Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти
добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за
тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо, что случились
добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя
тысячами да угостительным обедом. И на обеде, когда все уже развеселились, и он также, вот и говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
Я сам хотел
добра людям и сделал бы сотни,
тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче…
Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно крошечное преступленьице
тысячами добрых дел?
Сто,
тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь!
— Уж хороши здесь молодые люди! Вон у Бочкова три сына: всё собирают мужчин к себе по вечерам, таких же, как сами, пьют да в карты играют. А наутро глаза у всех красные. У Чеченина сын приехал в отпуск и с самого начала объявил, что ему надо приданое во сто
тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и
добрый, да…
— Зачем уезжать: я думала, что ты совсем приехал. Будет тебе мыкаться! Женись и живи. А то хорошо устройство: отдать
тысяч на тридцать всякого
добра!
— Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С другой стороны, желающие
добра толкуют о том, что будет через
тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
— Да, насчет денег. У него сегодня в окружном суде решается их дело, и я жду князя Сережу, с чем-то он придет. Обещался прямо из суда ко мне. Вся их судьба; тут шестьдесят или восемьдесят
тысяч. Конечно, я всегда желал
добра и Андрею Петровичу (то есть Версилову), и, кажется, он останется победителем, а князья ни при чем. Закон!
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню
тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда
добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в бока, приподнимает то руку, то ногу, иногда голову. Рука, нога и голова падают снова как мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
От Англии до Азорских островов, например, 2250 морских миль (миля — 13/4 версты), оттуда до экватора 1020 м‹иль›, от экватора до мыса
Доброй Надежды 3180 м‹иль›, а от мыса
Доброй Надежды до Зондского пролива 5400 м‹иль›, всего около двадцати
тысяч верст.
Будет
тысячи миллионов счастливых младенцев и сто
тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания
добра и зла.
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни,
тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и
тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги, любви и
добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Но откуда же было взять сто
тысяч? Казенное
добро, говорят, ни на огне не горит, ни в воде не тонет, — оно только крадется, могли бы мы прибавить. Чего тут задумываться — сейчас генерал-адъютанта на почтовых в Москву разбирать дело.
Между тем сосчитали церковные деньги; оказалось, что на колокол собрано больше
тысячи рублей, из которых
добрых две трети внесены были усердием Сатира.
Отдельные сцены производили потрясающее впечатление. Горело десятками лет нажитое
добро, горело благосостояние нескольких
тысяч семей. И тут же рядом происходили те комедии, когда люди теряют от паники голову. Так, Харитон Артемьич бегал около своего горевшего дома с кипой газетной бумаги в руках — единственное, что он успел захватить.
— Да ведь я выкуплю свое
добро! Для чего же тогда ваш банк?.. Десять
тысяч — не деньги.
— Что же, мы со своей стороны сделали все, — объяснил он. — Прохорову обойдется его упрямство
тысяч в пятьдесят — и только. Вот всегда так… Хочешь человеку
добро сделать, по совести, а он на стену. Будем воевать.
И ну-ну-ну, ну-ну-ну: по всем по трем, вплоть до Питера, к Корзинкину прямо на двор. —
Добро пожаловать. Куды какой его высокопревосходительство затейник, из-за
тысячи верст шлет за какою дрянью. Только барин
доброй. Рад ему служить. Вот устерсы теперь лишь с биржи. Скажи, не меньше ста пятидесяти бочка, уступить нельзя, самим пришли дороги. Да мы с его милостию сочтемся. — Бочку взвалили в кибитку; поворотя оглобли, курьер уже опять скачет; успел лишь зайти в кабак и выпить два крючка сивухи.
Тысячу против одного держать можно, что изо ста дворянчиков, вступающих в службу, 98 становятся повесами, а два под старость или, правильнее сказать, два в дряхлые их, хотя нестарые лета становятся
добрыми людьми.
— Только по весне купил. Он верхний-то этаж снести хочет. Ранжереи тоже нарушил. Некому, говорит, здесь этого
добра есть. А в ранжереях-то кирпича одного
тысяч на пять будет.
Чрез несколько дней, впрочем, из пятисот
тысяч жителей нашлась одна
добрая душа: это был сосед Калиновича, живший еще этажом выше его, — молодой немец, с толстыми ногами, простоватой физиономией и с какими-то необыкновенно добродушными вихрами по всей голове.
И неужели они не знают, что в жизни, для того чтоб сделать хоть одно какое-нибудь
доброе дело, надобно совершить прежде
тысячу подлостей?
Сначала губернский предводитель слушал довольно равнодушно, когда Иван Петрович повествовал ему, что вот один
добрый человек из мещанского сословия, движимый патриотическими и христианскими чувствами, сделал пожертвование в тридцать
тысяч рублей для увеличения гимназии, за что и получил от правительства Владимира.
