Неточные совпадения
Паратов. Помилуйте, за кого же вы меня принимаете! Если женщина свободна, ну, тогда другой разговор… Я, Лариса Дмитриевна, человек с правилами, брак
для меня
дело священное. Я этого вольнодумства терпеть не могу. Позвольте узнать: ваш
будущий супруг, конечно, обладает многими достоинствами?
О, когда минет злоба
дня и настанет
будущее, тогда
будущий художник отыщет прекрасные формы даже
для изображения минувшего беспорядка и хаоса.
В эту минуту обработываются главные вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том, что ожидает колонию, то есть останется ли она только колониею европейцев, как оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших
для черных племен, и представит в
будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или черные, как законные дети одного отца, наравне с белыми, будут
разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации?
Но
для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным
дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в постоянную борьбу со всеми близкими людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой людям, которую он думал, что приносит на этой службе уже теперь и надеялся еще больше приносить в
будущем.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и
дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий
для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию, или он был бы совершенно прав, говоря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а
будущего для нее вовсе нет, что это «пробел разумения, грозный урок, данный народам, — до чего отчуждение и рабство могут довести». Это было покаяние и обвинение; знать вперед, чем примириться, — не
дело раскаяния, не
дело протеста, или сознание в вине — шутка и искупление — неискренно.
Возражения против изложенного выше, впрочем, очень возможны. Мне скажут, например, что я обличаю такие явления, на которых лежит обязательная печать фатализма. Нельзя же, в самом
деле, вооружить ведением детей, коль скоро их возраст самою природою осужден на неведение. Нельзя возложить на них заботу об устройстве
будущих их судеб, коль скоро они не обладают необходимым
для этого умственным развитием.
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика,
для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься
будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в
день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего
дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски, в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
— Так вот, господа, — начал Белоярцев, — вы сами видите на опыте несомненные выгоды ассоциации. Ясное
дело, что, издержав в месяц только по двадцати пяти рублей, каждый из нас может сделать невозможные
для него в прежнее время сбережения и ассоциация может дозволить себе на
будущее время несравненно большие удобства в жизни и даже удовольствия.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она
для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные
дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами,
будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила,
для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Иларион написал ей на это очень дружеское письмо, в котором упрашивал и умолял ее рассудить и одуматься, а Виссарион прямо ей отвечал, что какие бы там у нее со мной ни были отношения — это не его
дело; но что денег он
для ее же
будущего спокойствия не даст ей…
—
Дело в том, — продолжал генерал, — что несколько злоумышленников образовали из себя"Общество
для предвкушения гармоний
будущего".
— Отлично, очень хорошо… Но это все еще в
будущем, а теперь поговоримте о настоящем: у меня на первый раз есть
для вас маленькая дипломатическая миссия. Так, пустяки… Кстати, я говорил уже о вас генералу, и он согласен. Да… Так вот какое
дело, Авдей Никитич… Собственно, это пустяки, но из пустяков складывается целая жизнь. Я буду с вами откровенен… Надеюсь, что вы не откажете мне?
Его смущал вопрос об удалении нечистот из помещений фаланстеров, и
для разрешения его он прибегнул к когортам самоотверженных, тогда как в недалеком
будущем дело устроилось проще — при помощи ватерклозетов, дренажа, сточных труб и, наконец, целого подземного города, образец которого мы видим в катакомбах Парижа.
Но — странное
дело! — когда люди науки высказались в том смысле, что я месяца на три обязываюсь позабыть прошлое, настоящее и
будущее,
для того чтоб всецело посвятить себя нагуливанию животов, то я не только ничего не возразил, но сделал вид, что много доволен.
А как счастлив бывал он в этой комнате некогда! он был не один: около него присутствовал тогда прекрасный призрак и осенял его
днем за заботливым трудом, ночью бодрствовал над его изголовьем. Там жили с ним тогда мечты,
будущее было одето туманом, но не тяжелым, предвещающим ненастье, а утренним, скрывающим светлую зарю. За тем туманом таилось что-то, вероятно — счастье… А теперь? не только его комната,
для него опустел целый мир, и в нем самом холод, тоска…
Там Софья Антроповна, старушка из благородных, давно уже проживавшая у Юлии Михайловны, растолковала ему, что та еще в десять часов изволила отправиться в большой компании, в трех экипажах, к Варваре Петровне Ставрогиной в Скворешники, чтоб осмотреть тамошнее место
для будущего, уже второго, замышляемого праздника, через две недели, и что так еще три
дня тому было условлено с самою Варварой Петровной.
