Сага о халруджи. Последний исход. Книга четвертая

Вера Александровна Петрук, 2018

Вспыхнет и погаснет война, но в мире слепого халруджи ничего не меняется. Он так же идет по краю пропасти между миром жизни и царством смерти, веря в любовь той, которую считает мертвой. Обвиненный в безумии, преданный учителем, окруженный врагами, Арлинг должен завершить Последний Исход и убить бога, чтобы остаться человеком. Четвертая книга из "Саги о халруджи".

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сага о халруджи. Последний исход. Книга четвертая предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 2. Выход должен быть

Через четыре дня один из учеников, тот самый, что обнимал настоятеля за ноги при первой встрече, заявил, что готов к Испытанию Смертью. Саалдан, так его звали, стал проходить «пороги» уже на следующий день после прибытия в Пустошь. Он уходил вместе с Веором рано утром и возвращался к другим ученикам поздно вечерам. На все расспросы отвечал скупо, объясняя молчание тайной посвящения. Проследив за ним, Арлинг выяснил, что его уводили в нижний уровень крепости, который, по словам Веора, был заполнен водой. Проникнуть вниз не удалось, так как пещера охранялась воинами Нехебкая.

Саалдан прошел «пороги» за три дня, четвертый думал, а на пятый объявил, что готов. За ним пришел сам Бертран.

— Простись с живыми, — предложил он ему, но Саалдан лишь коротко мотнул головой. Он давно попрощался с миром. Другие ученики провожали его завистливыми взглядами. Много лет назад точно так же Регарди провожал Беркута, когда он уходил из Школы Белого Петуха, чтобы пройти Испытание и стать серкетом. Сейчас прах друга лежал у Арлинга в нагрудном кармане и жег сердце. Смерть была ему не нужна, ведь где-то в Пустоши его ждал иман. Порой казалось, что его поиски так же тщетны, как и попытки найти Магду, застрявшую между небом и землей. Его любовь не давала Магде умереть, а она не позволяла Регарди найти смысл среди мира живых.

Несмотря на то что все ученики Аттея пришли в Пустошь, чтобы пройти Испытание, многие медлили. Они часами изнуряли себя тренировками в специальных залах, которые показал им Веор. Пользуясь разрешением серкетов, Регарди заглянул в них в первую очередь. Отчего-то его не удивило, что они были похожи на Огненный Круг. Беговые дорожки, ямы с подвешенными над ними бревнами и многочисленные тренажеры были заключены в тесные оболочки пещер, и Арлинг подумал, что учитель поступил мудро, устроив такую площадку на открытом воздухе. И хотя порой на Огненном Круге неимоверно жгло солнце, заставляя учеников страдать от зноя, здесь, в замкнутых клетках подземелья, дышалось еще труднее. Впрочем, серкеты чувствовали себя комфортно в отличие от учеников Аттея, которые задыхались уже после нескольких минут работы в залах. Наблюдая за их усилиями, Арлингу казалось, что они свернули не туда, а серкеты намерено не давали им подсказки. С некоторых пор Испытание Смертью перестало казаться ему испытанием силы и выносливости. Что-то подсказывало: главный экзамен серкетов не был поединком со смертью. Сражаться предстояло с самим собой.

Пока будущие слуги Нехебкая готовились к порогам, стирая в кровь ладони о тренажеры серкетов, Арлинг не терял времени. Днем он старался быть на виду, наблюдая за учениками или ухаживая за Сейфуллахом, которому становилось то лучше, то хуже, а по ночам исследовал многочисленные комнаты озерного зала, который серкеты называли Сотовым. Он действительно напоминал улей, где озеро было центральным ложем королевы-матки, вокруг которого налепили свои кельи серкеты-пчелы. Большинство комнат были обычными складами, где хранились ящики с провиантом, странными камнями и другими непонятными Регарди вещами. Он не уделял им большого внимания, озадаченный другим вопросом. Несмотря на то, что на четвертую ночь он облазил почти все помещения Сотового Зала, обнаружить лестницу, ведущую наверх, в башню крепости, так и не удалось. Он нашел несколько пустующих столовых, оставшихся от тех времен, когда в Пустошь приходило больше учеников, библиотек, забитых старыми свитками, и молитвенных комнат, заполненных оплывшими свечами, которые порой достигали двух салей в высоту. Остальные комнаты служили тренировочными залами, либо пустовали.

