На вокзале он сидел в буфете I класса, ел пирожки и пил пиво, и ему прислуживал человек во фраке; а потом, когда все
двинулись к вагонам, вмешался в толпу и как-то нечаянно, подчиняясь общему возбуждению, вытащил кошелек у соседа, пожилого господина.
Неточные совпадения
Шипел паровоз,
двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел
к своему
вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь
к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Обер-кондуктор с блестящими галунами и сапогами отворил дверь
вагона и в знак почтительности держал ее, в то время как Филипп и артельщик в белом фартуке осторожно выносили длиннолицую княгиню на ее складном кресле; сестры поздоровались, послышались французские фразы о том, в карете или коляске поедет княгиня, и шествие, замыкающееся горничной с кудряшками, зонтиками и футляром,
двинулось к двери станции.
Мы заняли ползала у буфета, смешались с офицерами, пили донское; Далматов угостил настоящим шампанским, и, наконец, толпой
двинулись к платформе после второго звонка. Вдруг шум, толкотня, и
к нашему
вагону 2-го класса — я и начальник эшелона прапорщик Прутников занимали купе в этом
вагоне, единственном среди товарного состава поезда, — и в толпу врывается, хромая, Андреев-Бурлак с двухаршинным балыком под мышкой и корзинкой вина.
Литвинов едва устоял на ногах, едва не бросился
к ней… Но та волна, которой он отдался, взяла свое… Он вскочил в
вагон и, обернувшись, указал Ирине на место возле себя. Она поняла его. Время еще не ушло. Один только шаг, одно движение, и умчались бы в неведомую даль две навсегда соединенные жизни… Пока она колебалась, раздался громкий свист, и поезд
двинулся.
Он устало оглянулся, человек в шапке стоял на площадке
вагона,
к нему, мимо Евсея, шагал Мельников, а Зарубин лежал вниз лицом на полу и не
двигался.
Когда на безлюдной платформе, оцепленной солдатами, осужденные
двигались к тускло освещенным
вагонам, Вернер очутился возле Сергея Головина; и тот, показав куда-то в сторону рукою, начал говорить, и было ясно слышно только слово «фонарь», а окончание утонуло в продолжительной и усталой зевоте.
На маленькой станции неожиданно
двинулся наш поезд, я прицепился на ходу
к первому попавшемуся
вагону, вишу на руках и только одним носком опираюсь на подножку.
Наш поезд
двинулся. В студеных солдатских
вагонах не слышно было обычных песен, все жались друг
к другу в своих холодных шинелях, с мрачными, посинелыми лицами. А мимо двигавшегося поезда мелькали огромные кубы дров; на запасных путях стояли ряды вагонов-теплушек; но их теперь по закону тоже не полагалось давать.
Конюхи сводили по сходням фыркающих лошадей, внизу подходили паровозы и брали с нижней палубы
вагоны.
Двинулись команды. Опять, выходя из себя, свирепо кричали на солдат помощник коменданта и любезный, милый поручик с белым околышем. Опять солдаты толклись угрюмо и сосредоточенно, держа прикладами
к земле винтовки с привинченными острием вниз штыками.
Встречный поезд задним ходом
двинулся обратно. Дал свисток и наш поезд. Вдруг вижу, — от кустов бежит через поляну
к вагонам несколько наших солдат, и у каждого в руках огромная охапка сена.
Наконец мы
двинулись с воинским поездом,
к которому прицепили
вагон второго класса и несколько
вагонов третьего класса.