Неточные совпадения
— Ну, если не берешь, так я отдам книги в гимназию:
дай сюда каталог! Сегодня же отошлю к
директору… — сказал Райский и хотел взять у Леонтия реестр книг.
В настоящую минуту тепленькое место
директора в узловско-моховском банке и довольно кругленькая сумма, получаемая им в опекунском совете по опеке над Шатровскими заводами,
давали Половодову полную возможность жить на широкую ногу и придумывать разные дорогие затеи.
— Молчать… Я говорю: тай — ные сборы, потому что вы о них ничего не сказали мне, вашему
директору… Я говорю: незаконные, потому… — он выпрямился на стуле и продолжал торжественно: — …что на — ло — ги устанавливаются только государственным советом… Знаете ли вы, что если бы я
дал официальный ход этому делу, то вы не только были бы исключены из гимназии, но… и отданы под суд…
Равно как одобрение феатральному сочинению
дает публика, а не
директор феатра, так и выпускаемому в мир сочинению ценсор ни славы не
даст, ни бесславия.
— Этот характерный отзыв
дал Вязмитинову имя светского человека с «либерально-консервативным направлением», а вскоре затем и место, а с ним и дружеское расположение одного
директора департамента — консервативного либерала и генерала Горностаева, некогда сотрудника-корреспондента заграничных русских публицистов, а ныне кстати и некстати повторяющего: «des réformes toujours, des outopies jamais».
— Пора нам, старикам, на погост, Ниловна! Начинается новый народ. Что мы жили? На коленках ползали и все в землю кланялись. А теперь люди, — не то опамятовались, не то — еще хуже ошибаются, ну — не похожи на нас. Вот она, молодежь-то, говорит с
директором, как с равным… да-а! До свидания, Павел Михайлов, хорошо ты, брат, за людей стоишь!
Дай бог тебе, — может, найдешь ходы-выходы, —
дай бог!
Несмотря на твердое намерение начать службу, Калинович, однако, около недели медлил идти представиться
директору. Петербург уж начинал ему
давать себя окончательно чувствовать, и хоть он не знал его еще с бюрократической стороны, но уж заранее предчувствовал недоброе. Робко и нерешительно пошел он, наконец, одним утром и далеко не той смелою рукою, как у редактора, дернул за звонок перед директорской квартирой. Дверь ему отворил курьер.
— Да, вот жена моя, — отвечал Калинович, показывая
директору на проходившую с другой
дамой Полину, которая, при всей неправильности стана, сумела поклониться свысока, а
директор, в свою очередь, отдавая поклон, заметно устремил взор на огромные брильянты Полины, чего Калинович при этом знакомстве и желал.
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире.
Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки
даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу.
Директор, слушая ее, пожимал только плечами.
— Пойдемте, однако, на наше ристалище! — проговорил
директор, когда
дамы отошли.
— Они взятки
дают директору, — заявила она.
Нет-с, я старовер, и я сознательно старовер, потому что я знал лучшее время, когда все это только разворачивалось и распочиналось; то было благородное время, когда в Петербурге школа устраивалась возле школы, и молодежь, и наши
дамы, и я, и моя жена, и ее сестра… я был начальником отделения, а она была дочь
директора… но мы все, все были вместе: ни чинов, ни споров, ни попреков русским или польским происхождением и симпатиями, а все заодно, и… вдруг из Москвы пускают интригу, развивают ее, находят в Петербурге пособников, и вот в позапрошлом году, когда меня послали сюда, на эту должность, я уже ничего не мог сгруппировать в Петербурге.
Директор закричал, затопал,
дал нескольким ближе к нему стоявшим звонкие пощечины, и тут вдруг начальство перешло от угрозы к самым лукавым соблазнам.
Сейчас же они
дали знать об этом
директору Перскому, а сами меж тем уже сделали, как умели, раненым перевязку.
Директор был несколько озадачен; но обозлившийся главный надзиратель возразил ей, «что она сама, по своей безрассудной горячности, портит все дело; что в отсутствие его она пользовалась слабостью начальства, брала сына беспрестанно на дом, беспрестанно приезжала в гимназию, возвращалась с дороги, наконец через два месяца опять приехала, и что, таким образом, не
дает возможности мальчику привыкнуть к его новому положению; что причиною его болезни она сама, а не строгое начальство и что настоящий ее приезд наделает много зла, потому что сын ее, который уже выздоравливал, сегодня поутру сделался очень болен».
