Неточные совпадения
— Послушайте, Вера Васильевна, не оставляйте меня в потемках. Если вы нашли нужным
доверить мне
тайну… — он на этом слове с страшным усилием перемог себя, — которая касалась вас одной, то объясните всю историю…
«Да — она права: зачем ей
доверять мне? А мне-то как оно нужно, Боже мой! чтоб унять раздражение, узнать
тайну (а
тайна есть!) и уехать! Не узнавши, кто она, что она, — не могу ехать!»
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем
доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню,
тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
Он не замедлил
доверить Санину все свои
тайны.
Правда, впоследствии, по смерти генерала, когда сам Фома совершенно неожиданно сделался вдруг важным и чрезвычайным лицом, он не раз уверял нас всех, что, согласясь быть шутом, он великодушно пожертвовал собою дружбе; что генерал был его благодетель; это был человек великий, непонятный и что одному ему, Фоме,
доверял он сокровеннейшие
тайны души своей; что, наконец, если он, Фома, и изображал собою, по генеральскому востребованию, различных зверей и иные живые картины, то единственно, чтоб развлечь и развеселить удрученного болезнями страдальца и друга.
Гусь, ты пьян. До чего ты пьян, коммерческий Директор тугоплавких металлов, не может изъяснить язык. Ты один только знаешь, почему ты пьян, но никому не скажешь, ибо мы, гуси, гордые. Вокруг тебя Фрины и Аспазии вертятся, как легкие сильфиды, и все увеселяют тебя, директора. Но ты не весел. Душа твоя мрачна. Почему? Ответь мне. (Манекену.) Тебе одному, манекен французской школы, я
доверяю свою
тайну. Я…
— Мне очень тяжело даже вспоминать об этом, — перебила Ирина. — Элиза была моим лучшим другом в институте, и потом, в Петербурге au chateau мы беспрестанно видались. Она мне
доверяла все свои
тайны: она была очень несчастна, много страдала. Потугин в этой истории вел себя прекрасно, как настоящий рыцарь! Он пожертвовал собою. Я только тогда его оценила! Но мы опять отбились в сторону. Я жду вашего рассказа, Григорий Михайлович.
Девочки боготворили Дарью Михайловну; взрослые мастерицы тоже очень ее любили и
доверяли ей все свои
тайны, требующие гораздо большего секрета и внимания, чем мистерии иной светской дамы, или
тайны тех бесплотных нимф, которые «так непорочны, так умны и так благочестия полны», что как мелкие потоки текут в большую реку, так и они катятся неуклонно в одну великую
тайну: добыть себе во что бы то ни стало богатого мужа и роскошно пресыщаться всеми благами жизненного пира, бросая честному труду обглоданную кость и презрительное снисхождение.
— О чем же, о чем это ты плачешь?.. Тебя, честную женщину, выписывают в кабак, в трактир какой-то,
доверяют твои
тайны каким-то французикам, лакеям, а ты плачешь! Разве в таких случаях можно плакать? Такой мерзавец может вызывать одно только пренебрежение, а не слезы.
Я думал также: как просто, как великодушно по отношению ко мне было бы Попу, — еще днем, когда мы ели и пили, — сказать: «Санди, вот какое у нас дело…» — и ясным языком дружеского доверия посвятить меня в рыцари запутанных
тайн. Осторожность, недолгое знакомство и все прочее, что могло Попу мешать, я отбрасывал, даже не трудясь думать об этом, — так я
доверял сам себе.
То, что Евгений
доверил дядюшке свою
тайну, и, главное, те мучения совести и стыда, которые он пережил после того дождливого дня, отрезвили его. Поездка в Ялту была решена через неделю. В эту неделю Евгений ездил в город доставать денег на поездку, распоряжался из дома и конторы по хозяйству, опять стал весел и близок с женою и стал нравственно оживать.
— Это
тайна, которую я
доверяю только весьма близким друзьям… — опять прошептал капитан, нагнувшись, и, снова отпрянув от меня, устремил на меня торжествующий взор.
Еретик! И это было тем достовернее, что хотя городничий ему не
доверял и протопоп в нем сомневался, но и городничиха и протопопица за него горой стояли, — первая за пригон на ее огород бударей, а вторая по какой-то
тайной причине, лежавшей в ее «характере сопротивления».
Тайна тяготила меня, и, по природной моей откровенности, мне необходимо было кому-нибудь ее
доверить.
Успокоенный в моих опасениях, уверенный, что моя насмешка над мартинистами не может открыться, я решился
доверить мою
тайну одному из моих друзей, человеку уже пожилому и необыкновенно скромному.
Письмам всех своих
тайн они не
доверяли, опасаясь беды.
Одно глубоко и искренно уважаемое мною лицо, которого я не назову вам, раз прямо высказало мне свою
тайную задушевную мысль, что, по его мнению, ответственные должности по финансовому ведомству предпочтительно надлежит
доверять людям женатым.
— Что мы любим друг друга. Ее смущала мысль, что у нее была
тайна от мужа и что он вас принимал, не зная вашего ухаживанья за его свояченицей… Она испугалась ответственности, которой могла подвергнуться, и
доверила ему нашу
тайну…
— Стоите, или нет, это уже мое дело. А если вы считаете меня хорошей, как сейчас сказали, —
доверьте мне ваше горе. У вас есть горе, не отпирайтесь… Я пойму… Все пойму и никому не скажу, не выдам вашу
тайну…
— Покойный просто хотел сказать вам, что у вас есть сын, который будет служить утешением в безвременной утрате мужа, — заметила княгине одна из ее немногочисленных светских приятельниц, которой она
доверила эту
тайну.
Григорий Лукьянович
доверял ему все свои
тайны и полагался на него, как на самого себя.
«Мне все известно, — писала она, — все: и предложение государыни, и любовь к тебе жены, и отношения твои к ней. Не хочу быть причиною твоего несчастия. В сердце моем отыскала я средства помочь всему… Но я сама должна с тобою переговорить…
тайну мою не
доверяю ни бумаге, ни людям. Будь у ледяного дома к стороне набережной, в 12 часов ночи, Теперь никто… не помешает…»
Не совсем
доверяли также, чтобы
тайная корреспонденция баронессы с графиней Кенигсмарк [Графиня Кенигсмарк (Мария Аврора; 1668–1728) — любовница польского короля Августа II.
— Ты
доверила мне часть своей
тайны, милая Зина, но сказала, с понятной сдержанностью, не все… Но настоящая дружба проницательна… Ты простишь меня, если я тебе скажу, что я все узнала.
Тайна исповеди священна, и, конечно, я не позволю себе ни здесь, ни в другом месте разглашать того, что в слезах, иногда с краской нестерпимого стыда,
доверили мне мои милые «исповедницы».