Лозищане глядели, разинувши рты, как он пристал к одному кораблю, как что-то протянулось с него на корабль, точно тонкая жердочка, по которой, как муравьи, поползли люди и вещи. А там и самый корабль дохнул черным дымом, загудел глубоким и
гулким голосом, как огромный бугай в стаде коров, — и тихо двинулся по реке, между мелкими судами, стоявшими по сторонам или быстро уступавшими дорогу.
Неточные совпадения
Клим Иванович Самгин поставил себя в непрерывный поток людей, втекавший в двери, и быстро поплыл вместе с ним внутрь дворца, в
гулкий шум сотен
голосов, двигался и ловил глазами наиболее приметные фигуры, лица, наиболее интересные слова.
— Виноват, — сказал Рущиц, тоже понизив
голос, отчего он стал еще более
гулким. Последнее, что осталось в памяти Самгина, — тело Тагильского в измятом костюме, с головой под столом, его желтое лицо с прихмуренными бровями…
Ритмический топот лошадей был едва слышен в пестром и
гулком шуме
голосов, в непрерывном смехе, иногда неожиданно и очень странно звучал свист, но все же казалось, что толпа пешеходов подчиняется глухому ритму ударов копыт о землю.
— Извольте ответить, — кричал он высоким
голосом, топая ногами так, что даже сквозь шум в столовой,
гулкой, точно бочка, был слышен звон его шпор.
«Все еще фантазирует, поэтизирует», — подумал Клим. Говорил Дмитрий
голосом очень
гулким, но шепеляво, мятыми словами, точно у него язык болел.
Все лицо бедной женщины было залито слезами. Она быстро отерла их и пошла кверху, где, точно падение воды за стеной, слышались
гулкие шаги и смешанные
голоса опередившей ее компании.
— Верно! — ответило несколько
голосов сразу
гулким звуком.
В комнате раздался
гулкий и ясный
голос хохла...
Сотни
голосов отозвались ему
гулким криком.
От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими
голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, — так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя
гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.
Она это стала слушать, и вечищами своими черными водит по сухим щекам, и, в воду глядя, начала
гулким тихим
голосом...
Голос у нее не резкий, как у Веры Сергеевны, а какой-то
гулкий, круглозвучный, словно запоздалая цапля тяжело машет крыльями, пролетая темной ночью над сонным болотом.
Как под высокими
гулкими сводами звонок шаг идущего, а
голос свеж и крепок; отрывист и четок каждый стук, случайный лязг железа, певучий посвист то ли человека, то ли запоздалой птицы — и чудится, будто полон прозрачный воздух реющих на крыльях, лишь до времени притаившихся звуков.
Единая мысль разбилась на тысячу мыслей, и каждая из них была сильна, и все они были враждебны. Они кружились в диком танце, а музыкою им был чудовищный
голос,
гулкий, как труба, и несся он откуда-то из неведомой мне глубины. Это была бежавшая мысль, самая страшная из змей, ибо она пряталась во мраке. Из головы, где я крепко держал ее, она ушла в тайники тела, в черную и неизведанную его глубину. И оттуда она кричала, как посторонний, как бежавший раб, наглый и дерзкий в сознании своей безопасности.
Фрол кричал, видимо надрывая старую грудь. Микеша тянул свободно, полным и звучным
голосом. Никогда еще я не слыхал подобных звуков из человеческой груди… Крик был ровный, неустанный и
гулкий, точно тягучий отголосок огромного колокола… Это был обычный призыв с берега к спящему за отмелью отдаленному станку.
Но у него оставалось большое старое тело и
гулкий грубый
голос, и скоро сквозь слезы он почувствовал всего себя, всю свою странную позу, и смолк.
Вы только представьте себе: взрослый, тридцатишестилетний человек, как раз в это время писавший «Войну и мир», — произведение, всей глубины которого и доселе еще не в силах вскрыть критика, — засел в пристройке с ребятами подростками и, забавляясь
гулкими отзвуками, в радостном одушевлении кричит с ребятами «этаким
голосом...
Задрожал зверь, застонал диким
голосом, и от этого стона весь лес как бы вздрогнул, а эхо
гулкое тот стон на тысячу ладов повторило, — упал «серый» бездыханный к ногам Якова Потаповича.
— Десять, двенадцать, тридцать… — слышался с баржи резкий
голос считавшего входящих, и
гулкое эхо разносило этот счет на далекое пространство сибирской степи.