Оставалось помещение, куда ушел Саалдан, и которое охранялось воинами Нехебкая. Однажды притворившись, что ему нужно вытряхнуть сапог, Арлинг уселся на землю в паре салей от входа в комнату и погрузился в ее звуки. Разведка хороших результатов не дала. Ему показалось, что он услышал плеск воды, запертой в маленьком помещении. Возможно, комната была полузатопленной и использовалась для проведения ритуалов. Имана там быть не могло.

Скользящие оказались большими хитрецами, чем он предполагал. Они наполняли Сотовый Зал каждое утро, появляясь из тех пещер, которые много раз были обследованы Арлингом. Оставалось одно — они пользовались потайными ходами, которые пока были ему неизвестны. Вечером Скользящие уходили постепенно, словно вода из чана с засоренным сливом. Они разбредались по разным комнатам, подолгу задерживаясь у порогов и шепча молитвы. Выждав время, Регарди проникал следом, но находил лишь пустую комнату — Скользящие исчезали. Однажды он попробовал войти в нее одновременно с серкетом, но его мягко остановили. «Наверное, в пещерах есть что-то, заметное только для зрячих» — думалось ему, но голос имана шептал в голове: «Не сомневайся в себе никогда», и Регарди гнал такие мысли прочь.

Решив сменить тактику, он стал больше общаться с Веором, надеясь выведать у него что-нибудь полезное, но их короткие диалоги напоминали разговоры со жрецами Амирона в далеком прошлом его юности.

— Почему в этом зале так много серкетов? — как-то спросил он Скользящего, когда тот принес ему ужин. — Ведь он для учеников.

— Это наш общий дом, здесь все свои, — уклончиво ответил Веор, и халруджи задал вопрос по-другому:

— Я заметил, что некоторые серкеты обходят озеро раз по десять, даже не останавливаясь. Вы так гуляете? Или это особые тренировки для посвященных?

Веор усмехнулся.

— Ты мыслишь, как мирянин, но это простительно. Становясь слугой Нехебкая, серкет остается человеком, который подвержен слабостям. Искушения мира преодолеваются силой молитвы. И ходьбой. Чем греховнее были твои мысли, тем больше шагов ты должен сделать.

— А кто определяет… степень греховности?

— Настоятель.

— Вы исповедуетесь ему? На моей родине люди приходят к жрецам Амирона, чтобы рассказать о слабостях и получить прощение за грехи. Считается, что они сами себя наказывают — муками совести.

— Здесь иной мир, — покачал головой Веор. — Настоятелю не нужно признание серкета, чтобы узнать о его грехах. Становясь слугой Нехебкая, человек сливается с единым сознанием Скользящих. Слова не нужны.

— Вы читаете мысли друг друга?

— Не торопись с выводами, учитель Амру. Есть вопросы, на которые я не могу ответить.

«Ладно, жрец, — подумал Арлинг, — Попробуем по-другому».

— А если серкет согрешит сильно? Например, поддастся эмоциям, гневу, убьет кого-то? Или… потеряет веру и уйдет из Пустоши?

Последний вопрос был настолько же важным, насколько и опасным. Арлинг специально не стал выделять его, стараясь скрыть волнение под праздным любопытством чужака, скучающего в незнакомом месте. И хотя он ожидал, что Скользящий откажется отвечать, Веор торжественно произнес:

— Когда случается такая ужасная вещь, как падение среди посвященных, то через все обширное сознание пробегает дрожь страдания. Отделение одного брата от остальных рвет струны нашего сердца. Но заблуждающийся брат никогда не отсекается окончательно, как бы далеко он ни ушел. Когда-нибудь, где-нибудь, каким-то образом он возвращается, так как его связь с Нехебкаем не может быть разорвана никогда. Мы мало знаем об утомительном пути испытаний и страданий, который он должен будет пройти, прежде чем снова слиться с остальными.

— Вы вернете его, или он сам вернется? — уточнил Арлинг, вспоминая о том, сколько усилий потратили Скользящие, чтобы схватить имана. Три года назад он сам попался в одну из их ловушек, предназначенных для учителя.

— Голос Нехебкая остается в нем, как бы сильно он не уклонился от пути, — ответил Веор. — В один прекрасный день он звучит в нем снова, разрывает на части и отделяет его страсти от божественных возможностей. На сбившегося с пути обрушивается вся сила общего сознания братства, и он возвращается. Все возвращаются.

Неприятная мысль кольнула Арлинга, словно жало скорпиона.

А если Веор прав? Если иман вернулся к серкетам, слился с общим сознанием Нехебкая и теперь специально скрывался от бывшего ученика? Что если так?