— Благодаря бога, имею склонность к
добрым делам! — произнес с чувством Тулузов и, получив квитанцию в представленных им Артасьеву тридцати
тысячах, раскланялся с ним и уехал.
Чтобы не дать в себе застынуть своему
доброму движению, Егор Егорыч немедленно позвал хозяина гостиницы и поручил ему отправить по почте две
тысячи рублей к племяннику с коротеньким письмецом, в котором он уведомлял Валерьяна, что имение его оставляет за собой и будет высылать ему деньги по мере надобности.
— Позвольте, господа! уж если подлог необходим, то, мне кажется, самое лучшее — это пустить
тысяч на тридцать векселей от имени Матрены Ивановны в пользу нашего общего друга, Ивана Иваныча? Ведь это наш долг, господа! наша нравственная, так сказать, обязанность перед
добрым товарищем и союзником… Согласны?
Отдал им всю землю, все домы и все
добро, что отрезал на свой обиход; а старых вотчинников,
тысяч примерно с двенадцать, выгнал из опричнины, словно животину.
Живет какой-нибудь судья, прокурор, правитель и знает, что по его приговору или решению сидят сейчас сотни,
тысячи оторванных от семей несчастных в одиночных тюрьмах, на каторгах, сходя с ума и убивая себя стеклом, голодом, знает, что у этих
тысяч людей есть еще
тысячи матерей, жен, детей, страдающих разлукой, лишенных свиданья, опозоренных, тщетно вымаливающих прощенья или хоть облегченья судьбы отцов, сыновей, мужей, братьев, и судья и правитель этот так загрубел в своем лицемерии, что он сам и ему подобные и их жены и домочадцы вполне уверены, что он при этом может быть очень
добрый и чувствительный человек.
И человек этот, погубив сотни,
тысячи людей, проклинающих его и отчаивающихся благодаря его деятельности в вере в
добро и бога, с сияющей, благодушной улыбкой на гладком лице идет к обедне, слушает Евангелие, произносит либеральные речи, ласкает своих детей, проповедует им нравственность и умиляется перед воображаемыми страданиями.
В другой брошюре, под заглавием: «Сколько нужно людей, чтобы преобразить злодейство в праведность», он говорит: «Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, — они убийцы. Но государство или народ может убивать, сколько он хочет, и это не будет убийство, а хорошее,
доброе дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков
тысяч людей становится невинным делом. Но сколько именно нужно людей для этого?
Люди же, делающие те же дела воровства, грабежа, истязаний, убийств, прикрываясь религиозными и научными либеральными оправданиями, как это делают все землевладельцы, купцы, фабриканты и всякие слуги правительства нашего времени, призывают других к подражанию своим поступкам и делают зло не только тем, которые страдают от него, но
тысячам и миллионам людей, которых они развращают, уничтожая для этих людей различие между
добром и злом.
Рассмотревши дело и убедившись в справедливости всего вышеизложенного, начальство не только не отрешило
доброго помпадура от должности, но даже опубликовало его поступки и поставило их в пример прочим. «Да ведомо будет всем и каждому, — сказано было в изданном по сему случаю документе, — что лучше одного помпадура
доброго, нежели семь
тысяч злых иметь, на основании того общепризнанного правила, что даже малый каменный дом все-таки лучше, нежели большая каменная болезнь».
В письме была описана вся жизнь Михайла Максимовича и в заключение сказано, что грешно оставлять в неведении госпожу
тысячи душ, которые страдают от тиранства изверга, ее мужа, и которых она может защитить, уничтожив доверенность, данную ему на управление имением; что кровь их вопиет на небо; что и теперь известный ей лакей, Иван Ануфриев, умирает от жестоких истязаний и что самой Прасковье Ивановне нечего опасаться, потому что Михайла Максимович в Чурасово не посмеет и появиться; что
добрые соседи и сам губернатор защитят ее.
Я думаю, мой друг,
Что благодарность — вещь, которая тем боле
Зависит от цены услуг,
Что не всегда
добро бывает в нашей воле!
Вот, например, вчера опять
Мне Слукин проиграл почти что
тысяч пять,
И я, ей богу, очень благодарен,
Да вот как: пью ли, ем, иль сплю,
Всё думаю об нем.
Карп. А барыне где же!
Добрые люди прикупают, а мы все продаем. Что одного лесу продано, что прочего! Набьет барыня полну коробку деньгами и держит их, и гроша никто не выпросит; а тут вдруг и полетят
тысячи, и полетят.
