Неточные совпадения
Нет, вы что
думаете, вот та самая, про которую говорят, что девчонка-то, в воде-то, зимой-то, — ну, слышите ли?
«Эх,
девчонка!» —
подумал он с проклятием, уже растворяя дверь, но вернулся еще раз посмотреть на девочку, спит ли она и как она спит?
Самгин присматривался к ней с великим удивлением и готов был
думать, что все, что она говорит, только сейчас пришло ей в голову. Вспоминал ее кисленькой
девчонкой, которая выдумывала скучные, странные игры, и
думал...
Так вот нет же, никто того не видит и не знает во всей вселенной, а как сойдет мрак ночной, все так же, как и
девчонкой, пять лет тому, лежу иной раз, скрежещу зубами и всю ночь плачу: «Уж я ж ему, да уж я ж ему,
думаю!» Слышал ты это все?
Это суетное чувство, мелькнувшее в душе девушки, сменилось сейчас же угрызением совести, и она с горечью
подумала: «Какая я дрянная
девчонка!..» Все-таки она утром оделась тщательнее обыкновенного и вышла к чаю такая розовая и улыбающаяся.
— Тоже и товарища привели! — нечего сказать! — заговорила Тамара насмешливо и сердито. — Я
думала, он в самом деле мужчина, а это
девчонка какая-то! Скажите, пожалуйста, жалко ему свою невинность потерять. Тоже нашел сокровище! Да возьми назад, возьми свои два рубля! — закричала она вдруг на Петрова и швырнула на стол две монеты. — Все равно отдашь их горняшке какой-нибудь! А то на перчатки себе прибереги, суслик!
Действительность отрезвила Лушу. Инстинктивным движением она сорвала с шеи чужие кораллы и торопливо бросила их на зеркало. Молодое лицо было залито краской стыда и досады: она не имела ничего, но милостыни не принимала еще ни от кого. Да и что могла значить какая-нибудь коралловая нитка? Это душевное движение понравилось Раисе Павловне, и она с забившимся сердцем
подумала: «Нет, положительно, эта
девчонка пойдет далеко… Настоящий тигренок!»
— Хорошо, — отвечал односложно Калинович,
думая про себя: «Эта несносная
девчонка употребляет, кажется, все средства, чтоб сделать мой отъезд в Петербург как можно труднее, и неужели она не понимает, что мне нельзя на ней жениться? А если понимает и хочет взять это силой, так неужели не знает, что это совершенно невозможно при моем характере?»
«Что ж это такое? —
думал он. — Неужели я так обабился, что только около этой
девчонки могу быть спокоен и весел? Нет! Это что-то больше, чем любовь и раскаянье: это скорей какой-то страх за самого себя, страх от этих сплошной почти массой идущих домов, широких улиц, чугунных решеток и холодом веющей Невы!»
— А тебе — двадцать три: ну, брат, она в двадцать три раза умнее тебя. Она, как я вижу, понимает дело: с тобою она пошалит, пококетничает, время проведет весело, а там… есть между этими
девчонками преумные! Ну, так ты не женишься. Я
думал, ты хочешь это как-нибудь поскорее повернуть, да тайком. В твои лета эти глупости так проворно делаются, что не успеешь и помешать; а то через год! до тех пор она еще надует тебя…
«Прасковья всю жизнь была слишком чувствительна, с самого еще пансиона, —
думала она, — не таков Nicolas, чтоб убежать из-за насмешек
девчонки.
— Нечего вам об этой пустой
девчонке и
думать! — благоразумно посоветовала ему Миропа Дмитриевна и потом, как бы что-то такое сообразив, она вдруг сказала: — А я все-таки хочу выпить за ваше повышение!.. Шампанского, конечно, у меня нет, но есть отличная, собственной стряпни, наливка — вишневка!..
— Голубушка Варвара Дмитриевна, слухом земля полнится. И так сразу стало подозрительно: все мальчики — как мальчики, а этот — тихоня, ходит как в воду опущенный. А по роже посмотреть — молодец молодцом должен быть, румяный, грудастый. И такой скромный, товарищи замечают: ему слово скажут, а он уж и краснеет. Они его и дразнят
девчонкой. Только они
думают, что это так, чтобы посмеяться, не знают, что это — правда. И представьте, какие они хитрые: ведь и хозяйка ничего не знает.
— Ну, она
думала, я шучу, смеется. Тогда я посерьезнее сказала: голубушка Ольга Васильевна, говорю, знаете, ведь, говорят, что это —
девчонка. Но только она не верит: пустяки, говорит, какая же это
девчонка, я ведь, говорит, не слепая…
«Надо сходить ко всенощной, —
подумал он, — посмотреть на эту переодетую
девчонку».