— На
днях для этой цели вы двоеженство устроили, — продолжал он, — а в
будущем, может быть, понадобится и подлог…
Наконец он повторил мне несколько раз, что какая бы ни была воля бога
для будущего, но что его теперь занимает только мысль о выкупе семейства; что он умоляет меня, во имя бога, помочь ему и позволить ему вернуться в окрестности Чечни, где бы он, через посредство и с дозволения наших начальников, мог иметь сношения с своим семейством, постоянные известия о его настоящем положении и о средствах освободить его; что многие лица и даже некоторые наибы в этой части неприятельской страны более или менее привязаны к нему; что во всем этом населении, уже покоренном русскими или нейтральном, ему легко будет иметь, с нашей помощью, сношения, очень полезные
для достижения цели, преследовавшей его
днем и ночью, исполнение которой так его успокоит и даст ему возможность действовать
для нашей пользы и заслужить наше доверие.
Затем я приступаю ко второй половине моей программы и начинаю с того, что приготовляю почву, необходимую
для будущего сеяния, то есть устраняю вредные элементы, которые могут представлять неожиданные препятствия
для моего
дела.
Будущий историк, коему позволено будет распечатать
дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд — конечно несовершенный, но добросовестный. Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцова, двух Паниных, Суворова, Бибикова, Михельсона, Вольтера и Державина, не должна быть затеряна
для потомства.
Нет, это самое неприятное место, и я им совершенно недовольна; разумеется, если Егор Егорович говорит, что это нужно
для будущего, то я в его мужские
дела не мешаюсь, но все, что я вижу, все, во что я вникаю в течение
дел по его должности, то, по-моему, это такая мизерность, которою способному человеку даже стыдно заниматься.
1882 год. Первый год моей газетной работы: по нем можно видеть всю суть того
дела, которому я посвятил себя на много лет. С этого года я стал настоящим москвичом. Москва была в этом году особенная благодаря открывавшейся Всероссийской художественной выставке, внесшей в патриархальную столицу столько оживления и суеты.
Для дебютирующего репортера при требовательной редакции это была лучшая школа, отразившаяся на всей
будущей моей деятельности.
Глумов. Брак — такое
дело великое, такой важный шаг в жизни… не откажитесь!.. благословение такого высокодобродетельного лица будет служить залогом… уже знакомство с особой вашего превосходительства есть счастие, а в некотором роде родство, хотя и духовное, это даже и
для будущих детей…
Для этих людей не было
будущего: они жили сегодняшним
днем, чтобы медленно умереть завтра или послезавтра.
И догадался; — с досадой смотрел он на веселую толпу и думал о
будущем, рассчитывал
дни, сквозь зубы бормотал какие-то упреки… и потом, обратившись к дому… сказал: так точно! слух этот не лжив… через несколько недель здесь будет кровь, и больше; почему они не заплотят за долголетнее веселье одним
днем страдания, когда другие, после бесчисленных мук, не получают ни одной минуты счастья!..
для чего они любимцы неба, а не я! — о, создатель, если б ты меня любил — как сына, — нет, — как приемыша… половина моей благодарности перевесила бы все их молитвы… — но ты меня проклял в час рождения… и я прокляну твое владычество, в час моей кончины…
Сегодня был
день печальный, дождливый, без просвета, точно
будущая старость моя. Меня теснят такие странные мысли, такие темные ощущения, такие еще не ясные
для меня вопросы толпятся в моей голове — а как-то нет ни силы, ни хотения их разрешить. Не мне разрешить все это!
Этот тон возмущал Бенни, и мне кажется, что такое посвящение в самом
деле довольно любопытно как
для современников автора, так, особенно,
для будущего историка литературы нашего времени, который по достоинству оценит искренность литературных трудов этого любопытного писателя и прозорливость «снисхождения, одобрявшего недостоинства трудившегося».
