Неточные совпадения
Их вывели на свежий воздух и
дали горячих щей; сначала, увидев пар, они фыркали и выказывали суеверный страх, но потом обручнели и с такою зверскою жадностию набросились на
пищу, что тут же объелись и испустили дух.
При сем: прочую
пищу давать умеренную, от употребления вина воздерживать безусловно, в нравственном же отношении внушать ежечасно, что взыскание недоимок есть первейший градоначальника долг и обязанность.
Кто ж виноват? зачем она не хочет
дать мне случай видеться с нею наедине? Любовь, как огонь, — без
пищи гаснет. Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы.
Мы пришли к провалу;
дамы оставили своих кавалеров, но она не покидала руки моей. Остроты здешних денди ее не смешили; крутизна обрыва, у которого она стояла, ее не пугала, тогда как другие барышни
пищали и закрывали глаза.
Одинокая жизнь
дала сытную
пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее; человеческие чувства, которые и без того не были в нем глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине.
И всё продолжали палить козаки из
пищалей, ни на минуту не
давая промежутка.
Паратов. Но и здесь оставаться вам нельзя. Прокатиться с нами по Волге днем — это еще можно допустить; но кутить всю ночь в трактире, в центре города, с людьми, известными дурным поведением! Какую
пищу вы
дадите для разговоров.
— Каково? — победоносно осведомлялся Самгин у гостей и его смешное, круглое лицо ласково сияло. Гости, усмехаясь, хвалили Клима, но ему уже не нравились такие демонстрации ума его, он сам находил ответы свои глупенькими. Первый раз он
дал их года два тому назад. Теперь он покорно и даже благосклонно подчинялся забаве, видя, что она приятна отцу, но уже чувствовал в ней что-то обидное, как будто он — игрушка: пожмут ее —
пищит.
Чтоб кончить все это разом, ей оставалось одно: заметив признаки рождающейся любви в Штольце, не
дать ей
пищи и хода и уехать поскорей. Но она уже потеряла время: это случилось давно, притом надо было ей предвидеть, что чувство разыграется у него в страсть; да это и не Обломов: от него никуда не уедешь.
От этого он хватался за всякий случай
дать своей впечатлительности другую
пищу.
Но какие капитальные препятствия встретились ему? Одно — она отталкивает его, прячется, уходит в свои права, за свою девическую стену, стало быть… не хочет. А между тем она не довольна всем положением, рвется из него, стало быть, нуждается в другом воздухе, другой
пище, других людях. Кто же ей
даст новую
пищу и воздух? Где люди?
— Для страсти не нужно годов, кузина: она может зародиться в одно мгновение. Но я и не уверяю вас в страсти, — уныло прибавил он, — а что я взволнован теперь — так я не лгу. Не говорю опять, что я умру с отчаяния, что это вопрос моей жизни — нет; вы мне ничего не
дали, и нечего вам отнять у меня, кроме надежд, которые я сам возбудил в себе… Это ощущение: оно, конечно, скоро пройдет, я знаю. Впечатление, за недостатком
пищи, не упрочилось — и слава Богу!
Я обиделся на французские хлебы и с ущемленным видом ответил, что здесь у нас «
пища» очень хорошая и нам каждый день
дают к чаю по целой французской булке.
«У нас, — далее говорил он, — в Камчатке и других местах, около лежащих, много рыбы, а соли нет; у вас есть соль:
давайте нам ее, и мы вам же будем возить соленую рыбу, которая составляет главную
пищу в Японии.
Стекло разбилось — барыня кричит: «Ай, ай, ай! ай, ай, ай!» Компаньонка
пищит: «Держи, держи!» А мы,
давай Бог ноги, мимо.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не
пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
— Это уж гораздо несомненнее, чем вопрос о природном размере умственных сил. Да, организм женщины крепче противится материальным разрушительным силам, — климату, погоде, неудовлетворительной
пище. Медицина и физиология еще мало занимались подробным разбором этого; но статистика уже
дала бесспорный общий ответ: средняя продолжительность жизни женщин больше, чем мужчин. Из этого видно, что женский организм крепче.