— Вы все
думаете, что это — мальчик, — сказал он, насмешливо щуря глаза, — а вот и не мальчик, а
девчонка, да еще какая!
— Как хотите, — сказал Передонов, — а только я тогда должен директору сказать. Я
думал по-семейному, ему же лучше бы. Может быть, и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не знаем, за что его дразнят
девчонкой, — может быть, совсем за другое. Может быть, не его учат, а он других развращает.
— И всё это от матерей, от баб. Мало они детям внимания уделяют, растят их не из любви, а чтоб скорей свой сок из них выжать, да с избытком! Учить бы надо ребят-то, ласковые бы эдакие училища завести, и
девчонкам тоже. Миру надобны умные матери — пора это понять! Вот бы тебе над чем
подумать, Матвей Савельев, право! Деньги у тебя есть, а куда тебе их?
— Вас испугало что-нибудь? — сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: — Не сердитесь на меня. На меня иногда находит, так что все поражаются; я вот все время
думаю о вашей истории, и я не хочу, чтобы у вас осталась обо мне память, как о любопытной
девчонке.
— Разве кому лучше, коли человек, раз согрешив, на всю жизнь останется в унижении?..
Девчонкой, когда вотчим ко мне с пакостью приставал, я его тяпкой ударила… Потом — одолели меня… девочку пьяной напоили… девочка была… чистенькая… как яблочко, была твёрдая вся, румяная… Плакала над собой… жаль было красоты своей… Не хотела я, не хотела… А потом — вижу… всё равно! Нет поворота… Дай,
думаю, хошь дороже пойду. Возненавидела всех, воровала деньги, пьянствовала… До тебя — с душой не целовала никого…
— Ела я и всё
думала про Перфишкину дочку… Давно я о ней
думаю… Живёт она с вами — тобой да Яковом, — не будет ей от того добра,
думаю я… Испортите вы
девчонку раньше время, и пойдёт она тогда моей дорогой… А моя дорога — поганая и проклятая… не ходят по ней бабы и девки, а, как черви, ползут…
— Вы уж меня извините, голубчик, — обратился ко мне Осип Иваныч: — живой о живом и
думает… Ей-богу, отличная
девчонка!
— А вы?! — вскричал я, задетый по наболевшему месту устами той, которая должна была пощадить меня в эту минуту. — Можно
подумать, — как же, — что вы очень древнего возраста! — Испугавшись собственных слов, едва я удержался сказать лишнее, но мысленно повторял: «
Девчонка!
Девчонка!»
«Странное дело! — размышлял я, лежа на диване, — как же это я ничего не заметил?..» «Будьте осторожны по-прежнему»: эти слова Софьина письма вдруг пришли мне на память. «А! —
подумал я, — вот что! Вишь, хитрая
девчонка! А я считал ее откровенной и искренней… Ну, так постойте же, я покажу вам…»
— Что? сама не знаю. Он хотел говорить со мной наедине. Мне казалось, что он всё еще не имел время, случая высказаться. Теперь он высказался! Послушайте: он, может быть, необыкновенный человек, но он — глуп, право… Он двух слов сказать не умеет. Он — просто невежлив. Впрочем, я даже не очень его виню… он мог
подумать, что я ветреная, сумасшедшая
девчонка. Я с ним почти никогда не говорила… Он, точно, возбуждал мое любопытство, но я воображала, что человек, который заслуживает быть вашим другом…
— Вечером, в роще… — спокойно продолжал Авдей Иванович. — Но ты не
думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь — скучно. Девочка хорошенькая… ну,
думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь… а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю — а
девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьев. Это — по-настоящему твое дело; да вишь, у этого бабья глаз нету. Что́ я, кажись, перед тобой?
Я
думаю, что
девчонка приняла меня за сумасшедшего, потому что испугалась чрезвычайно.
Онуфрий. Эх, Гриша, все мы люди, все мы человеки, да и собаку-то убивать надо
подумавши. Поверь мне, оба вы, и ты и он, прекрасные люди; а просто так: роковая судьба и жестокое сцепление обстоятельств. (Тихо.) Ты знаешь, ведь он эту
девчонку любит.
Об этом раньше нужно было
думать, мой друг: я не позволю, чтобы из-за какого-то каприза какой-то
девчонки меня ставили в неловкое положение…
— Бог же вас знает после того! А я
думал, что она только нашему брату под стать. Впрочем, она точно
девчонка хоть куда.