Один
директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал
дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье.
Арбузов стал просить его отложить сегодняшнюю борьбу на день или на два. Если
директору угодно, он, Арбузов,
даст за это вне заключенных условий два или даже три вечерних упражнения с гирями. Вместе с тем не возьмет ли на себя господин
директор труд переговорить с Ребером относительно перемены дня состязания.
— Ничего не знала, а у нас был
директор Ермаков, которого все знали, и он был со всеми знаком, и с этой с графинею. Она прежде жила как все, — экозес танцевала, а потом с одним англичанином познакомилась, и ей захотелось людей исправлять. Ермаков за нас заступался, рассказывал всем, что нас «исправить можно». А она услыхала и говорит: «Ах,
дайте мне одного — самого несчастного». Меня и послали. Я и идти не хотел, а
директор говорит: «Идите — она добрая».
— Всё вздор, вздор, вздор… — бормотал я, спускаясь по лестнице. — Вздор… И то вздор, будто мною руководит самолюбие или тщеславие… Какие пустяки! Разве за голодающих
дадут мне звезду, что ли, или сделают меня
директором департамента? Вздор, вздор! И перед кем тут в деревне тщеславиться?
На другой день, однако, я спросил одного из наших чиновников, бывшего моим товарищем в Казанской гимназии, А. С. Скуридина, которого Розенкампф очень любил: «Правда ли, что у нашего
директора есть какие-то сочинения умершего Вольфа?» Скуридин сначала запирался, говорил, что ничего не знает, а потом под великим секретом открылся мне, что это правда, что он видел эти бумаги, писанные по-русски и самым неразборчивым почерком, что сам Розенкампф ни прочесть, ни понять их не может, что Скуридин кое-что переводил ему на немецкий язык, что это совершенная галиматья, но что Розенкампф очень дорожит бреднями сумасшедшего Вольфа и ни за что на свете никому не
дает их.
— «В настоящем случае, говорю, есть еще одно довольно важное обстоятельство: ведомство наше, как небезызвестно вашему сиятельству, преобразовано, устроено и организовано исключительно мною и господином Вуландом, и если бы господин Вуланд был жив, то при теперешних обстоятельствах и вопроса никакого не могло бы быть: мне бы
дали какое-нибудь назначение, а господин Вуланд сел бы на мое место, и дела пошли бы точно так же, как и теперь идут; но господин Вуланд умер, вновь назначенные
директора — люди совершенно неопытные, я уйду, сам граф стар и болен.
Но это был уже не прежний
директор, добродушный и снисходительный; он с первого разу
дал почувствовать всю необъятную разницу между им и его гаерами, назначенными для удовольствия.
Дарьялов. Есть, конечно! Но все это как-то неподходящие. Прежде всего, как вы знаете, я
директор компании «по выщипке руна из овец». Не акций же этой компании
дать вам на тридцать тысяч? Вы их можете сами приобрести в каждой конторе.
Немного погодя она видела, как он шел в паре в grand rond, и в этот раз он уже пошатывался и что-то выкрикивал, к великому конфузу своей
дамы, и Аня вспомнила, как года три назад на балу он так же вот пошатывался и выкрикивал — и кончилось тем, что околоточный увез его домой спать, а на другой день
директор грозил уволить со службы.
Они
давали обед
директору училищ, и еще накануне, с утра до позднего вечера, везде в доме мыли полы, вытирали пыль и вощили красного дерева столы и комоды.
Вообще по всему можно было видеть, что фельдмаршал считал своего
директора за человека необыкновенного, которого надо было уважать; но тем не менее это не помешало им разойтись довольно смешно и, так сказать, анекдотически. Поводом к этому послужило их несогласие в оригинальном вопросе о самоварах, которым Иван Фомич Самбурский надумал
дать государственную роль в истории.
