Неточные совпадения
В начале июня мы оставили Сингапур.
Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс
Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Правда, с ним обращаются дружески-небрежно, как с
добрым, но пустым малым; якшаются с ним в течение двух-трех
недель, а потом вдруг и не кланяются с ним, и он сам уж не кланяется.
— А этот Сторешни́к, он две
недели кутил ужасно; но потом помирился с Аделью. Я очень рада за Адель: он
добрый малый; только жаль, что Адель не имеет характера.
— Да-с, вступаю в законный брак, — ответил он застенчиво. Я удивлялся героической отваге женщины, решающейся идти за этого
доброго, но уж чересчур некрасивого человека. Но когда, через две-три
недели, я увидел у него в доме девочку лет восьмнадцати, не то чтоб красивую, но смазливенькую и с живыми глазками, тогда я стал смотреть на него как на героя.
Она меня с ума в эти три
недели сведет! Будет кутить да мутить. Небось, и знакомых-то всех ему назвала, где и по каким дням бываем, да и к нам в дом, пожалуй, пригласила… Теперь куда мы, туда и он… какова потеха! Сраму-то, сраму одного по Москве сколько! Иная
добрая мать и принимать перестанет; скажет: у меня не въезжий дом, чтобы любовные свидания назначать!
— Обождать нужно.
Добрые люди не одну зиму, а и две, и три в Москве живут, да с пустом уезжают. А ты без году
неделю приехала, и уж вынь тебе да положь!
— Так ты, кум, еще не был у дьяка в новой хате? — говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе, мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух
недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. — Там теперь будет
добрая попойка! — продолжал Чуб, осклабив при этом свое лицо. — Как бы только нам не опоздать.
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку…
Добрая. Четыре года. Износу ей не будет… На той
неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
Ему известно было, что она, переехав, по его просьбе, три
недели назад из Павловска, поселилась в Измайловском полку у одной бывшей своей
доброй знакомой, вдовы-учительши, семейной и почтенной дамы, которая отдавала от себя хорошую меблированную квартиру, чем почти и жила.
Пестовы, люди жалостливые и
добрые, охотно согласились на его просьбу; он прожил у них
недели три, втайне ожидая ответа от отца, но ответа не пришло, — и прийти не могло.
Спешил, дорогой как-то простудился, а через две
недели не стало этого
доброго человека.
На прошедшей
неделе не удалось мне, почтенный и
добрый друг мой Егор Антонович, поблагодарить вас за ваше мартовское письмо, которое долго странствовало; через Иркутск, наконец, оно дошло до меня, и я насладился вашею беседою; рано или поздно она всегда для меня истинное утешение.
Мы кончили Паскаля, — теперь он уже в переплете. Я кой-где подскабливаю рукопись и
недели через две отправлю в Петербург. Вероятно, она вознаградит труды
доброго нашего Павла Сергеевича. Между тем без хвастовства должен сказать, что без меня вряд ли когда-нибудь это дело кончилось. Немного ленив наш
добрый оригинал. Он неимоверно потолстел. Странно видеть ту же фигуру в виде Артамона. Брат его и Барятинский с ним.
Две
недели, как получил,
добрая Катерина Ивановна, прямое письмо ваше от 25 мая с листками из Итанцы.
— Я бы, папочка, — сказала Юлия к концу обеда более обыкновенного ласковым голосом и когда сам Захаревский от выпитых им нескольких рюмок вина был в
добром расположении духа, — я бы желала на той
неделе вечер танцевальный устроить у нас.
Она умерла две
недели спустя. В эти две
недели своей агонии она уже ни разу не могла совершенно прийти в себя и избавиться от своих странных фантазий. Рассудок ее как будто помутился. Она твердо была уверена, до самой смерти своей, что дедушка зовет ее к себе и сердится на нее, что она не приходит, стучит на нее палкою и велит ей идти просить у
добрых людей на хлеб и на табак. Часто она начинала плакать во сне и, просыпаясь, рассказывала, что видела мамашу.
— «Хотя и не вешается мне на шею», — продолжал диктовать Петр Иваныч. Александр, не дотянувшись до него, поскорей сел на свое место. — А желает
добра потому, что не имеет причины и побуждения желать зла и потому что его просила обо мне моя матушка, которая делала некогда для него
добро. Он говорит, что меня не любит — и весьма основательно: в две
недели нельзя полюбить, и я еще не люблю его, хотя и уверяю в противном».
Иван Иваныч и ему с почтением начал подносить свою табакерку, предчувствуя, что он, подобно множеству других, послужив, как он говаривал, без году
неделю, обгонит его, сядет ему на шею и махнет в начальники отделения, а там, чего
доброго, и в вице-директоры, как вон тот, или в директоры, как этот, а начинали свою служебную школу и тот и этот под его руководством.
Но будь и
добра: иногда выдай и ему что-нибудь, и приятелям ходить позволяй, раз в
неделю, а если чаще, то гони.
