Неточные совпадения
В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик за
границею,
А управитель при
смерти!..» —
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так...
Анна Сергеевна около года после его
смерти не выезжала из деревни; потом отправилась вместе с сестрой за
границу, но побывала только в Германии; соскучилась и вернулась на жительство в свое любезное Никольское, отстоявшее верст сорок от города ***.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на
границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной
смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
— А наконец 17… года сентября 6-го дня отец его волею божиею помер, а между тем он проситель генерал-аншеф Троекуров с 17… года почти с малолетства находился в военной службе и по большой части был в походах за
границами, почему он и не мог иметь сведения, как о
смерти отца его, равно и об оставшемся после его имении.
Результат этих проказ сказался, прежде всего, в бесконечной ненависти, которую дети питали к отцу, а по
смерти его, опутанные устроенною им кутерьмою, перенесли друг на друга. Оба назывались Захарами Захарычами; оба одновременно вышли в отставку в одном и том же поручичьем чине и носили один и тот же мундир; оба не могли определить
границ своих владений, и перед обоими, в виде неразрешимой и соблазнительной загадки, стоял вопрос о двадцать третьем дворе.
— Ее мать была дурным и подлым человеком обманута, — произнес он, вдруг обращаясь к Анне Андреевне. — Она уехала с ним от отца и передала отцовские деньги любовнику; а тот выманил их у нее обманом, завез за
границу, обокрал и бросил. Один добрый человек ее не оставил и помогал ей до самой своей
смерти. А когда он умер, она, два года тому назад, воротилась назад к отцу. Так, что ли, ты рассказывал, Ваня? — спросил он отрывисто.
У него, по
смерти отдаленного родственника, оказалось несколько тысяч рублей — и он решился прожить их за
границею, перед поступлением на службу, перед окончательным возложением на себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым.
Во-первых, это город, никогда не видавший никакой эпидемии, а так как вы человек развитый, то, наверно,
смерти боитесь; во-вторых, близко от русской
границы, так что можно скорее получать из любезного отечества доходы; в-третьих, заключает в себе так называемые сокровища искусств, а вы человек эстетический, бывший учитель словесности, кажется; ну и наконец, заключает в себе свою собственную карманную Швейцарию — это уж для поэтических вдохновений, потому, наверно, стишки пописываете.
По
смерти же генерала, приключившейся в прошлом году, неутешная Прасковья Ивановна отправилась с дочерью за
границу, между прочим и с намерением употребить виноградное лечение, которое и располагала совершить в Vernex-Montreux во вторую половину лета.
Оказалось, что с перепугу, что его ловят и преследуют на суровом севере, он ударился удирать на чужбину через наш теплый юг, но здесь с ним тоже случилась маленькая неприятность, не совсем удобная в его почтенные годы: на сих днях я получил уведомление, что его какой-то армейский капитан невзначай выпорол на улице, в Одессе, во время недавних сражений греков с жидами, и добродетельный Орест Маркович Ватажков столь удивился этой странной неожиданности, что, возвратясь выпоротый к себе в номер, благополучно скончался «естественною
смертью», оставив на столе билет на пароход, с которым должен был уехать за
границу вечером того самого дня, когда пехотный капитан высек его на тротуаре, неподалеку от здания новой судебной палаты.
С того дня, как умер сын его Джигангир и народ Самарканда встретил победителя злых джеттов [Джетты — жители Моголистана, включавшего в себя Восточный Туркестан, Семиречье и Джунгарию.] одетый в черное и голубое, посыпав головы свои пылью и пеплом, с того дня и до часа встречи со
Смертью в Отраре, [Тимур умер во время похода к
границам Китая, когда его армия прибыла в Отрар.] где она поборола его, — тридцать лет Тимур ни разу не улыбнулся — так жил он, сомкнув губы, ни пред кем не склоняя головы, и сердце его было закрыто для сострадания тридцать лет!
— Я не говорила вам, но он, во весь наш обратный путь из-за
границы, на всех железных дорогах брал для нас билеты, отправлял все вещи наши, хлопотал с паспортами, наконец, какое участие он показал вам во время
смерти вашего мужа!
Между стрельцами разнесся слух о
смерти Петра за
границей, и правители не знали что делать от испуга.
Газетное известие о
смерти этого человека слово в слово заключается в следующем: «Скончался Бенни, английский подданный, высланный за
границу (России) по определению правительствующего сената.
Бургмейер. Нет, Жени, нет!.. Пожалуйста, этого не думай: но мало ли что может случиться! Может быть, мне понадобится уехать вдруг за
границу; наконец, я умереть могу неожиданно: в животе и
смерти каждого человека бог волен.
— Скорняков боится, уже пустил слух, что этой зимою начнёт сводить лес свой, — хочет задобрить народ, чтобы молчали про шинок-то, — работа, дескать, будет. А Астахов кричит — врёт он, лес у нас с ним общий, не деленый, ещё тяжба будет в суде насчёт
границ… Не знают мужики, чью руку держать, а в душе всем
смерть хочется, чтобы оба сгинули!
