Неточные совпадения
Самгин, почувствовав опасность, ответил не сразу. Он видел, что ответа ждет не один этот, с курчавой бородой, а все три или четыре
десятка людей, стесненных в какой-то барской
комнате, уставленной запертыми шкафами красного ‹дерева›, похожей на гардероб, среди которого стоит длинный стол. Закурив не торопясь папиросу, Самгин сказал...
Через несколько минут Самгин оказался в
комнате, где собралось несколько
десятков людей, человек тридцать сидели на стульях и скамьях, на подоконниках трех окон, остальные стояли плечо в плечо друг другу настолько тесно, что Фроленков с трудом протискался вперед, нашептывая строго, как человек власть имущий...
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то ушла, в
комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели
десятки голосов. Самгин пытался вспомнить слова своей речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
— Змея! — произнес Захар, всплеснув руками, и так приударил плачем, как будто
десятка два жуков влетели и зажужжали в
комнате. — Когда же я змею поминал? — говорил он среди рыданий. — Да я и во сне-то не вижу ее, поганую!
Когда зал этот освобождался к двум часам ночи, стулья перед сценой убирались, вкатывался
десяток круглых столов для «железки», и шел открытый азарт вовсю, переносившийся из разных столовых, гостиных и специальных карточных
комнат.
Здесь в небольшом пространстве классной
комнаты, из которой вынесены парты, усердно танцуют дружка с дружкой под звуки «взрослой» музыки
десятка два самых младших воспитанниц, в зеленых юбочках, совсем еще детей, «малявок», как их свысока называют старшие.
Дело происходило в распорядительной камере. Посредине
комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном; в углу — другой стол поменьше, за которым, над кипой бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи глядел на нас. Из-за стеклянной перегородки виднелась другая, более обширная
комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами, за которыми занималось с
десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина.
Кроватей в
комнате стояло около
десятка, но из жильцов в ней находился только один господин, звание которого лозищане определить не могли.
Хозяин несколько оживился, встал, прошёл по
комнате и, остановясь в углу перед божницей с
десятком икон в дорогих ризах, сказал оттуда...
Кожемякину стало немного жалко старика, он вздохнул и снова осмотрел
комнату, тесно заставленную сундуками и комодами. Блестели две горки, битком набитые серебром: грудами чайных и столовых ложек, связанных верёвочками и лентами,
десятками подстаканников, бокалов с чернью, золочёных рюмок. На комодах стояли подсвечники, канделябры, несколько самоваров, а весь передний угол был густо завешан иконами в ризах;
комната напоминала лавку старьёвщика.
И начинало мне представляться, что годы и
десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей
комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Стены были серы, потолок и карнизы закопчены, на полу тянулись щели и зияли дыры непонятного происхождения (думалось, что их пробил каблуком все тот же силач), и казалось, если бы в
комнате повесили
десяток ламп, то она не перестала бы быть темной.
Неизменным завсегдатаем погребка сделался и Корпелкин. С утра он сидел в задней темной
комнате, известной под именем «клоповника», вместе с
десятком оборванцев, голодных, опухших от пьянства, грязных…
Со двора и с улицы в открытые окна смотрят горожане,
десятки голов шевелятся в синем воздухе, поминутно сменяясь одна другою; открытые рты шепчут, шипят, кричат; окна кажутся мешками, из которых эти шумные головы сейчас покатятся в
комнату, как арбузы.
Хотя, впрочем, этому и не было никакой причины, потому что
десяток чиновников, составлявших весь правительственный механизм канцелярии, и без того был в надлежащем страхе: завидя его издали, оставлял уже дело и ожидал стоя в вытяжку, пока начальник пройдет через
комнату.
Особенная прелесть шуток, откалываемых Квадратуловым, заключалась в том, что он только что стащил в дежурной
комнате со стола целый
десяток блинчиков с вареньем, принесенных на обед дяде Васе в виде третьего блюда.
Комната его по своему убранству совершенно не походила на предыдущий нумер: во-первых, на кровати лежала трехпудовая перина и до пяти подушек; по стенам стояли: ящики, ящички, два тульские ружья, несколько черешневых чубуков, висели четверня московских шлей с оголовками и калмыцкий тулуп; по окнам стояли чашки, чайник, кофейник, судок для вин, графин с водкой и фунта два икры, московский калач и
десяток редиски.
Два больших зала, один — столовая, другой — общее помещение для спокойных больных, широкий коридор со стеклянною дверью, выходившей в сад с цветником, и
десятка два отдельных
комнат, где жили больные, занимали нижний этаж; тут же были устроены две темные
комнаты, одна обитая тюфяками, другая досками, в которые сажали буйных, и огромная мрачная
комната со сводами — ванная.