Максим полюбил
добрых иноков. Он не замечал, как текло время. Но прошла
неделя, и он решился ехать. Еще в Слободе слышал Максим о новых набегах татар на рязанские земли и давно уже хотел вместе с рязанцами испытать над врагами ратной удачи. Когда он поведал о том игумену, старик опечалился.
Матвею нравилось сидеть в кухне за большим, чисто выскобленным столом; на одном конце стола Ключарев с татарином играли в шашки, — от них веяло чем-то интересным и серьёзным, на другом солдат раскладывал свою книгу, новые большие счёты, подводя итоги работе
недели; тут же сидела Наталья с шитьём в руках, она стала менее вертлявой, и в зелёных глазах её появилась
добрая забота о чём-то.
Грустная тень давно слетела с лица молодых. Они были совершенно счастливы.
Добрые люди не могли смотреть на них без удовольствия, и часто повторялись слова: «какая прекрасная пара!» Через
неделю молодые собирались ехать в Багрово, куда сестры Алексея Степаныча уехали через три дня после свадьбы. Софья Николавна написала с ними ласковое письмо к старикам.
Говорили, правда, что такое угощение продолжалось иногда
неделю и две; да с башкирцами и нельзя вдруг толковать о деле, и надо всякий день спрашивать: «А что, знаком,
добрый человек, давай говорить об мой дела».
Однако нам так и не удалось «им показать», потому что Райский скрылся из Петербурга неизвестно куда, а имущество журнала находилось в типографии. Судебный пристав отказал производить взыскание, так как не было ни редакции, ни конторы, ни склада изданий… В течение восьми
недель я ходил в съезд с своим исполнительным листом, чтобы разрешить вопрос, но непременные члены только пожимали плечами и просили зайти еще. Наконец, нашелся один
добрый человек, который вошел в мое положение.
Я опомнился и пришел в себя спустя три
недели в незнакомой мне комнате и увидел пред собою
доброе, благословенное лицо моей матери.
Я в 6 часов уходил в театр, а если не занят, то к Фофановым, где очень радовался за меня старый морской волк, радовался, что я иду на войну, делал мне разные поучения, которые в дальнейшем не прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей
доброй мамой. В труппе после рассказов Далматова и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на героя, поили, угощали и платили жалованье. Я играл раза три в
неделю.
Принимая в соображение шум и возгласы, раздававшиеся на дворе, можно было утвердительно сказать, что тетушка Анна и снохи ее также не оставались праздными. Там шла своего рода работа. И где ж видано, в самом деле, чтобы
добрые хозяйки сидели сложа руки, когда до светлого праздника остается всего-навсе одна
неделя!
— Знамое дело, какие теперь дороги! И то еще удивлению подобно, как до сих пор река стоит; в другие годы в это время она давно в берегах… Я полагаю, дюжи были морозы — лед-то
добре закрепили; оттого долее она и держит. А все, по-настоящему, пора бы расступиться! Вишь, какое тепло: мокрая рука не стынет на ветре! Вот вороны и жаворонки
недели три как уж прилетели! — говорил Глеб, околачивая молотком железное острие багра.
— Земля — богата, люди — бедны, солнце —
доброе, человек — зол. Всю жизнь я думал об этом, и хотя не говорил им, а они поняли думы отца. Шесть долларов в
неделю — это сорок лир, ого! Но они нашли, что этого мало, и двадцать пять тысяч таких же, как они, согласились с ними — этого мало для человека, который хочет хорошо жить…
— Знаешь ли, сестра! — примолвил вполголоса Ижорской, смотря вслед за Рославлевым, который вышел вместе с Полиною, — знаешь ли, кто больше всех пострадал от этого несчастного случая? Ведь это он! Свадьба была назначена на прошлой
неделе, а бедняжка Владимир только сегодня в первый раз поговорит на свободе с своей невестою. Не в
добрый час он выехал из Питера!
Я не знаю, что бы со мной было, если б и в третий срок я не получил письма; но в середине
недели, именно поутру в среду 14 апреля, мой
добрый Евсеич, после некоторого приготовления, состоявшего в том, что «верно, потому нет писем, что матушка сама едет, а может быть, и приехала», объявил мне с радостным лицом, что Марья Николавна здесь, в гимназии, что без доктора ее ко мне не пускают и что доктор сейчас приедет.
Этот
добрый старик был так обласкан моею матерью, так оценил ее горячность к сыну и так полюбил ее, что в первое же свидание дал честное слово: во-первых, через
неделю перевести меня в свою благонравную комнату — ибо прямо поместить туда неизвестного мальчика показалось бы для всех явным пристрастием — и, во-вторых, смотреть за мной более, чем за своими повесами, то есть своими родными сыновьями.
Нет сомнения, что если б
добрый, любимый и уважаемый Василий Петрович Упадышевский служил тогда главным надзирателем, то все это несчастное происшествие прекратилось бы в самом начале; но за несколько
недель он оставил гимназию по болезни, и должность его исправлял человек ничтожный.