Разговор с Веором посеял опасные семена тревог и сомнений, которые затаились, ожидая своего часа. Ему казалось, что с тех пор как он попал в Пустошь, минула вечность. Дни в подземелье тянулись медленно и неторопливо. Серкеты никуда не спешили, напоминая пылинки, которые вздымались солнечным лучом ранним утром и беспорядочно кружились в воздухе до тех пор, пока вечерние сумраки не опускали их на землю. Время в Пустоши было тягучим, словно застывшая патока, в которой можно было застрять навеки.

Наблюдая за Скользящими, медленно бредущими по веревочным мостам над озером, Арлинг не мог избавиться от ощущения, что стал зрителем спектакля, разыгранного только для него. Он был уверен в одном. Не таким серкетом был иман, когда уходил из Пустоши много лет назад. Не таким серкетом хотел стать его молодой ученик, когда принял участие в Боях Салаграна вопреки запрету учителя. Что-то было не так в нынешних Скользящих, очень сильно «не так». И хотя ответ лежал перед ним, сверкая темными гранями могущества Подобного, он предпочитал искать другие причины, не замечая очевидного. Подобный, укрывшийся за Гургаранскими горами, еще не покорил Сикелию, но успешно закончил давнюю войну с бывшими братьями по вере, превратив их в рядовых жрецов, слепо поклоняющихся песчаному богу. Слуги Нехебкая в Пустоши Кербала ничем не отличались от слуг Амирона в далекой родине Арлинга — Согдарии. Возможно, Испытание Смертью тоже не было прежним, став еще одним бессмысленным ритуалом.

Серкетов можно было обвинять в чем угодно, но целителями они были хорошими. Сейфуллах поправлялся не так быстро, как хотелось бы им обоим, но с каждым днем ему становилось лучше. Когда он смог ходить, то стал покидать комнату, с неподдельным интересом наблюдая за Скользящими и учениками Аттея. Сейфуллах легко вжился в роль будущего серкета и, выучив молитву Нехебкаю, читал ее с не меньшим жаром, чем Цуф или Ваней. Чаще всего он проводил время в Земляном Зале, который получил свое название из-за обилия ям и беговых дорожек. Если в других пещерах, пол был каменный, то в этом поверхность была покрыта слоем земли, обильно смешанной с песком. Арлинг подозревал, что ее запах напоминал Сейфуллаху о родине. Впрочем, ученики Аттея тоже полюбили этот зал больше других и подолгу в нем тренировались. К халруджи они по-прежнему относились с прохладой, видя в нем чужака, зато быстро прониклись симпатией к больному Аджухаму. Когда Сейфуллаху было плохо, и он не мог сидеть в тренировочном зале, будущие серкеты приходили к нему сами. Регарди оставалось только удивляться врожденному обаянию мальчишки.

— Мы что-то делаем не так, — однажды сказал Сейфуллах, когда они сидели вдвоем в Земляном Зале и наблюдали, как ученики Аттея пытались преодолеть насыпной вал с препятствиями. Аджухам парил ноги в чане с целебным маслом, который принес Веор, а Регарди чистил сапоги — отчасти, чтобы занять руки, отчасти, чтобы прогнать воспоминания об Огненном Круге и Школе Белого Петуха, которые всегда нападали на него в тренировочных залах Пустоши.

— Немного терпения, — попросил он. — Я найду подземные ходы, которые ведут наверх. Возможно, еще раз поговорю с Веором.

— Ты можешь проползти на брюхе весь Озерный Зал, нюхая каждый угол, и ничего не найдешь, — фыркнул Аджухам. — И серкеты тебе ничего не скажут. Нужно действовать по-другому.

— Сомневаюсь, что жрецы «по-другому» расскажут, как попасть в башню, — Арлинг истолковал слова Сейфуллаха по-своему. — У нас еще есть немного времени. Когда его не останется, тогда и начнем войну.

— Вот сижу и гадаю, каким местом ты думаешь, — сердито пробурчал Аджухам. — Ты их пытать что ли собрался? Я не сомневаюсь в твоих боевых способностях, но пока ты будешь убивать себя, сражаясь с армией серкетов, меня прикончат первым. А я не могу умереть, потому что враг жив и продолжает уничтожать мою страну. Мы с тобой тут застряли, а Маргаджан времени даром не теряет.

