Неточные совпадения
Новые платья сняли, велели надеть
девочкам блузки, а мальчикам старые курточки и велели закладывать линейку, опять, к огорчению приказчика, — Бурого в дышло, чтоб ехать за грибами и на купальню. Стон восторженного визга
поднялся в детской и не умолкал до самого отъезда на купальню.
Вслед за доктором приехала Долли. Она знала, что в этот день должен быть консилиум, и, несмотря на то, что недавно
поднялась от родов (она родила
девочку в конце зимы), несмотря на то, что у ней было много своего горя и забот, она, оставив грудного ребенка и заболевшую
девочку, заехала узнать об участи Кити, которая решалась нынче.
— А вот и батя пришел, — послышался вдруг звонкий детский голосок, и беловолосая головка
поднялась из-за Ранцевой, которая вместе с Марьей Павловной и Катюшей шила
девочке новую одежду из пожертвованной Ранцевой юбки.
Он спустился с приступки забора и, заложив палец в рот, издал легкий, осторожный свист.
Девочки насторожились, пошептались о чем-то, и старшая, как будто вдогонку за разбежавшимся колесом, перепорхнула по двору к тому месту, где мы стояли за забором, и тоже
поднялась, держась за балясины. Увидев меня, она вдруг потупилась.
Когда я
поднялся в это утро, все обычное и повседневное представлялось мне странно чужим, и мне все казалось, что хотя теперь не зима, а лето, но я все же могу еще что-то исправить и что-то сделать, чтобы разыскать
девочку, таким беспомощным, одиноким пятнышком рисовавшуюся на снегу в незнакомом мне пустыре.
Одного арестанта сопровождала пятилетняя
девочка, его дочь, которая, когда он
поднимался по трапу, держалась за его кандалы.
— Тебя зовут, — сказала
девочка,
поднимаясь.
Петр Елисеич наливал стаканы, а Нюрочка подавала их по очереди.
Девочка была счастлива, что могла принять, наконец, деятельное участие в этой церемонии, и с удовольствием следила, как стаканы быстро выпивались, лица веселели, и везде
поднимался смутный говор, точно закипала приставленная к огню вода.
Катря стрелой
поднялась наверх. В столовой сидела одна Нюрочка, —
девочка пила свою утреннюю порцию молока, набивая рот крошками вчерашних сухарей. Она взглянула на горничную и показала головой на кабинет, где теперь сидел смешной мужик.
Яков положил голову спящей
девочки на плечо себе, охватил руками её тонкое тельце и с усилием
поднялся на ноги, шёпотом говоря...
Вельчанинов вдруг
поднялся со стула, все еще не выпуская ручку Лизы. Ему, между прочим, показалось, что в горячем взгляде
девочки, устремленном на отца, было что-то укорительное.
Все
поднялись с своих мест.
Девочка заложила за голову сцепленные пальцы рук и сильно потянулась всем телом. Она зажмурила глаза, но губы ее улыбались радостно и мечтательно. Зевая и потягиваясь, Марья принесла две больших охапки сена. С лица ее сошло сердитое выражение, блестящие глаза смотрели мягче, и в них было то же странное выражение нетерпеливого и томного ожидания.
Но перышко
поднялось и улетело, и он опять вспомнил страшного вертлявого воробья и заплакал. Подошла
девочка немного побольше, чем он, в больших материнских башмаках, наклонилась, опершись ладонями на колени, и спросила...
И я думал: нет, вздор все мои клятвы! Что же делать? Прав Бильрот, — «наши успехи идут через горы трупов». Другого пути нет. Нужно учиться, нечего смущаться неудачами… Но в моих ушах раздавался скрежет погубленной мною
девочки, — и я с отчаянием чувствовал, что я не могу, не могу, что у меня не
поднимется рука на новую операцию.
Слово «maman» магически подействовало на всех:
девочки умолкли и мгновенно подтянулись, фрейлен Линдер изменилась в лице и чуть ли не на цыпочки
поднялась, чтобы казаться еще прямее и выше.
— Этого никогда не будет, — произнесла еще раз мысленно
девочка, когда после вечерней молитвы воспитанницы
поднимались парами по лестнице в дортуар.
— Хи-хи-хи! Эвона командирша-то! — засмеялась Васса. — Небось нос тебе не откусит тетя Леля. Ишь ты, сама не идет и Дуню не пущает! Куды, как ладно! Дунюшка, — смягчая до нежности свой резкий голос, обратилась к
девочке Васса, — пойдешь с нами, я тебе сахарцу дам? — и она заискивающе глянула в глаза Дуне. Голубые глазки не то испуганно, не то недоверчиво
поднялись на Вассу.
Дуня
поднялась для чего-то на цыпочки и замерла от восторга. Прямо против нее на высокой тумбочке стояла прелестная, закинутая назад головка какой-то красавицы из зеленого, крашеного гипса. Прелестный точеный носик, полуоткрытые губки, сонной негой подернутые глаза, все это непонятно взволновало
девочку своим красивым видом.
Словно загипнотизированная этим властным голосом, Паланя
поднялась со скамейки и обратила залитое слезами лицо к Павле Артемьевне. Прерывистым от слез голосом, плача и всхлипывая,
девочка рассказала надзирательнице про свое несчастье.
И все сразу засуетились и заволновались при этой вести… В рабочей
поднялась неописуемая суета. Девушки и
девочки стремительно повскакали со своих мест и спешно стали приводить в порядок свои платья и волосы.
Напрасно Феничка, Паланя и Любочка, неоднократно побывавшие здесь, убеждали ее успокоиться, не волноваться, уверяя пресерьезно
девочку, что никто ее здесь не съест, Дуняша не могла побороть в себе невольного смущения и, как к смерти приговоренная, с низко опущенной головой
поднималась по отлогим, удобным ступеням лестницы.