Виноваты, конечно, мы — мы, бедные, немые, с нашим малодушием, с нашею боязливой речью, с нашим запуганным воображением. Мы даже за
границею боимся признаваться в ненависти, с которою мы смотрим на наши оковы. Каторжники от рождения, обреченные влачить до
смерти ядро, прикованное к нашим ногам, мы обижаемся, когда об нас говорят как о добровольных рабах, как о мерзлых неграх, а между тем мы не протестуем открыто.
Хозяйка оборвала речь, и в жутко молчащую комнату с двумя бледными женщинами как будто вползло что-то бесформенное, чудовищное и страшное и повеяло безумием и
смертью. И это страшное была водка, господствующая над бедными людьми, и не видно было
границ ее ужасной власти.
Камердинеров Рихтера и Лабенского, находившихся при Доманском и Чарномском, а также служителей самой принцессы, Кальтфингера, Маркезини и Анчиотти, тайная экспедиция определила выслать за
границу, дав каждому по пятидести рублей, но с тем чтоб они дали клятву до
смерти своей не сказывать никому, что с ними происходило и за что они содержались в Петропавловской крепости. Кальтфингер и оба итальянца были отправлены из Петербурга в Ригу, а оттуда за
границу, в январе 1776 года вместе с Франциской фон-Мешеде.
Я попал за
границу много лет спустя после ее
смерти.
Наше знакомство завязалось гораздо позднее, уже за
границей, в половине 70-х годов, и продолжалось до его
смерти — о чем я еще буду иметь повод и место поговорить.
И все-таки за
границей Тургенев и при семье Виардо, и с приятельскими связями с немецкими писателями и художниками — жил одиноко. И около него не было и одной десятой той русской атмосферы, какая образовалась около него же в Париже к половине 70-х годов. Это достаточно теперь известно по переписке и воспоминаниям того периода, вплоть-до его
смерти в августе 1883 года.
Умер он в 1919 году в Финляндии. От разрыва сердца, внезапно. Не на своей даче, а у одного знакомого. Вскоре после этого жена его с семьей уехала за
границу. На даче Андреева осталась жить его старушка-мать, Настасья Николаевна. После
смерти сына она слегка помешалась. Каждое утро приходила в огромный натопленный кабинет Леонида Николаевича, разговаривала с ним, читала ему газеты. Однажды ее нашли во флигеле дачи мертвой.
За
границею Вера Ивановна прожила более двадцати лет. С зарождением русского марксизма она всею душою примкнула к этому течению и вошла в группу «Освобождение труда», во главе которой стояли Плеханов и Павел Аксельрод. После 1905 года Засулич получила возможность возвратиться в Россию и уже безвыездно прожила в ней до самой
смерти.
"Не встану, — говорит про себя больная, — нечего и волноваться". И минутами точно приятно ей, что другие боятся
смерти, а она — нет… Заново жить?.. Какая сладость! За
границей она — ничего. Здесь опостылело ей все… Один человек есть стоящий, да и тот не любит…
В письмах, в дневниках Толстого мы постоянно встречаем отражение этого своеобразного старческого жизнеощущения, — «чувства расширения жизни, переступающей
границы рождения и
смерти», как выражается Толстой.
Возмездие, впрочем, не заставило себя ждать. Года через три после
смерти Григория Александровича она увлеклась венгерцем — наездником из цирка, который сумел быстро обобрать красавицу и убежать с ее капиталом за
границу.
Года через полтора после разнесшейся по Петербургу вести о
смерти Николая Герасимовича Савина под колесами железнодорожного поезда у бельгийской
границы, в один из зимних вечеров к Капитолине Андреевне Усовой собрался небольшой кружок близких знакомых.
Граф Иосиф Янович Свянторжецкий, в несколько часов ставший Осипом Ивановичем Лысенко, в то время, когда гроб с останками Татьяны Берестовой, именовавшей себя княжной Людмилой Васильевной Полторацкой, опускали в могилу, уже ехал к
границе с твердым решением исполнить волю мудрой и милостивой монархини: или беззаветной храбростью добыть себе прощение отца и милосердие Бога, или же геройски славною
смертью искупить свою вину — результат его необузданного характера и неумения управлять своими страстями.
В свое время он водил шайку разбойников на
границах псковских, а ныне, по
смерти, пугает шведских воинов.
Дела после князя Василия оказались в большом беспорядке. Княгиня Зоя Александровна, потрясенная
смертью мужа и появлением у его гроба Александрины, отправилась вместе с дочерью, княгиней Анной Шестовой, и внуком, сыном последней, по предписанию докторов, лечиться за
границу. Они уехали в самом конце зимы и располагали вернуться через год. Они звали с собой и сына, но он наотрез отказался и остался один в громадном княжеском доме.
Ты, указывая на сию полосу, говоришь: „чту вниз сего, за то я карать буду“, и вся речь твоя о том, чтуу вниз идет, а я показываю, чту от нее вверх пошло и чему вверх
границы нет, даже до
смерти крестныя.
Словно сам строгий закон причинности не имел власти над этой простой и фантастической жизнью: так неожиданно, так шутовски нелепо сцеплялись в ней маленький грех и большое страдание, крепкая, стихийная воля к такому же стихийному, могучему творчеству — и уродливое прозябание где-то на
границе между жизнью и
смертью.