«Мне кажется, или ты меня упрекаешь?» — подумал Арлинг, но Сейфуллах продолжил:

— Мер делиться на тех, кто проигрывает, и тех, кто выигрывает. Я свою долю проигрыша получил сполна. Мой отец говорил: «Если не получается идти вперед, иди назад». Я скажу тебе так. Если ты не можешь найти путь наверх, ищи путь вниз. Ты пробовал проникнуть в ту комнату, где они проходят «пороги»? Ты говорил, что она затоплена, но, возможно, из нее есть проход, который ведет наверх. Если серкеты проводят там церемонии, то они должны как-то готовиться к ним. Я ни разу не видел, чтобы Скользящие заходили в ту комнату из Озерного Зала. Только, когда приводят учеников на испытания. Значит, они пользуются тайным ходом. Тебе нужно обследовать то место.

— Для этого мне придется убить хотя бы одного серкета, — едко ответил Регарди. Оказывается, он успел отвыкнуть от «поучений» Сейфуллаха.

— Брось, — махнул на него рукой Аджухам. — Перестань думать задницей. Не все нужно делать силой. Попробуй их расспросить.

— Сомневаюсь, что Веор добровольно расскажет мне о тайных путях.

— Арх! — всплеснул руками Сейфуллах. — Такое впечатление, что это ты переболел смертельной болезнью, а не я. И твои мозги покрылись плесенью. Разве только серкеты ходят в ту комнату? А как же ученики? Многие уже прошли большую часть «порогов». Думаю, они успели запомнить там каждый угол. Вот и спроси их, есть там дверки или нет.

— Не думаю, что они станут откровенничать с чужаком, — поморщился Регарди. — Они все-таки к посвящению там готовятся, а не книжки читают.

— «Не думаю», «сомневаюсь», — передразнил его Аджухам. — Время идет, но ничего не меняется. Придется все делать самому.

Арлинг пожал плечами, не веря, что предложенный вариант может быть полезен. Несмотря на то что он жил в одной комнате с учениками Аттея, привыкнуть друг к другу они так и не смогли. Молодые кучеяры относились к нему настороженно, видя в нем чужака из другой страны и школы. Когда он заходил, они умолкали или переходили на шепот. Их подслушать было не трудно, но ничего важного в их вечерних беседах халруджи не узнал.

Однако Сейфуллах не оставил свою идею, и весь следующий день провел с учениками в тренировочных залах. Регарди не следил за ним, занятый изучением свитков в библиотеках Пустоши. Бумага была гладкая и тонкая, и ему удавалось прочесть в лучшем случае заголовки. Они были украшены декоративными письменами с рельефным узором, который легко «читали» пальцы слепого. К его великому сожалению, большинство свитков содержали молитвы и религиозные тексты о Нехебкае. И хотя было понятно, что в библиотеке для учеников не могли храниться книги с описанием тайных ходов Пустоши, в глубине души он надеялся найти архитектурные планы крепости или сведения о ее строительстве, которые могли бы подсказать, где держали пленных.

Разочарованный результатами дня и чувствуя неумолимый ход времен, Арлинг уселся на каменный берег подземного озера, сняв сапоги и опустив ноги в холодную воду. Чтобы занять руки и отвлечь голову, он принялся чинить брюки, надеясь, что за работой придумается что-нибудь полезное. Обращаться с иглой для шитья он научился гораздо позже, чем с иглой для метания в горло противника, и всем сердцем ненавидел это занятие. После Туманной Башни он сжег свою одежду, надев запасные брюки, которые уложил в тюки еще в Иштувэга, но за время перехода по такыру они успели порядком обтрепаться. То ли Вулкан, который поделился с ним одеждой, продешевил на ткани, то ли пустынные пайрики висели на нем всю дорогу, проделав в ткани множество ненужных отверстий, но по приходу в Пустошь, одежда нуждалась в хорошей починке.

Был глубокий вечер. Белая плесень на стенах, по которой серкеты отмечали время, почти перестала светиться, означая приближение ночи. Озерный Зал опустел, и по мостам бродило лишь несколько Скользящих. Очевидно, их мысли были настолько греховны, что они собирались ходить до утра.

Вода в подземном озере была холодной, даже ледяной, но Арлингу было приятно. Голова гудела от напряжения, и наверняка бы лопнула, если бы не спасительный холод, поднимающийся от ног по всему телу. Халруджи раздумывал о том, чтобы погрузиться в воду целиком, когда услышал быстрые шаги. Через секунду к звукам присоединился запах, и он узнал Цуфа, одного из учеников Аттея.