— Земля — богата, люди — бедны, солнце —
доброе, человек — зол. Всю жизнь я думал об этом, и хотя не говорил им, а они поняли думы отца. Шесть долларов в неделю — это сорок лир, ого! Но они нашли, что этого мало, и двадцать пять
тысяч таких же, как они, согласились с ними — этого мало для человека, который хочет хорошо жить…
В одно утро Елпидифор Мартыныч беседовал с Елизаветой Петровной и сам был при этом в каком-то елейном и
добром настроении духа. Князь накануне только прислал ему
тысячу рублей и приглашение снова сделаться годовым в доме его врачом.
Эти пятнадцать
тысяч ему следовало бы подарить!» — решил князь мысленно; но в то же время у него в голове сейчас явилось новое противоречие тому: «Этими пятнадцатью
тысячами дело никак бы не кончилось, — думал он, — Елена, подстрекаемая Жуквичем, вероятно, пойдет по этому пути все дальше и дальше и, чего
доброго, вступит в какой-нибудь польский заговор!» Князь был не трус, готов был стать в самую отчаянную и рискованную оппозицию и даже с удовольствием бы принял всякое политическое наказание, но он хотел, чтоб это последовало над ним за какое-нибудь дорогое и близкое сердцу его дело.
Родом из сибиряков, неизвестно как и на что существовавши в университете, Перехватов, тем не менее, однако, кончив курс, успел где-то добыть себе пять
тысяч; может быть, занял их у кого-нибудь из
добрых людей, или ему помогла в этом случае его красивая наружность…
— Точно так-с! — ответил Хмурин. — Кирпичу я ему поручил для меня купить,
тысяч на сто, а он тут и сплутовал сильно; я этого не стерпел, соскочил с пролеток, да с плетью за ним… «Ну, думаю, пропал совсем!..» А выходит, что на другой день он сам же пришел ко мне:
добрый, значит, этакой уж человек, и до сей поры мы приятели!..
— Что? Побагровел? Ах, немец, немец! чувствует мое сердце, что
добра от тебя не будет. Ты пойми: тут каждая минута миллион триста
тысяч червонцев стоит, а ты ломаешься: «уф спальни»!
— Et cent cinquante mille francs, [Сто пятьдесят
тысяч франков (фр.).] ты забыл и, сверх того, я согласна жить на твоей квартире месяц, два, que sais-je. [Сколько угодно (фр.).] Мы, конечно, проживем в два месяца эти сто пятьдесят
тысяч франков. Видишь, je suis bonne enfant и тебе вперед говорю, mais tu verras des etoiles. [Ты видишь, я
добра… но ты увидишь звезды (фр.).]
Вера Филипповна. Да какое мое довольство! Мне для себя ничего не нужно; тем я довольна, что всякому бедному помочь могу; никому отказывать не приходится, всякий с чем-нибудь да уйдет от меня! Сколько богатства-то и доходу у Потапа Потапыча! Лично я из моря черпаю, ничего не убывает, тысячу-две истратишь, а три прибудет. Или уж это бог посылает за
добрые дела.
— А Иван Борисыч, Машенька?.. За что ты этого человека хочешь лишиться? Он очень
добрый и благородный человек…
тысяча душ, друг мой… ты будешь счастлива с ним, — тебе и теперь уже все завидуют.
— Э, сверхштатным! Старик же и давал на содержание, я говорю вам, он
добрый; но мы все-таки не уступим. Конечно, двадцать пять рублей не обеспечение, но я вскорости надеюсь принять участие в управлении расстроенными имениями графа Завилейского, тогда прямо на три
тысячи; не то в присяжные поверенные. Нынче людей ищут… Ба! какой гром, гроза будет, хорошо, что я до грозы успел; я ведь пешком оттуда, почти все бежал.
Флор Федулыч. Шесть тысяч-с? И из такой малости вы себя унижаете!.. Вы, богатая,
добрая, милая дама, боже мой!
Во-первых, потому, что вследствие представления графа Уварова государь приказал производить Гоголю по три
тысячи рублей в продолжение трех лет, и во-вторых, потому, что продажа полных сочинений Гоголя, несмотря на чрезвычайные расходы и контрфакцию, доставила значительную сумму денег: их доставало и на добавок к содержанию Гоголя, и на уплату его долгов, и даже на
добрые тайные дела.
Мы решились ему помочь, но под большим секретом: я, Погодин, Баратынский и <Н. Ф.> Павлов сложились по двести пятьдесят рублей, и
тысячу рублей предложил сам, по сердцу весьма
добрый человек, И.
Может быть, Леонид сильно против него предубежден; может быть, он только не очень умен, но
добрый в душе человек; может быть, он точно любит Лидию Николаевну, доказательство этому отчасти есть: он жертвует для нее
тысячами.