Неточные совпадения
К тому времени я уже два года
жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть
дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно не то с досадой, не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек, не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка. Не стоило бросать денег».
Злой холоп!
Окончишь ли допрос нелепый?
Повремени: дай лечь мне в гроб,
Тогда ступай себе с Мазепой
Мое наследие считать
Окровавленными перстами,
Мои подвалы разрывать,
Рубить и
жечь сады с
домами.
С собой возьмите дочь мою;
Она сама вам всё расскажет,
Сама все клады вам укажет;
Но ради господа молю,
Теперь оставь меня в покое.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский
дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце
жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
В груди у Половодова точно что
жгло, язык пересох, снег попадал ему за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот на каланче пробило двенадцать часов… Нужно было куда-нибудь идти; но куда?.. К своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз по Нагорной улице. Огни в
домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город. Только в одном месте светил огонек… Половодов узнал
дом Заплатиной.
Мне не забыть… Потом, потом
Расскажут нашу быль…
А ты будь проклят, мрачный
дом,
Где первую кадриль
Я танцевала… Та рука
Досель мне руку
жжет…
Ликуй……………………… //………………………….»
_____
Покоен, прочен и легок,
Катится городом возок.
— Про то знает князь. Да слышь ты, Хомяк, князь не велит ни
жечь, ни грабить
дома!
«Аще разделится
дом на ся — погибнуть
дому сему», — вот те роковые слова, которые
жгли ее возбужденный мозг, как ударившая в сухое дерево молния.
Записался в запорожцы, уморил с горя красную девицу, с которой был помолвлен, терпел нападки от своих братьев казаков за то, что миловал жен и детей, не увечил безоружных, не
жег для забавы
дома, когда в них не было вражеской засады, — и чуть было меня не зарыли живого в землю с одним нахалом казаком, которого за насмешки я хватил неловко по голове нагайкою… да, к счастию, он отдохнул.
— Люди умных людей в сумасшедшие
дома сажали и на кострах
жгли, а после через сто лет памятники им ставили. У людей что сегодня ложь, то завтра может быть истиной.
Васса. Опять звериное. А я тебе скажу: люди-то хуже зверей! Ху-же! Я это знаю! Люди такие живут, что против их — неистовства хочется…
Дома ихние разрушать,
жечь все, догола раздеть всех, голодом морить, вымораживать, как тараканов… Вот как!
В четверг только на час уходил к Колесникову и передал ему деньги. Остальное время был
дома возле матери; вечером в сумерки с ней и Линочкой ходил гулять за город. Ночью просматривал и
жег письма; хотел сжечь свой ребяческий старый дневник, но подумал и оставил матери. Собирал вещи, выбрал одну книгу для чтения; сомневался относительно образка, но порешил захватить с собою — для матери.
— Да как же не стоит? Вы же и есть самое главное. Дело — вздор. Вы же, того-этого, и есть дело. Ведь если из бельэтажа посмотреть, то что я вам предлагаю? Идти в лес, стать, того-этого, разбойником, убивать,
жечь, грабить, — от такой, избави Бог, программы за версту сумасшедшим
домом несет, ежели не хуже. А разве я сумасшедший или подлец?
В «Картинах моей родни» постная тетушка хвалит своего брата за то, что он не
жжет восковых свеч
дома.
Полный немого отчаяния, которое, постепенно возрастая в нем,
жгло ему сердце и туманило голову, Антон бросил наконец свои поиски и направился к
дому.
— Так что же, что заплочено? Это
дом мой, а мне мои родные всякой платы дороже. Ты побыл здесь и уедешь, а они здесь всегдашние: вы их ни пятками ткать, ни глаза им
жечь огнем не смеете.
И
жжет и рвет у Алексея сердце. Злоба его разбирает, не на Карпушку, на сестру. Не жаль ему сестры, самого себя жаль… «Бог даст, в люди выду, — думает он, — вздумаю жену из хорошего
дома брать, а тут скажут — сестра у него гулящая!.. Срам, позор!.. Сбыть бы куда ее, запереть бы в четырех стенах!..»
И в том, и в другом
доме зимой, сколько дров ни
жги — вода мерзнет.
И когда таким образом Маруся металась в постели и чувствовала всем своим существом, как
жгло ее счастье, сваха ходила по купеческим
домам и щедрою рукою рассыпала докторские фотографии.
— Кто сказал что нельзя убивать,
жечь и грабить? Мы будем убивать, и грабить, и
жечь. Веселая, беспечная ватага храбрецов — мы разрушим все: их здания, их университеты и музеи; веселые ребята, полные огненного смеха, — мы попляшем на развалинах. Отечеством нашим я объявлю сумасшедший
дом; врагами нашими и сумасшедшими — всех тех, кто еще не сошел с ума; и когда, великий, непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром, единым его владыкою и господином, — какой веселый смех огласит вселенную!
— Э, да кой чёрт! Мне рассказ оканчивать нужно! Едва половину написал… А хорошо бы оно позвать парочку троек… ямщиков сейчас к чёрту, сесть на козлы, и — ай,
жги говори! Ах, чёрт меня подери, залетные! Только сначала нужно
дома малость за галстух перепустить.
На первом ночлеге ему представили жен; он избрал некоторых для себя, других уступил любимцам, ездил с ними вокруг Москвы,
жег усадьбы бояр опальных, казнил их верных слуг, даже истреблял скот, — особенно в коломенских селах убитого конюшенного Федорова, — возвратился в Москву и велел ночью развезти жен по
домам.
Дошло и до денщика. Раз барин
дома сидеть стал, ей не страшно насчет жуликов, которые в печке невинных старушек
жгут.