Затаив дыхание, чтобы не спугнуть кучеяра, Регарди наблюдал, как тот уселся в сале от него и тоже хотел было свесить ноги с берега, но передумав, поджал их под себя. Кучеяры, которым с детства прививали глубокое уважение к воде из-за ее недостатка, никогда не могли позволить себе бездумно болтать в ней ногами. Но, возможно, Цуфу было просто холодно. Итак, Сейфуллах не смог ничего выведать сам и прислал к нему Цуфа, надеясь, что получится у Арлинга. Аджухаму всегда было важно сохранить лицо. Регарди быстро перебрал всю информацию, которую знал о Цуфе. Не очень решительный, немного завистливый, он преувеличивал собственные слабости и не видел своих возможностей. Удивительно, как Аттей вообще разрешил ему проходить Испытание Смертью. Цуф был единственным из всех новых учеников, который не прошел ни одного «порога». Интересно, что делают серкеты с теми, кто не справлялся с предварительными испытаниями? Отсылают обратно, обрекая на позор до конца дней? Впрочем, за неудачу Цуфа можно было зацепиться.

Через пару секунд ученик его окликнул:

— Мастер Амру, Сейфуллах сказал, что Вам было разрешено пройти Испытание. Это правда?

Почему из всех сказок и выдумок Аджухаму понадобилось придумывать ту, которая была ближе всех к истине? И которая была столь же опасна, сколь и болезненна.

— И да, и нет, — осторожно ответил Арлинг, и, чувствуя интерес мальчишки, пояснил.

— Мне позволили его пройти, но я… провалился. Это было давно, сейчас другие времена и другие правила. То испытание, которое будете проходить вы, ничем не похоже на то, что выпало мне.

Вот так, нужно немного сгладить углы, которые понастроил Сейфуллах.

— И у вас тоже были «пороги»?

— Нет, — соврал Арлинг. — Мое испытание проходило в другом месте. Но я слышал о твоих трудностях. Ты можешь рассказать мне. Вдруг я проходил что-то подобное.

И хотя он боялся, что спугнет мальчишку столь прямым вопросом, Цуф словно только его и ждал.

— Здесь все не так! — горячо прошептал он. — Нам не говорили ни о каких «порогах». Почему все их проходят, а меня возвращают обратно?

— Твои друзья рассказывают о том, как им это удалось?

— Рассказывают, — со вздохом ответил Цуф, — но в том-то и дело, что у всех по-разному. Ванея заставили нырнуть в озеро и просидеть под водой столько, сколько сможет. Он чуть не задохнулся, но ему сказали, что он готов. Закра стоял на одной ноге несколько часов и читал вслух молитву Нехебкаю. Он тоже прошел. Я думал, что у меня будет что-то подобное, но мне стали задавать дурацкие вопросы.

— И много серкетов было на твоем испытании?

— Да много в ту комнатенку и не поместится. Человека три с настоятелем. В ней очень тесно, у одной стены что-то вроде чана с водой, у другой стулья для серкетов. Остальное все, как и в других комнатах, которые наверху. Влажные стены, каменный потолок, на полу циновки. Две двери.

Арлинг слушал с замиранием сердца, не веря, что Цуф сам рассказал ему то, о чем он собирался его спросить.

— Почему две?

— Одна — та, что ведет из Озерного Зала, через нее заходим мы. Вторая находится за чаном с водой, я ее не сразу заметил. Оттуда всегда выходит настоятель.

— Она заперта? Та дверь, из которой приходит Бертран?

— Не знаю, — пожал плечами Цуф. — Во всяком случае, ключа я у него никогда не видел, да и открывалась она бесшумно. Завтра попробую еще раз. Хоть бы вопросы придумали другие, а то задают одни и те же.

— А что за вопросы? — не удержавшись, спросил Арлинг. Цуф уже рассказал все, что ему нужно было знать, но халруджи вдруг стало интересно.

— О каких-то символах, — проворчал кучеяр. — Да это и не вопросы даже. Настоятель просто показывает мне предметы, а я должен что-то ответить. Понятно, что они ждут, как я их истолкую. Клянусь мамой, я выложил им все, что знаю, а они каждый раз отправляют меня обратно — думать.

— И что же это за предметы?

