Неточные совпадения
Аммос Федорович. Что вы! что вы: Цицерон! Смотрите, что выдумали! Что иной раз увлечешься,
говоря о
домашней своре или гончей ищейке…
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты
говоришь, что он с ней
говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой
домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
— Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то
домашний философ, люди
говорили, «зачитался», и что удавился он более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.
— Почему — странно? — тотчас откликнулась она, подняв брови. — Да я и не шучу, это у меня стиль такой, приучилась
говорить о премудростях просто, как о
домашних делах. Меня очень серьезно занимают люди, которые искали-искали свободы духа и вот будто — нашли, а свободой-то оказалась бесцельность, надмирная пустота какая-то. Пустота, и — нет в ней никакой иной точки опоры для человека, кроме его вымысла.
— Есть люди
домашние и дикие, я — дикий! —
говорил он виновато. —
Домашних людей я понимаю, но мне с ними трудно. Все кажется, что кто-нибудь подойдет ко мне и скажет: иди со мной! Я и пойду, неизвестно куда.
Хорошо, самозабвенно пел высоким тенорком Диомидов. В нем обнаруживались качества, неожиданные и возбуждавшие симпатию Клима. Было ясно, что,
говоря о своей робости пред
домашними людями, юный бутафор притворялся. Однажды Маракуев возбужденно порицал молодого царя за то, что царь, выслушав доклад о студентах, отказавшихся принять присягу ему, сказал...
— Своя,
домашняя: сами настаиваем на смородинном листу, —
говорил голос.
Кровля пуще всего
говорит сердцу путешественника, и притом красная: это целая поэма, содержание которой — отдых, семья, очаг — все
домашние блага. Кто не бывал Улиссом на своем веку и, возвращаясь издалека, не отыскивал глазами Итаки? «Это пакгауз», — прозаически заметил кто-то, указывая на дразнившую нас кровлю, как будто подслушав заветные мечты странников.
Стали встречаться села с большими запасами хлеба, сена, лошади, рогатый скот,
домашняя птица. Дорога все — Лена, чудесная, проторенная частой ездой между Иркутском, селами и приисками. «А что, смирны ли у вас лошади?» — спросишь на станции. «Чего не смирны? словно овцы: видите, запряжены, никто их не держит, а стоят». — «Как же так? а мне надо бы лошадей побойчее», —
говорил я, сбивая их. «Лошадей тебе побойчее?» — «Ну да». — «Да эти-то ведь настоящие черти: их и не удержишь ничем». И оно действительно так.
Разве я не вечный путешественник, как и всякий, у кого нет семьи и постоянного угла, «
домашнего очага», как
говорили в старых романах?
«Вон, например, у вас заметен недостаток в первых
домашних потребностях: окна заклеены бумагой, —
говорил адмирал, глядя вокруг себя, — от этого в комнатах и темно, и холодно; вам привезут стекла, научат, как это делать.
С тех пор Владимир Васильевич делал вид, что у него нет сына, и
домашние никто не смели
говорить ему о сыне, и Владимир Васильевич был вполне уверен, что он наилучшим образом устроил свою семейную жизнь.
На другой день условие
домашнее было подписано, и, провожаемый пришедшими выборными стариками, Нехлюдов с неприятным чувством чего-то недоделанного сел в шикарную, как
говорил ямщик со станции, троечную коляску управляющего и уехал на станцию, простившись с мужиками, недоумевающе и недовольно покачивавшими головами. Нехлюдов был недоволен собой. Чем он был недоволен, он не знал, но ему все время чего-то было грустно и чего-то стыдно.
Не
говоря о
домашних отношениях, в особенности при смерти его отца, панихидах по нем, и о том, что мать его желала, чтобы он говел, и что это отчасти требовалось общественным мнением, — по службе приходилось беспрестанно присутствовать на молебнах, освящениях, благодарственных и тому подобных службах: редкий день проходил, чтобы не было какого-нибудь отношения к внешним формам религии, избежать которых нельзя было.
В это время доктор встал и, как
домашний человек, ничего не
говоря, вышел из комнаты. Софья Васильевна проводила его глазами, продолжая разговор.
—
Говорите без юродства и не начинайте оскорблением
домашних ваших, — ответил старец слабым изнеможенным голосом. Он видимо уставал, чем далее, тем более, и приметно лишался сил.
Разумеется, он не был счастлив, всегда настороже, всем недовольный, он видел с стесненным сердцем неприязненные чувства, вызванные им у всех
домашних; он видел, как улыбка пропадала с лица, как останавливалась речь, когда он входил; он
говорил об этом с насмешкой, с досадой, но не делал ни одной уступки и шел с величайшей настойчивостью своей дорогой.
— Как счастлив наш N., —
говаривал Прудон, шутя, — у него жена не настолько глупа, чтоб не умела приготовить хорошего pot au feu, [бульона (фр.).] и не настолько умна, чтоб толковать о его статьях. Это все, что надобно для
домашнего счастья.