Для большей наглядности домашней жизни, о которой придется говорить, дозволю себе сказать несколько слов о родном гнезде Новоселках. Когда по смерти деда Неофита Петровича отцу по
разделу достались: лесное в 7 верстах от Мценска Козюлькино, Новосильское, пустынное Скворчее и не менее пустынный Ливенский Тим, — отец выбрал Козюлькино своим местопребыванием и, расчистив значительную лесную площадь на склоняющемся к реке Зуше возвышении, заложил
будущую усадьбу, переименовав Козюлькино в Новоселки.
Познакомившись с моими
будущими друзьями, вернемся, чтобы не забегать вперед, в штаб полка к ежедневному утреннему хождению во второй взвод к вахмистру Лисицкому и в манеж, в котором я каждый
день усердно отъезжал по лошади, а иногда и по две. Не знаю,
для каких экспериментов взводный вахмистр стал гонять меня под открытым небом на корде, чуть ли не на такой лошади, на которой никто не ездил.
«Обходив несколько домов
для сбора должных мне денег, в ином завтраками отпотчевали, в другом отослали до
будущего понедельника, в третьем не доложили госпоже за болезнию, которая приключилась ей от того, что птичка ее вылетела из клетки и любимая собачка переломила ножку; одним словом: вместо трехсот рублей, которые считал я тот
день получить, тринадцать рублей мне отдал тот из должников моих, который бы скорее извинен был в неисправности, ибо он всех прочих беднее».
«Гораздо несчастнее холопства, — говорит он, — было состояние земледельцев свободных, которые, нанимая землю в поместьях или в отчинах у дворян, обязывались трудиться
для них свыше сил человеческих, не могли ни двух
дней в неделе работать на себя, переходили к иным владельцам и обманывались в надежде на лучшую долю: ибо временные корыстолюбивые господа или помещики нигде не жалели, не берегли их
для будущего.
В ней уже сидел бес, который
день и ночь шептал ей, что она очаровательна, божественна, и она, определенно не знавшая,
для чего, собственно, она создана и
для чего ей дана жизнь, воображала себя в
будущем не иначе, как очень богатою и знатною, ей грезились балы, скачки, ливреи, роскошная гостиная, свой salon и целый рой графов, князей, посланников, знаменитых художников и артистов, и все это поклоняется ей и восхищается ее красотой и туалетами…
— О да, да! Непременно! Но тебе, может быть, неудобно говорить о дикости! Ведь ты сегодня именинник, мы сегодня пируем здесь твой
день, и я тебя увела сюда не
для того, чтобы говорить о прошлом, а
для того, чтобы сказать тебе наедине радость, что открывается в настоящем и
будущем.
Социалистические брошюры начал я читать всего за год до переворота жизни и
будущее — понимаю, а в настоящем — разбираюсь с большим трудом, прошлое же русской земли — совсем тёмное
дело для меня; тут, пожалуй, Егор больше знает, чем я.
Надо не думать о
будущем, а только в настоящем стараться делать жизнь радостной
для себя и других. «Завтрашний
день печется сам о себе». Это великая правда. Тем-то и хороша жизнь, что никак не знаешь, что нужно
для будущего. Одно наверное нужно и годится всегда — в настоящую минуту любовь к людям.
Говорят, что
для того, кто делает добро, не нужно награды. Это правда, если думать, что награда будет не в тебе и не сейчас, а в
будущем. Но без награды, без того, чтобы добро не давало радости человеку, не мог бы человек делать добро.
Дело только в том, чтобы понимать, в чем истинная награда. Истинная награда не во внешнем и
будущем, а во внутреннем и настоящем: в улучшении своей души. В этом и награда и побуждение к деланию добра.
Большие, важные, великие
дела, которые могут быть окончены только в
будущем, — всё это не настоящие
дела, не
для бога сделанные. Если веришь в бога, то будешь верить в жизнь в настоящем, будешь делать те
дела, которые вполне закончены в настоящем.