И вдруг мое появление перенесло его в Иркутск, в низкую
комнату, где голова хорунжего далеко не достигала потолка и не поднималась выше
десятков других, самых обыкновенных голов.
Незапертая дверь, сорванная с клямки, распахнулась, оглушительно хлопнув о стену, и в яркий просвет, образованный ею, ворвалась черная кричащая толпа. С исковерканными злобою лицами, давя и толкая друг друга и сами не замечая этого, в хату стремительно ввергались, теснимые сзади,
десятки потерявших рассудок людей. Растрепанные, волосатые, озверелые лица нагромоздились снаружи по окнам, загородив собою золотые пыльные столбы света и затемнив
комнату.
— Какие шутки! — на всю
комнату крикнул Макар Тихоныч. — Никаких шуток нет. Я, матушка, слава тебе Господи, седьмой
десяток правдой живу, шутом сроду не бывал… Да что с тобой, с бабой, толковать — с родителем лучше решу… Слушай, Гаврила Маркелыч, плюнь на Евграшку, меня возьми в зятья — дело-то не в пример будет ладнее. Завтра же за Марью Гавриловну дом запишу, а опричь того пятьдесят тысяч капиталу чистоганом вручу… Идет, что ли?
Когда Смолокуров домой воротился, Дуня давно уж спала. Не снимая платья, он осторожно разулся и, тихонечко войдя в соседнюю
комнату, бережно и беззвучно положил Дуне на столик обещанный гостинец —
десяток спелых розовых персиков и большую, душистую дыню-канталупку, купленные им при выходе из трактира. Потом минуты две постоял он над крепко, безмятежным сном заснувшею девушкой и, сотворив над ее изголовьем молитву, тихонько вышел на цыпочках вон.
Долго думал, долго на счетах выкладывал, наконец, ровно чем озаренный, быстро с места вскочил, прошелся раз
десяток взад и вперед по
комнате и сел письмо писать.
Как в тумане мелькнула лестница… Не то коридорчик, не то
комната с медным желобом, прикрепленным к стене, с такими же медными кранами над ним, вделанными в стену… Дверь… И снова
комната, длинная, с
десятками четырьмя кроватей, поставленных изголовьем к изголовью, в два ряда.
Люди
десятками ютятся в зловонных конурах, а мы занимаем по пяти-шести
комнат; люди рады, если раздобудутся к обеду парою картофелин, а мы наедаемся так, что не можем шевельнуться.
Десятский не ведет их к помещику, у которого, кроме своих десяти
комнат в доме, есть еще
десятки помещений и в конторе, и в кучерской, и в прачечной, и в белой и в черной людской, и в других заведениях; ни к священнику или дьякону, торговцу, у которых хоть и небольшие дома, но все-таки есть некоторый простор, а к тому крестьянину, у которого вся семья: жена, снохи, девки, большие и малые ребята, все в одной семи-восьми-десятиаршинной горнице.
По возвращении домой, куда меня провожает гурьба попутчиков и попутчиц, я еще долго не ложусь. До трех часов горит в моей
комнате лампа, и я сижу над французским переводом. Я перевожу длинную повесть модного французского писателя. За этот перевод мечтаю получить несколько
десятков рублей.
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола сидело за чаем с
десяток мужчин и дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая
комната с голубою мебелью.
Кроме стола и табурета в
комнате стояли две лавки у стен да кровать с пузатой периной и несколькими подушками; на полке, приделанной к стене, противоположной переднему углу, лежали, в образцовом порядке, несколько
десятков книг в кожаных переплетах и свитков с рукописями.
Возвращусь к остальным. За то время, как я беседовал с юношей, жажда покаяния достигла у моих очаровательных прозелиток крайнего предела: не имея силы дождаться меня, они в страстном исступлении исповедовались друг другу, придавая
комнате вид сада, где одновременно щебечут
десятки райских птиц. Когда же я освободился, они одна за другою в глубокой, интимной, сокрытой от постороннего слуха беседе открыли мне всю свою взволнованную душу.
Он все морщился. Ему хотелось сказать, чтобы они поскорее обе ушли из его
комнаты и сняли с себя шубы, от которых шла морозная свежесть. И сразу ему вступило в оба виска от этого трещанья, которое он, однако, выносил целый
десяток лет.
Не останавливаясь и не торопясь, Наталья Николаевна убиралась, и к приезду мужа и сына все было готово: сундуков уж не было в
комнатах; в спальне Пьера все было так же, как было
десятки лет в Иркутске: халат, трубка, табакерка, вода с сахаром, Евангелие, которое он читал на ночь, и даже образок прилип как-то над кроватью на пышных обоях
комнат Шевалье, который не употреблял этого украшения, но которое явилось в этот вечер во всех
комнатах третьего отделения гостиницы.