— Лежи, лежи! не
говори, коли трудно! — приказывала матушка и садилась к столу, чтобы подробно расспросить
домашних и дать необходимые наставления.
Появление новых гостей не дает разыграться
домашней буре. Чередуются Соловкины, Хлопотуновы, Голубовицкие, Покатиловы. Настоящий раут. Девицы, по обыкновению, ходят обнявшись по зале; дамы засели в гостиной и
говорят друг другу любезности. Но в массе лицемерных приветствий, которыми наполняется гостиная, матушка отлично различает язвительную нотку.
Глаза у ней были пришиты к лицу невидимыми ниточками, легко выкатываясь из костлявых ям, они двигались очень ловко, всё видя, всё замечая, поднимаясь к потолку, когда она
говорила о боге, опускаясь на щеки, если речь шла о
домашнем.
Варя, так строго обращавшаяся с ним прежде, не подвергала его теперь ни малейшему допросу об его странствиях; а Ганя, к большому удивлению
домашних,
говорил и даже сходился с ним иногда совершенно дружески, несмотря на всю свою ипохондрию, чего никогда не бывало прежде, так как двадцатисемилетний Ганя, естественно, не обращал на своего пятнадцатилетнего брата ни малейшего дружелюбного внимания, обращался с ним грубо, требовал к нему от всех
домашних одной только строгости и постоянно грозился «добраться до его ушей», что и выводило Колю «из последних границ человеческого терпения».
Даже Лука Назарыч, державший всех в ежовых рукавицах, и тот не
говорил никогда ничего подобного, а в случае неурядиц обходился своими
домашними средствами.
— Театр
домашний, —
говорила Каверина.
А вот эти господа хохочут, а доктор Розанов
говорит: «Я,
говорит, сейчас самого себя обличу, что, получая сто сорок девять рублей годового жалованья, из коих половину удерживает инспектор управы, восполняю свой
домашний бюджет четырьмястами шестьюдесятью рублями взяткообразно».
Глаз ее теперь нельзя видеть, потому что они закрыты длинными ресницами, но в институте, из которого она возвращается к
домашним ларам, всегда
говорили, что ни у кого нет таких прелестных глаз, как у Лизы Бахаревой.
Тетушка Татьяна Степановна часто приходила к нам, чтоб «матушке сестрице не было скучно», и звала ее с собою, чтобы вместе
поговорить о разных
домашних делах.
Но характер, гордое и церемонное обращение ее со всеми
домашними, а в особенности с папа, нисколько не изменились; она точно так же растягивает слова, поднимает брови и
говорит: «Мой милый».
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все
домашние спектакли и всем
говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— Это бывает, — ответил он, — в моей практике я и не такие чудеса видел. Позвали меня однажды к попу. Прихожу, лежит мой поп, как колода, языком не владеет, не слышит, не видит, только носом нюхает.
Домашние, разумеется, в смятении; приготовляют горчишники, припарки."Не нужно,
говорю, ничего, а вот поднесите ему к носу ассигнацию". И что ж бы вы думали? как только он нюхнул, вдруг вскочил как встрепанный! Откуда что полезло: и заговорил, и прозрел, и услышал! И сейчас же водки попросил.
Экзархатов схватил его за шиворот и приподнял на воздух; но в это время ему самому жена вцепилась в галстук; девчонки еще громче заревели… словом, произошла довольно неприятная
домашняя сцена, вследствие которой Экзархатова, подхватив с собой домохозяина, отправилась с жалобой к смотрителю, все-про-все рассказала ему о своем озорнике, и чтоб доказать, сколько он человек буйный, не скрыла и того, какие он про него, своего начальника,
говорил поносные слова.
Подхалюзин. Вот вы, тятенька, изволите
говорить, куда я деньги дел? Как же-с? Рассудите сами: торговать начинаем, известное дело, без капитала нельзя-с, взяться нечем; вот домик купил, заведеньице всякое
домашнее завели, лошадок, то, другое. Сами извольте рассудить! Об детях подумать надо.
Когда у Нехлюдовых бывали гости и между прочими иногда Володя и Дубков, я самодовольно и с некоторым спокойным сознанием силы
домашнего человека удалялся на последний план, не разговаривал и только слушал, что
говорили другие.
Еще бы меньше я удивлялся, ежели бы я поверил, что наши
домашние — Авдотья Васильевна, Любочка и Катенька — были такие же женщины, как и все, нисколько не ниже других, и вспомнил бы, что по целым вечерам
говорили, весело улыбаясь, Дубков, Катенька и Авдотья Васильевна; как почти всякий раз Дубков, придравшись к чему-нибудь, читал с чувством стихи: «Au banquet de la vie, infortuné convive…» [«На жизненном пиру несчастный сотрапезник…» (фр.)] или отрывки «Демона», и вообще с каким удовольствием и какой вздор они
говорили в продолжение нескольких часов сряду.