— Передатчицей стала, — отвечал Яков Иванов прежним тоном, — записки стала переносить туда и оттуда к барышне — ветреная, безнравственная была
девчонка, и теперь, сударь, сердце кровью обливается, как
подумаешь, что барышня наша была перед тем, истинно сказать, почтительной и послушной внукой, как следует истинной христианке, а тут что из нее вдруг стало: сама к бабеньке не является, а пишет письмо, что либо бегут с своим нареченным женихом, либо руки на себя наложат.
«Экая девчонка-то! —
думал он. — Красотка!.. И молоденькая еще!.. А Марья Гавриловна говорит: «Состареюсь, а ты еще в поре будешь!..» Гм!.. А ведь оно и так!.. Пароход пятьдесят, дом сорок — значит, теперь у нас собственного капиталу девяносто тысяч!.. Важно!..»
— Что? — Близорукие глаза Наруковой сощурились более обыкновенного, стараясь рассмотреть выражение лица ее помощницы. — Что вы хотите делать? Но это сущее безумие… Ради одной испорченной
девчонки бросать насиженное место… бросать детей, к которым вы привыкли… нас, наконец… уж не говорю о себе… кто вас так любит… так ценит.
Подумайте хорошенько, Елена Дмитриевна… Вы бедная девушка без связей и знакомств… Куда вы пойдете? Где будете искать места?
— Фу, какая гадость! — и потом, помолчав, добавила: — Я так и
думала, что с вами было что-нибудь из ряда вон выходящее. Вас, как мертвую, принесли в лазарет. M-lle Арно чуть с ума не сошла от испуга. Какие гадкие, испорченные
девчонки! Знаете, Нина, если они посмеют еще раз обидеть вас, вы придите ко мне и расскажите… Я уж сумею заступиться за вас…
— Господи, господи, что же это такое! — сказала Александра Михайловна. — То-то я сегодня утром шла, смотрю, как будто на той стороне Таня идет; кутает лицо платком, отвертывается… Нет,
думаю, не она. А выходит, к нему шла… И какой со мною грех случился! — стала она оправдываться перед собою. — Хотела к ней утром зайти, не поспела,
девчонка задержала. А после работы зашла, уж не было ее дома…
Я задохнулась на минуту. «Осрамилась! Осрамилась!» — вспыхнули в душе моей огненные слова. Я боялась взглянуть в лицо «маэстро». Что он
подумал обо мне, наверное, сумасшедшая, или просто глупая, тщеславная
девчонка.
Значит, стала подъезжать к Анютке, покормила ее, напоила и даже поплакала с ей вместе и так ее разуважила, что
девчонка даже,
подумай, узелок ей с деньгами отдала.
То, чем она жила, — для нее все это было так страшно, она ждала от него четкого ответа, как от старшего товарища и друга. Когда он посмеивался на ее откровенности, она
думала: он знает в ответ что-то важное; разговорятся когда-нибудь хорошо, и он ей все откроет. А ему это просто было — неинтересно. Интересны были только губы и грудь восемнадцатилетней
девчонки, интересно было «сорвать цветок», — так у них, кажется, это называется.
Он вспоминал, как он ехал к княжне,
думая, что его встретит покорная раба его желаний, и с краской стыда, бросающейся и теперь в его лицо, должен был сознаться, что его окончательно одурачила
девчонка.
— Однако, надо действовать… Так, пожалуй, и впрямь все состояние Петра перейдет к этой
девчонке… Но этого допустить нельзя… Я раньше задушу ее, чем это состоится… Когда я
подумаю, что в железном сундуке Петра, который стоит в кабинете, лежит бумаг и золота тысяч на двести… я дрожу от злобы… Семен, я говорю тебе, если бы я добыл только этот капитал, то плюнул бы на все остальное…
Пашка разделся и не без удовольствия стал облачаться в новое платье. Надевши рубаху, штаны и серый халатик, он самодовольно оглядел себя и
подумал, что в таком костюме недурно бы пройтись по деревне. Его воображение нарисовало, как мать посылает его на огород к реке нарвать для поросенка капустных листьев; он идет, а мальчишки и
девчонки окружили его и с завистью глядят на его халатик.
— Ты не смеешь, Степа. Это будет глупое и смешное насилие. Да и какой толк? Он мне сказал, что любит меня; да, он забыл свое многоученое величие и весьма нежно изъяснялся. Я… своего величия не забыла и… не изъяснялась… Неужели ты
думаешь, что я, как
девчонка, не вытерплю и брошусь ему на шею, коли ты его притащишь, точно квартального надзирателя,"для предупреждения смертного случая?"Какой ты дурачок, Степа!..
— Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! — сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно, — в моем доме, — мерзавка-девчонка, только отца жалко!»
думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.