А время шло… В неустанной работе, в труде, в ученье проходили часы, дни, недели, месяцы и годы… Как молодые деревца, росли и
поднимались девочки…
Пока я сидел и дремал, не решаясь
подняться — мне было тепло и покойно — вдруг среди ровного, однообразного шума моря, как на канве, стали обозначаться звуки, отвлекшие мое внимание от самого себя… Кто-то торопливо шел по аллее. Подойдя к беседке, этот кто-то остановился, всхлипнул, как
девочка, и спросил голосом плачущей
девочки...
Едва я переступила порог, как в классе
поднялся шум и гам.
Девочки, шумя и хохоча, окружили меня, пользуясь переменой между двух уроков.
После молитвы, сначала прочитанной, а затем пропетой старшими, мы
поднялись в классы, куда швейцар Петр принес целый поднос корзин, коробок и мешочков разных величин, оставленных внизу посетителями. Началось угощение, раздача сластей подругам, даже мена. Мы с Ниной удалились в угол за черную классную доску, чтобы поболтать на свободе. Но
девочки отыскали нас и завалили лакомствами. Общая любимица Нина, гордая и самолюбивая, долго отказывалась, но, не желая обидеть подруг, приняла их лепту.
Девочка попробовала
подняться, но тотчас, обессиленная, снова опустилась в сугроб.
Плохо бы окончился урок для не в меру расшалившихся
девочек, потому что Баранов уже несколько раз повторил имя Орлика, как вдруг неожиданно со своего места
поднялась Тася Стогунцева и, сделав из своих рук подобие рупора, прокричала во весь голос громко, как в лесу, заглушая и смех, и блеяние, и крик учителя...
Каморка осветилась. Тася увидела заплесневевшие от сырости стены и крошечную клетушку с земляным полом, и в тот же миг новый крик ужаса сорвался с губ
девочки. Прямо перед ней на аршин от пола
поднялась, извиваясь, большая пестрая змея.
И вдруг с ближайшей к нему скамейки
поднялась очень полная, высокая
девочка с широким скуластым лицом и невыразительными выпуклыми глазами. Это была Машенька Степанович, самая ленивая, неразвитая
девочка из всего пансиона, которую подруги прозвали Гусыней за её глупость.
На больших столовых часах пробило половина второго — и
девочки, воспитанницы пансиона господин Орлика,
поднялись как по команде из-за стола, вокруг которого оканчивали свой завтрак.
Поднялся гвалт невообразимый… Я не могла как следует понять, на чем порешили
девочки, потому что в эту минуту передо мной появился важный, внушительного вида институтский швейцар Петр.
Шум и визг
поднялся невообразимый.
Девочки проснулись и, разумеется, не поняв в чем дело, вторили мне, крича спросонья на весь лазарет...
Пронзительный звонок возвестил час вечернего чая.
Поднялся невообразимый шум, суматоха.
Девочки торопливо становились в пары. Я же осталась, не двигаясь, на прежнем месте.
Опять
поднялся шум, визг, беснование. Толпа
девочек окружила меня со всех сторон, смеясь и забрасывая вопросами: «Кто ты? откуда? кто твои родители?»
Она невысокого роста. Губы решительные, властные, во всем что-то благородно-соколиное. Но иногда при разговоре вдруг брови
поднимаются, как у двенадцатилетней
девочки, и все лицо делается трогательно-детским.
Мужчина
поднялся и виноватой походкой, которая совсем не шла к его громадному росту и большой бороде, засеменил к
девочке.
Схватила в свой сильный клюв мертвую Галю большая птица и быстро
поднялась с нею от земли и озера высоко, высоко к небу. А там уже ждали Галю. Ждали ее прекрасные белые существа, мальчики и
девочки с серебряными крылышками за спиною. Увидели они птицу с мертвою
девочкою в клюве, подхватили Галю на руки и понесли в небеса.
Отец Илиодор быстро
поднялся, отодвинул от себя
девочку и, выправив наружу из-под рясы крест двенадцатого года, называемый «французский», довольно спокойною поступью отправился в апартамент. Помещик, человек лет за сорок, высокий и осанистый, с длинными розовыми ногтями, принял отца Илиодора в своем кабинете и, не
поднимаясь со стула, пригласил его садиться.
«Странная
девочка», — подумал Владимир и,
поднявшись, пошел навстречу приехавшей матери.
Она пропала… Да, она теперь не
девочка Груша, а она — «барышня». Извозчик «со своей стороны», который так недавно и так наивно приглашал ее в «матки» для своей артели щи варить, теперь не сделал бы ей такого предложения. Теперь он говорит: «барышня», «сударыня». А что он о ней думает? О, она
поднялась в его глазах ровно настолько же, насколько упала. Если бы разговор довести до задушевной откровенности, то предложи она сама себя теперь ему в стряпки — он с мужичками простодушно ответит...
Черноглазая
девочка смело скрыпнула дверью, подошла энергическими шажками тупых ножек к дивану и, рассмотрев положение отца, спавшего к ней спиною,
поднялась на цыпочках и поцеловала лежавшую под головой руку отца.
Роса лежала на траве, на кустах, даже на нижних ветвях и кустов и дерев, и голые ножонки
девочек тотчас намокли и сначала захолодели, а потом разогрелись, ступая то по мягкой траве, то по неровностям сухой земли. Ягодное место было по сведенному лесу. Девчонки вошли прежде в прошлогоднюю вырубку. Молодая поросль только что
поднималась, и между сочных молодых кустов выдавались места с невысокой травой, в которой зрели и прятались розовато-белые еще и кое-где красные ягоды.