Происходило ли это оттого, что прозаические воспоминания детства — линейка, простыня, капризничанье — были еще слишком свежи в памяти, или от отвращения, которое имеют очень молодые люди ко всему
домашнему, или от общей людской слабости, встречая на первом пути хорошее и прекрасное, обходить его,
говоря себе: «Э! еще такого я много встречу в жизни», — но только Володя еще до сих пор не смотрел на Катеньку, как на женщину.
— А ты еще не одет, а тебе надо ехать, — тотчас же после этого начала
говорить ему княгиня сердитым тоном, который, видимо, был ей привычен в отношении с
домашними, — опять чтоб на тебя сердились, опять хочешь восстановить против себя.
В
домашнем подрясничке, в полутьме церкви
говорил отец Михаил трогательные слова из канона преподобного Андрея Критского...
Хотелось бы выйти в полк, стоящий поблизости к родному дому. Теплый уют и все прелести
домашнего гнезда еще сильно
говорили в сердцах этих юных двадцатилетних воинов.
В одиннадцать часов, только что он отперся и вышел к
домашним, он вдруг от них же узнал, что разбойник, беглый каторжный Федька, наводивший на всех ужас, грабитель церквей, недавний убийца и поджигатель, за которым следила и которого всё не могла схватить наша полиция, найден чем свет утром убитым, в семи верстах от города, на повороте с большой дороги на проселок, к Захарьину, и что о том
говорит уже весь город.
Изменилась, в свою очередь, и Муза Николаевна, но только в противную сторону, так что, несмотря на щеголеватое
домашнее платье, она казалась по крайней мере лет на пять старше Сусанны Николаевны, и главным образом у нее подурнел цвет лица, который сделался как бы у англичанки, пьющей портер: красный и с небольшими угрями; веки у Музы Николаевны были тоже такие, словно бы она недавно плакала, и одни только ее прекрасные рыжовские глаза
говорили, что это была все та же музыкантша-поэтесса.
Миропа Дмитриевна потупилась, понимая так, что Аггей Никитич опять-таки
говорит какой-то вздор, но ничего, впрочем, не возразила ему, и Зверев ушел на свою половину, а Миропа Дмитриевна только кинула ему из своих небольших глаз молниеносный взор, которым как бы
говорила: «нет, Аггей Никитич, вы от меня так легко не отделаетесь!», и потом, вечером, одевшись хоть и в
домашний, но кокетливый и отчасти моложавый костюм, сама пришла к своему постояльцу, которого застала в халате.
Сусанна Николаевна хоть и была в простом
домашнем пеньюаре, но, боже мой, как она,
говоря без преувеличения, блистала красотой и молодостью посреди своих собеседников.
Он вдруг как-то понял, что, несмотря на то, что с утра до вечера изнывал в так называемых трудах, он, собственно
говоря, ровно ничего не делал и мог бы остаться без обеда, не иметь ни чистого белья, ни исправного платья, если б не было чьего-то глаза, который смотрел за тем, чтоб его
домашний обиход не прерывался.
Говоря вообще, внутренняя,
домашняя жизнь и супружеские семейные отношения между молодыми Багровыми не только не подвинулись вперед, как должно было ожидать, а, напротив, как будто отступили назад.
О столовых припасах нечего и
говорить: поенный шестинедельный теленок, до уродства откормленная свинья и всякая
домашняя птица, жареные бараны — всего было припасено вдоволь.
— И хорошо, что не в отца пошел, —
говорила она, — с таким бойцом жить — без ребрышка ходить… А нам не дорога его-то разгулка, а дорога
домашняя потребность.
В восемь часов был подан ужин, потому что в Белоглинском заводе все ложатся очень рано. Стряпня была своя
домашняя, не заморская, но гости находили все отличным и
говорили нехитрые комплименты молодой хозяйке, которая так мило конфузилась и вспыхивала ярким румянцем до самой шеи. Гордей Евстратыч особенно ласково поглядывал сегодня на Феню и несколько раз принимался расхваливать ее в глаза, что уж было совсем не в его характере.
Он не переставал
говорить о промысле, не переставал заботиться о хозяйственных делах своих, входил в мельчайшие подробности касательно
домашнего управления, не переставал сокрушаться о том, какие произойдут упущения.
Никто, может статься, не смыкал глаз в клетушках и сенях, но со всем тем было так тихо, что муж и жена
говорили шепотом; малейшая оплошность с их стороны, слово, произнесенное мало-мальски громко, легко могло возбудить подозрение
домашних и направить их к задним воротам, чего никак не хотелось Глебу.
Жить в ее близости, посещать ее, делить с ней развращенную меланхолию модной дамы, которая и тяготится и скучает светом, а вне его круга существовать не может, быть
домашним другом ее и, разумеется, его превосходительства… пока… пока минет каприз и приятель-плебей потеряет свою пикантность и тот же тучный генерал или господин Фиников его заменит — вот это возможно, и приятно, и, пожалуй, полезно…
говорит же она о полезном применении моих талантов! — а тот умысел несбыточен! несбыточен…"В душе Литвинова поднимались, как мгновенные удары ветра перед грозой, внезапные, бешеные порывы…