Девичья кровь, действительно, как выражалась Фимка, разыгралась в Дарье Николаевне. Она переживала неведомые для нее доселе ощущения. Образ Салтыкова не только в сновидениях прошедшей ночи, но и теперь стоял перед ее глазами, под сердцем сосало, и какое-то неопределенное беспокойство от не менее неопределенных желаний наполняло все ее существо. Она, всегда с аппетитом кушавшая заказанные ею самой вкусные, сытные и по преимуществу жирные блюда, почти не притронулась к поданному обеду.
Неточные совпадения
Из-под ее красных пальцев на шею за воротник текла
кровь, а из круглых и недоумевающих
девичьих глаз — слезы.
Незнаемых тобой, — одно желанье,
Отрадное для молодого сердца,
А вместе все, в один венок душистый
Сплетясь пестро, сливая ароматы
В одну струю, — зажгут все чувства разом,
И вспыхнет
кровь, и очи загорятся,
Окрасится лицо живым румянцем
Играющим, — и заколышет грудь
Желанная тобой любовь
девичья.
В
девичью вошел высокий и худой мужчина лет тридцати, до такой степени бледный, что, казалось, ему целый месяц каждый день сряду
кровь пускали. Одет он был в черный демикотоновый балахон, спускавшийся ниже колен и напоминавший покроем поповский подрясник; на ногах были туфли на босу ногу.
— Знамо дело, убивается, хошь до кого доведись. Только напрасно она, —
девичий стыд до порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка,
кровь во мне остановилась. Вот што, святая душа, больше водки у тебя нет? Ну, не надо, не надо…
Как ангел-истребитель, летел перед своим отрядом Юрий Милославский; в несколько минут он смял, втоптал в реку, рассеял совершенно первый конный полк, который встретил его дружину позади Ново-Девичьего монастыря: пролить всю
кровь за отечество, не выйти живому из сражения — вот все, чего желал этот несчастный юноша.
Словно две зари души красной девицы, — промолвила, смеясь, Катерина, — одна, что первым стыдом лицо разрумянит, как впервинки скажется в груди одинокое
девичье сердце, а другая, как забудет первый стыд красная девица, горит словно полымем, давит
девичью грудь и гонит в лицо румяную
кровь…
— Ну, теперь делу шабáш, ступай укладывайся, — сказал Патап Максимыч. — Да смотри у меня за Прасковьей-то в оба, больно-то баловаться ей не давай. Девка тихоня, спать бы ей только, да на то полагаться нельзя —
девичий разум, что храмина непокровенна, со всякой стороны ветру место найдется… Девка молодая, кровь-то играет — от греха, значит, на вершок, потому за ней и гляди… В лесах на богомолье пущай побывает, пущай и в Китеж съездит, только чтоб, опричь стариц, никого с ней не было, из моло́дцов то есть.
— Да ни к чему, барышня, ни к чему, Дарья Миколаевна. К чему и быть им… Так
кровь девичья разыгралась, ну и полезло не весть, что в голову, — отвечала, после некоторого раздумья, Фимка, стараясь придать тону своего голоса возможно спокойный, даже небрежный тон.
— Ума не приложу, батюшка Максим Яковлевич, что за напасть такая стряслась над девушкой… Кажись, с месяц всего, как
кровь с молоком была, красавица писаная, она и теперь краля кралей, но только все же и краски поубавились, и с тела немножко спала, а о веселье прежнем и помину нет, сидит, в одно место смотрит, по целым часам не шелохнется, ни улыбки, не токмо смеху веселого
девичьего, в светлице и не слыхать, оторопь даже берет…