Вскоре другие вести
дали другую
пищу любопытству и толкам.
Ими, конечно, дорожили больше («
дай ему плюху, а он тебе целую штуку материи испортит!»), но скорее на словах, чем на деле, так как основные порядки (
пища, помещение и проч.) были установлены одни для всех, а следовательно, и они участвовали в общей невзгоде наряду с прочими «дармоедами».
Во-первых, он при заказе никогда не посылал завали арестантам, а всегда свежие калачи и сайки; во-вторых, у него велся особый счет, по которому видно было, сколько барыша
давали эти заказы на подаяние, и этот барыш он целиком отвозил сам в тюрьму и жертвовал на улучшение
пищи больным арестантам. И делал все это он «очень просто», не ради выгод или медальных и мундирных отличий благотворительных учреждений.
За ним встают в памяти различные, менее характерные фигуры того же среднего регистра. Общими усилиями, с большим или меньшим успехом они гнали нас по программам,
давая умам, что полагалось по штату. Дело, конечно, полезное. Только… это умственное питание производилось приблизительно так, как откармливают в клетках гусей, насильственно проталкивая постылую
пищу, которую бедная птица отказывается принимать в требуемом количестве по собственному побуждению.
Через несколько дней троих выпустили и оставили только одного; этого заковали в кандалы и приказали выдавать ему горячую
пищу только через два дня в третий; затем, по жалобе надзирателя, велено было
дать ему 100 розог, и так держали его в темноте, впроголодь и под страхом, пока он не сознался.
Вот это-то преобладание рабочих возрастов и каторжных
дает право заключить, что значительная смертность от чахотки в ссыльной колонии зависит главным образом от неблагоприятных условий жизни в общих тюремных камерах и непосильной тяжести каторжных работ, отнимающих у рабочего больше, чем может
дать ему тюремная
пища.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы
дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою
пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Даже если поселенцы как-нибудь научатся заготовлять рыбу, то все-таки этот новый заработок не
даст населению ничего, так как санитарный надзор рано или поздно должен будет запретить употребление в
пищу рыбы, пойманной в верховьях.
Дав им полежать суток двое на погребу или посоля, употреблять их в
пищу безвредно.
Последнюю
пищу давать и летом, если собака слишком исхудала или нездорова.
Матросы это увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и
дать им рому и вина и холодной
пищи, чтобы могли и пить и есть и свое пари выдержать, — а горячего студингу с огнем им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Достаточно того сказать, что монастырь
давал приют и кое-какую
пищу сорока тысячам человек ежедневно, а те, которым не хватало места, лежали по ночам вповалку, как дрова, на обширных дворах и улицах лавры.
Правду сказать, настоящим-то образом разгавливались бабушка, тетушки и отец: мать постничала одну Страстную неделю (да она уже и пила чай со сливками), а мы с сестрицей — только последние три дня; но зато нам было голоднее всех, потому что нам не
давали обыкновенной постной
пищи, а питались мы ухою из окуней, медом и чаем с хлебом.
Очень помню, что мать, а иногда нянька держит меня на руках, одетого очень тепло, что мы сидим в карете, стоящей в сарае, а иногда вывезенной на двор; что я хнычу, повторяя слабым голосом: «Супу, супу», — которого мне
давали понемножку, несмотря на болезненный, мучительный голод, сменявшийся иногда совершенным отвращеньем от
пищи.
— Чего — кровным трудом, — возразил Макар Григорьев, — я ведь не то что от
пищи али от содержания своего стану отрывать у себя и
давать вам; это еще постой маненько: я сам охоч в трактир ходить, чай и водку пить; а это у меня лежалые деньги в ломбарде хранятся.
Но почему же не Трясучкин, а именно Техоцкий
дал сердцу ту
пищу, которой оно жаждало!
