Неточные совпадения
— Да поди ты к чертям! —
крикнул Дронов, вскочив на ноги. — Надоел… как
гусь! Го-го-го… Воевать хотим — вот это преступление, да-а! Еще Извольский говорил Суворину в восьмом году, что нам необходима удачная война все равно с кем, а теперь это убеждение большинства министров, монархистов и прочих… нигилистов.
Тимофей советовал бить передовых лошадей (мы ехали
гусем), я посоветовал запрячь тройку рядом и ушел опять на холм петь, наконец ямщик нарубил кольев, и мы стали поднимать повозку сзади, а он
кричал на лошадей: «Эй, ну, дружки, чтоб вас задавило, проклятые!» Но дружки ни с места.
Из-за шума воды на мельнице послышалось гоготание
гусей, а потом на деревне и на дворе приказчика стали перекликаться ранние петухи, как они обыкновенно раньше времени
кричат в жаркие грозовые ночи.
А гуртовщик
кричит: «Этаким манером их,
гусей, сколько угодно передавить можно!» Ну, разумеется, свидетели.
Замечательно, что
гуси, не запутавшиеся в перевесе, а только в него ударившиеся, падают па землю и до того перепугаются, что
кричат, хлопают крыльями, а с места не летят: без сомнения, темнота ночи способствует такому испугу.
Здесь же бродили куры и разноцветные петухи, утки и китайские
гуси с наростами на носах; раздирательно
кричали цесарки, а великолепный индюк, распустив хвост и чертя крыльями землю, надменно и сладострастно кружился вокруг тонкошеих индюшек.
«Ну, говорит, мы теперича пьяни; давай, говорит, теперича реку шинпанским поить!» Я было ему в ноги: «За что ж: мол, над моим добром наругаться хочешь, ваше благородие? помилосердуй!» И слушать не хочет… «Давай,
кричит, шинпанского! дюжину! мало дюжины, цельный ящик давай! а не то, говорит, сейчас все твои плоты законфескую, и пойдешь ты в Сибирь
гусей пасти!» Делать-то нечего: велел я принести ящик, так он позвал, антихрист, рабочих, да и велел им вило-то в реку бросить.
— Что тебя скрючило? Живот болит, что ли, мужик? —
кричал, бывало, Ермилов на скорчившегося с непривычки на боевой стойке солдатика. — А? Что это? Ты вольготно держись, как генерал в карете, развались, а ты как
гусь на проволоке…
Когда хозяин вышел и унес с собою свет, опять наступили потемки. Тетке было страшно.
Гусь не
кричал, но ей опять стало чудиться, что в потемках стоит кто-то чужой. Страшнее всего было то, что этого чужого нельзя было укусить, так как он был невидим и не имел формы. И почему-то она думала, что в эту ночь должно непременно произойти что-то очень худое. Федор Тимофеич тоже был непокоен. Тетка слышала, как он возился на своем матрасике, зевал и встряхивал головой.
И, обратившись к
гусю, он
крикнул...
Работа Ивана Иваныча не кончилась стрельбой. Целый час потом незнакомец гонял его вокруг себя на корде и хлопал бичом, причем
гусь должен был прыгать через барьер и сквозь обруч, становиться на дыбы, то есть садиться на хвост и махать лапками. Каштанка не отрывала глаз от Ивана Иваныча, завывала от восторга и несколько раз принималась бегать за ним со звонким лаем. Утомив
гуся и себя, незнакомец вытер со лба пот и
крикнул...
Гусь лег на спину и задрал вверх лапы. Проделав еще несколько подобных неважных фокусов, незнакомец вдруг схватил себя за голову, изобразил на своем лице ужас и
закричал...
— Иван Иваныч, что с тобой? — спросил хозяин у
гуся. — Что ты
кричишь? Ты болен?
Григорий поставил на пол
гусей, которые
крикнули с радости и тотчас же оставили на полу знаки своего прибытия, а Настя подошла с своей тарелкой к барину.
Они обе пошли наверх, чтобы скатиться еще раз, но в это время послышался знакомый визгливый голос. О, как это ужасно! Бабка, беззубая, костлявая, горбатая, с короткими седыми волосами, которые развевались по ветру, длинною палкой гнала от огорода
гусей и
кричала...
То слышалось ей, что
гуси трактирщика идут задами на ее огород, и она выбегала из избы с длинною палкой и потом с полчаса пронзительно
кричала около своей капусты, дряблой и тощей, как она сама; то ей казалось, что ворона подбирается к цыплятам, и она с бранью бросалась на ворону.
Когда ямщик наконец увязал
гусем всю четверку и, сев на переднюю лошадь, еще раз
крикнул Микешу, тот только махнул рукой и ответил...
Куры, цесарки, утки,
гуси, индейки, павлины и всякая мелкая птица из птичного ряда квокчет, крякает, гогочет,
кричит и стонет, тщетно выбиваясь из своих клеток; а которым удалось какими-то судьбами освободиться из них, те кружатся, снуют и бегают, как шальные, по пожарищу, ища, но не находя себе выхода и, наконец, живьем запекаются и жарятся в этой адской кухне.
Уж занялась заря на востоке, уж давно
кричат проснувшиеся дикие
гуси, наконец уж уехали ямщики, а мы всё еще стоим на дороге и починяемся.
Так, например, жителям местности, где воспитывают свиней, он подал совет: как можно в точности узнавать толщу сала, покалывая живую свинку в спину шилом, от чего она только мало визжать будет; а в другой раз рассказал всем страдавшим от покражи птицы, какое удивительно хитрое средство употребляют цыганы, ворующие
гусей так, чтобы птицы не
кричали, и чего вообще от цыган остерегаться должно.