он был свежий гость из России и, следовательно, мог сообщить самые свежие новости, что и как там
дома. Сергей Стугин был человек весьма умный и, очевидно, не кис среди мелких и однообразных интересов своей узкой среды бомонда, а стоял au courant [в курсе (франц.).] с самыми разнообразными вопросами отечества.
Отец у меня скоро помер, остался я в
дому полным хозяином, все у нас есть с Аннушкой, все спорится: живем да
радуемся.
— Да, он и есть! Гляжу, слуга его чуть не плачет, барин без памяти, а он сам не знает, куда ехать. Я
обрадовался, что господь привел меня хоть чем-нибудь возблагодарить моего благодетеля. Велел ямщику ехать ко мне и отвел больному лучшую комнату в моем
доме. Наш частной лекарь прописал лекарство, и ему теперь как будто бы полегче; а все еще в память не приходит.
Васса. А вдруг — жалею? А? Эх ты… Когда муженек мой все пароходы, пристани,
дома, все хозяйство — в одну ночь проиграл в карты, — я
обрадовалась! Да, верь не верь, —
обрадовалась. Он, поставив на карту последний перстень, — воротил весь проигрыш, да еще с лишком… А потом, ты знаешь, начал он безобразно кутить, и вот я полтора десятка лет везу этот воз, огромное хозяйство наше, детей ради, — везу. Какую силу истратила я! А дети… вся моя надежда, и оправдание мое — внук.
Она ухаживала за гостьей и в то же время жалела ее и страдала от мысли, что Надежда Федоровна своим присутствием может дурно повлиять на нравственность Кости и Кати, и
радовалась, что ее Никодима Александрыча не было
дома.
И у Вернера начинала кружиться голова. И казалось минутами, что они едут на какой-то праздник; странно, но почти все ехавшие на казнь ощущали то же и, наряду с тоскою и ужасом,
радовались смутно тому необыкновенному, что сейчас произойдет. Упивалась действительность безумием, и призраки родила смерть, сочетавшаяся с жизнью. Очень возможно, что на
домах развевались флаги.