Расстояние, которое лежало между ею и бедным маленьким чиновником канцелярии ее папаши, только
давало новую
пищу ее воображению, раздражая его и ежечасно подстрекая то стремление к неизвестному и неизведанному, которое во всякой женщине составляет господствующую страсть.
— Не интересует? Напрасно! Это вас развлекало бы,
дало бы
пищу для вашей наблюдательности. Ну, так прощайте. Я, в самом деле, тороплюсь.
Выражения сочувствия могут радовать (а впрочем, иногда и растравлять открытые раны напоминанием о бессилии), но они ни в каком случае не помогут тому интимному успокоению, благодаря которому, покончивши и с деятельностью, и с задачами дня, можешь сказать:"Ну, слава богу! я покончил свой день в мире!"Такую помощь может оказать только «дружба», с ее предупредительным вниманием, с обильным запасом общих воспоминаний из далекого и близкого прошлого; одним словом, с тем несложным арсеналом теплого участия, который не
дает обильной духовной
пищи, но несомненно действует ублажающим образом.
Кроме основных пунктов, существует множество не стоящих ломаного гроша подробностей, которые
дают обильную
пищу для разногласий и обличений.
Надо изловить его; а чтобы достигнуть этого, необходимо
давать ему именно ту умственную
пищу, которая ему по вкусу.
Мальчик в штанах. Знаете ли, русский мальчик, что я думаю? Остались бы вы у нас совсем! Господин Гехт охотно бы вас в кнехты принял. Вы подумайте только: вы как у себя спите? что кушаете? А тут вам сейчас войлок хороший для спанья
дадут, а
пища — даже в будни горох с свиным салом!
Надобно решительно иметь детское простодушие одного моего знакомого прапорщика, который даже в
пище вкусу не знает; надобно именно владеть его головой, чтоб поверить баронессе, когда она мило уверяет вас, что
дает этот бал для удовольствия общества, а не для того, чтоб позатянуть поступившее на нее маленькое взыскание, тысяч в тридцать серебром, о чем она и будет тут же, под волшебные звуки оркестра Лядова, говорить с особами, от которых зависит дело.
— Так как к допросам он не будет требоваться, то заколотить его камору совершенно и
пищу давать ему в окошечко, — проговорил он строго повелительным голосом.
Справедливость требует сказать, что она иногда на вздохи и стихи отвечала зевотой. И не мудрено: сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился
дать ему
пищи. Год, назначенный Наденькою для испытания, проходил. Она жила с матерью опять на той же даче. Александр заговаривал о ее обещании, просил позволения поговорить с матерью. Наденька отложила было до переезда в город, но Александр настаивал.
— Где у прочих желудок, а у него гнездо, — говорил он, — вот оно распространения
пище и не
дает.
Постепенно Кусака привыкла к тому, что о
пище не нужно заботиться, так как в определенный час кухарка
даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно исчезала. Но по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.
Дай желудку настоящую
пищу, и все тотчас придет в порядок.
Вы только предлагайте
пищу добрую, а народный желудок ее переварит по-своему; и со временем, когда организм окрепнет, он
даст свой сок.
Вот в эту-то вонючую дыру и заключали преступного школяра, причем не
давали ему свечи, а вместо
пищи назначали в день три куска черного хлеба и воды a discretion [сколько угодно (франц.)].
Матица, поставив решето себе на колени, молча вытаскивала из него большими пальцами серые куски
пищи, клала их в широко открытый рот и громко чавкала. Зубы у неё были крупные, острые. И перед тем, как
дать им кусок, она внимательно оглядывала его со всех сторон, точно искала в нём наиболее вкусные местечки.
— Попроще? Я хочу сказать — бросьте вы думать об этой
даме… Она для вас —
пища ядовитая…
«И платье, — говорят, — и обувь, и
пищу дам, и хозяйство устрою, и по три рубля денег в месяц на табак будешь получать, — только осторожней кури и трубку куда попало с огнем не суй, а то деревню сожжешь».