— Вот что, Сергей Капитоныч, — сказал
директор. — Вы извините… Не мое это дело, но все-таки я должен
дать понять… Моя обязанность… Видите ли, ходят слухи, что вы живете с этой… с кухаркой… Не мое это дело, но… Живите с ней, целуйтесь… что хотите, только, пожалуйста, не так гласно! Прошу вас! Не забывайте, что вы педагог!
— А какая досадная вещь вышла… Я вам писала, —
директор банка обещал мне немедленно
дать вам место в банке, как только приедете. Вчера захожу к нему, — оказывается, он совсем неожиданно уехал за границу В Карлсбаде у него опасно заболела дочь. Спрашивала я помощника
директора, ему он ничего не говорил о вас. Такая досада. Придется вам ждать, пока воротится
директор.
В камере сидело пять женщин. Жена и дочь бежавшего начальника уездной милиции при белых. Две
дамы, на которых донесла их прислуга, что они ругали большевиков. И седая женщина с одутловатым лицом, приютившая Катю в первую ночь, — жена
директора одного из частных банков. С нею случилась странная история. Однажды, в отсутствие мужа, к ней пришли два молодых человека, отозвали ее в отдельную комнату и сообщили, что они — офицеры, что большевики их разыскивают для расстрела, и умоляли
дать им приют на сутки.
При Гамбетте же, в качестве его
директора департамента как министра внутренних дел состоял его приятель Лорье, из французских евреев, известный адвокат, про жену которого и в Type поговаривали, что она"
дама сердца"диктатора. Это могла быть и сплетня, но и младшие чиновники рассказывали при мне много про эту
даму и, между прочим, то, как она незадолго перед тем шла через все залы и громко возглашала...
— Ну, понятно, — сказал
директор. — Кто их не любит? Это понятно… Все грешны… Все мы жаждем любви, сказал какой-то… философ… Мы тебя понимаем… Вот что… Ежели ты так уж любишь, то изволь: я
дам тебе письмо к одной… Она хорошенькая… Езди к ней на мой счет. Хочешь? И к другой
дам письмо… И к третьей
дам письмо!.. Все три хорошенькие, говорят по-французски… пухленькие… Вино тоже любишь?
Преподавание драматического искусства находилось при мне в руках четырех"сосьетеров": (постоянных членов труппы) Сансон, Ренье, Брессан и посредственный актер Тальбо. Отдел этот составлял маленькое"государство в государстве". Главное начальство в лице
директора, композитора Обера, ни во что не входило. Но я все-таки должен был явиться и к Оберу — попросить позволения посещать классы декламации, которое он мне сейчас же и
дал.
Тогда на репетиции никого посторонних не пускали, так что я должен был просить
директора, чтобы этой
даме позволили сесть в глубине одной из лож бенуара.
Этот актер-директор оставил целый репертуар водевилей, которые и в конце 60-х годов все еще давались в жанровых театрах, где
давали и Оффенбаха лучше, чем где-либо, кроме Парижа, по вокальному исполнению и по блеску обстановки — даже и лучше Парижа.
Но повеселиться все-таки можно было, были хорошенькие
дамы, меня представили дочерям
директора, — одна была стройная, с косою и немножко напоминала наружностью Машу Плещееву.
В самый разгар гулянья, часу в четвертом, в губернаторском павильоне, построенном на берегу реки, собралось греться местное отборное общество. Тут были старик губернатор с женой, архиерей, председатель суда,
директор гимназии и многие другие.
Дамы сидели в креслах, а мужчины толпились около широкой стеклянной двери и глядели на каток.
— Да, но это место уже другому обещано, — сказал
директор и нахмурился. — И ты знаешь мое правило: я никогда не
даю мест по протекции.
Канкрин поблагодарил этого
директора, и место Ивану Павловичу тотчас
дали.
Но ваш благородный и почтенный профессор заступился за вас — и решил ходатайствовать у
директора, чтобы вас оставили и
дали вам другого преподавателя сценического искусства вместо него.
Николай Герасимович
дал ему записку к
директору тюрьмы, в которой просил его выдать тысячу франков защитнику из лежащих в конторе его денег. Прощаясь, адвокат обещал его навещать и сделать все, что будет возможно.