Он может рассказать о необыкновенных мудрецах, знавших всё, о замечательных тружениках, не спавших по
неделям, о многочисленных мучениках и жертвах науки;
добро торжествует у него над злом, слабый всегда побеждает сильного, мудрый глупого, скромный гордого, молодой старого…
Всегда Настя была
добрая и кроткая, а тут, в эти три
недели, совсем точно ангел небесный стала.
Вернулись мы с кладбища в
добром расположении. Но прошло не больше
недели, и жизнь потекла по-прежнему такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше. И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!
Различные мысли без всякого порядка приходили ему в голову в продолжение целой ночи; то представлялся ему
добрый Владимир Андреич, так обласкавший его (Владимир Андреич показался Павлу очень
добрым), то невеста — девушка, от которой он еще поутру был так далек, которой почти не надеялся никогда видеть, но вдруг не только видел ее, но сидел с нею, говорил: она невеста его, она, говорят, влюблена в него, и
недели через две, как объявил уже Владимир Андреич, она сделается его женою.
— Мы ведь недавно, всего, кажись, три
недели, сюда подоспели… Вот парнюхе старуху свою хотелось проведать… да место вышло податно, так и остались зимовать… а то бы я навестил тебя… на ребяток поглядеть хотелось, мать-то их
добре померла… так что ж ты, Антонушка?.. К нам, что ли?..
Заходил я также в женские монастыри — на
неделю, на две — и в одном из них, на Волге, порубил себе ногу топором, когда колол дрова. Лечит меня мать Феоктиста,
добрая такая старушка; монастырёк небольшой, но богатый; сёстры всё такие сытые, важные. Злят они меня слащавостью своей, паточными улыбочками, жирными зобами.
Главное, если хотите, в том, что я здесь слоняюсь вот уже третью
неделю и, кажется, сам затягиваю мое дело нарочно, то есть о перемещении-то-с, и, право, если даже оно и выйдет, то я, чего
доброго, и сам забуду, что оно вышло-с, и не выеду из вашего Петербурга в моем настроении.
Если она сегодня голубоглазая, злая и веселая, то можно ожидать, что чрез
неделю вы услышите о ней как о черноокой,
доброй и слезливой.
Рыжов действительно срубил дерево по себе: через
неделю он привел в город жену — ражую, белую, румяную, с
добрыми карими глазами и с покорностью в каждом шаге и движении. Одета она была по-крестьянски, и шли оба супруга друг за другом, неся на плечах коромысло, на котором висела подвязанная холщовым концом расписная лубочная коробья с приданым.
Измывался я над ней зверским образом: гнал ее от себя, когда приходила; назначал свидания и раз по пяти не являлся; письма ее — милые, ласковые,
добрые письма — на диване, на полу у меня по
неделям валялись нераспечатанными.
— И опять через
неделю уйдешь. Ты знаешь, что он сделал прошлой весной, — сказал, обращаясь ко мне, Челновский. — Поставил я его на место, сто двадцать рублей в год платы, на всем готовом, с тем чтобы он приготовил ко второму классу гимназии одного мальчика. Справили ему все, что нужно, снарядили
доброго молодца. Ну, думаю, на месте наш Овцебык! А он через месяц опять перед нами как вырос. Еще за свою науку и белье там оставил.
Недель через шесть Алеша выздоровел, и все происходившее с ним перед болезнью казалось ему тяжелым сном. Ни учитель, ни товарищи не напоминали ему ни слова ни о черной курице, ни о наказании, которому он подвергся. Алеша же сам стыдился об этом говорить и старался быть послушным,
добрым, скромным и прилежным. Все его снова полюбили и стали ласкать, и он сделался примером для своих товарищей, хотя уже и не мог выучить наизусть двадцать печатных страниц вдруг, которых, впрочем, ему и не задавали.
Две
недели шел он эти двести верст и, совсем больной и слабый,
добрел до того места, в четырех верстах от дома, где встретился, не узнав ее и не быв узнан, с той Агашкой, которая считалась, но не была его дочерью и которой он выломал руку.
Городищев.
Добрая, не спорю. Даже отчасти и люблю ее, — вы не поверите, а люблю. Но (ожесточенно махает рукою)… Желал бы я вам побыть
неделю на моем месте, и послушал бы тогда, что вы заговорили бы! (Вздыхает.) Надобно итти к ней, ждет. (Громко.) Наденька, войди сюда.
Недели полторы после Настиных похорон приехал к Патапу Максимычу из Городца удельный крестьянин Григорий Филиппов. Запершись в задней горнице,
добрый час толковал с ним горемычный тысячник. Кончив разговоры, повел он приезжего по токарням, по красильням, по всему своему заведению.
И вот стали заходить
добрые люди, поедят, попьют, переночуют, а то и переднюют, и день, и два, и
неделю. Другой раз и возьмут что-нибудь из обуви и одежды, кому нужда. Уберут всё, как было до прихода, чтобы другим прохожим можно было также пользоваться, и уйдут и только знают благодарит неизвестного благодетеля.
Добрая она у меня была хозяйка, вот только еще двадцать
недель как померла.