Выдал Марко Данилыч деньги, а вишневку обещал принести на другой
день. Субханкулов дал расписку. Было в ней писано, что ежели Субханкулову не удастся Мокея Данилова выкупить, то повинен он на
будущей ярманке деньги Марку Данилычу отдать обратно. К маклеру пошли
для перевода расписки на русский язык и
для записки в книгу.
— Мы найдем, о чем нам говорить. При той скуке, которую я теперь переживаю, вы
для меня находка. Мне пришла в голову одна маленькая идейка. Не хотите ли отпраздновать вместе со мной
день вашего рождения, который будет в четверг на
будущей неделе? Видите, как я еще помню вас? Я не забыла даже
день вашего рождения…Хотите?
Первая моя экскурсия в деревню летом 1861 года длилась всего около двух месяцев; но
для будущего бытописателя-беллетриста она не прошла даром. Все это время я каждый
день должен был предаваться наблюдениям и природы, и хозяйственных порядков, и крестьянского"мира", и народного быта вообще, и приказчиков, и соседей, и местных властей вроде тех, кто вводил меня во владение.
Это он говорил себе каждый раз, как обедал у Нетовых. Их столовая и весь их дом и дали ему готовый материал
для мечтаний о его
будущих «русских» хоромах. До славянщины ему мало
дела, хоть он и побывал в Сербии и Болгарии волонтером, квасу и тулупа тоже не любил, но палаты его будут в «стиле», вроде дома и столовой Нетовых. В Москве так нужно.
Исмайлов пришел в смятение, но, однако, все-таки оставался у
дела: он преподавал
будущему дипломату не только латинский язык и математику, но, «зная цель приготовить воспитанника к дипломатической службе», имел в виду и это: он «предложил преподавать воспитаннику то, что
для дипломата нужно и важно».
Наступает время и наступило уже, когда обман, выдающий отрицание — на словах — этой жизни,
для приготовления себе
будущей, и признание одного личного животного существования за жизнь и так называемого долга за
дело жизни, — когда обман этот становится ясным
для большинства людей, и только забитые нуждой и отупевшие от похотливой жизни люди могут еще существовать, не чувствуя бессмысленности и бедственности своего существования.
Будущее! Да есть ли
для него это
будущее? Его, несомненно, считают мертвым, да и на самом
деле, он заживо похоронил себя в этой ужасной барке.
Придет к ней родственник или знакомый,
для того только, чтобы, при
будущей встрече с ней, отделаться наперед от какого-нибудь дерзкого приветствия, и начнет она душить посетителя своими
делами.
— Но я все-таки доволен, что удержал тебя от самоубийства, если жизнь, на самом
деле, не представляет
для тебя ничего в
будущем, то кто же тебе мешает искать смерти, но не бесполезной, здесь, в кабинете, где пуля разбила бы тебе голову точно так же, как разбила твоего гипсового Аполлона, а там, где твоя смерть может послужить примером
для других, может одушевить солдат и решить битву, от которой зависят судьбы народов.
Екатерина вызывала его в Петербург
для совещания о плане
будущей кампании и о
делах со Швецией, которая, пользуясь затруднениями России на юге, объявила нам тоже войну.
Читатель, без сомнения, догадался, что Сергей Дмитриевич под угрозой увез Екатерину Петровну из Москвы на самом
деле не
для нежных воспоминаний сладких поцелуев прошлого, а лишь
для того, чтобы обеспечить себе привольное
будущее: он ни на минуту не задумался уничтожить когда-то близкую ему женщину, которая стояла преградой к получению его сыном Евгением, опекуном которого он будет состоять как отец, наследства после не нынче-завтра могущего умереть Петра Валерьяновича Хвостова, — Талицкий навел о состоянии его здоровья самые точные справки, — завещавшего все свое громадное состояние своей жене Зое Никитишне, в которой он, Сергей Дмитриевич, с первого взгляда узнал Катю Бахметьеву.
Тяжелое и страшное
дело, порученное ему графом Свенторжецким, награда за которое было целое состояние, необходимое ему
для будущей полной отрады и утехи жизни с молодой женой, заставило его отсрочить исполнение задуманного им плана.