— Ну, например, масляная лампа, — тяжело вздохнул Цуф. — Что я знаю о лампе? Это свет, путь, дорога, возможно, рука, которая ее держит. Масло нужно, чтобы она горела. В крайнем случае, например, в походе, его можно съесть. Значит, это еда, человек, жизнь. Потом был плащ. Я сказал: одежда, тепло, дом, уют, забота. И еще старость — плащ был очень потрепанным, весь в дырах. Им не понравилось. Показали палку. Длинная такая, в человеческий рост. Она напомнила мне шест, какими мы в школах тренируемся. Значит, драка, сила, могущество, ловкость. Еще смерть — палкой ведь можно убить. А если вспомнить о дереве, из которого она сделана, то это жизнь. Дерево живое, дает плоды, кормит нас и скотину. Опять не то. И так два раза подряд. Мне лампы и плащи уже снятся, но большего придумать не могу. Вот тебе, мастер Амру, что эти вещи напоминают?

Сердце болезненно сжалось. Школу… Эти вещи напоминали ему время, которое исчезло навсегда.

«Не хочешь думать, — покачал головой иман, когда Арлинг стал ему рассказывать про свет, силу и старость. — Ответы должны идти отсюда». И твердый палец учителя стучал ему по груди.

— Лампа — это разум, освещенный знанием, — помолчав, ответил халруджи. — Она освещает настоящее, прошлое и будущее. Открывает совесть и освещает изгибы сердца. Плащ означает совершенное самообладание, которое освобождает от внешнего и инстинктивного. Палка — это посох. Тот, кто держит посох, получает помощь от тайных и вечных сил природы. По легенде, когда серкеты покинули города, они оставили с собой все богатства и накопления, взяв в пустыню лишь три предмета. Лампу, плащ и посох.

— Ого, — присвистнул Цуф. — В жизни бы такого не придумал. А что ты еще знаешь о серкетах?

Вопрос был интересным. Арлинг ровным счетом ничего не знал о Скользящих, которых они встретили в Пустоши. Эти серкеты поклонялись Нехебкаю, слепо подчинялись настоятелю и отмаливали греховные мысли хождением вокруг подземного озера. Они ничем не отличались от жрецов Амирона в его далекой родине. Но халруджи кое-что знал о других серкетах, тех, о которых рассказывал ему иман и которыми он грезил многие годы ученичества в Школе Белого Петуха.

Вслушиваясь в звук воды, омывающей его ступни, Регарди медленно произнес:

— Серкет царствует над суеверием и спокойно идет во мраке, опираясь на посох, закутавшись в плащ и освещая себе путь лампой. У него нет ни сомнительных надежд, ни бессмысленного страха, ни неразумных верований. Его лампа — это знание, плащ — скромность, посох — символ его силы и смелости. Он знает тайны будущего, смеет в настоящем и молчит о прошлом. Ему известны слабости человека. Его можно увидеть печальным, но никогда унылым или отчаявшимся. Он может быть бедным, но никогда униженным или жалким, он может быть преследуемым, но не устрашенным и побежденным. Он помнит об изгнании. Он познал себя и отказался от гордости.

Помолчав, Арлинг добавил, чувствуя, как в груди загорается огненный шар тоски по учителю:

— А еще серкет — это армия одного человека. Такая армия подобная льву и гиене, песчаной буре и ветрам-теббадам, грому и молнии. Потрясающая и таинственная, она внушает благоговейный страх всему миру. Однажды встретив, ты можешь полюбить его больше, чем себя. И отдать ему свою жизнь.

Они еще немного посидели в молчании, после чего Цуф ушел спать, чтобы набраться сил перед очередным порогом — завтра ему предстояло рассказывать серкетам о лампе, плаще и посохе. Понимая, что наболтал лишнего, Регарди не испытывал чувства сожаления. Ему нужно было произнести эти мысли вслух, чтобы понять, что именно сделал Подобный с серкетами. Возможно, раньше каждый Скользящий из Пустоши и был подобен армии одного человека, но войну с Подобным серкеты проиграли.

Завтра предстоял тяжелый день не только для Цуфа. Время истекало, Аджухам поправлялся, а силы имана могли быть на исходе. Завтра, после того как Цуф пройдет — или не пройдет — свой порог, Регарди проникнет в ту комнату, усыпив охранника. Дороги назад уже не будет. В плане было столько дыр, что через них можно было разглядеть даже холмы его далекой родины, но Арлинг решил, что медлить больше не станет. Оставалось предупредить Сейфуллаха. И хотя в голове противно звенела мысль о том, что в случае его провала Аджухам оставался незащищенным, халруджи уверенно прогнал ее. Все получится.

Но в тот вечер случилось еще одно событие, которое заставило его в очередной раз изменить планы.

Направляясь в комнату к Сейфуллаху, Арлинг столкнулся с Веором, который его искал.

— Мастер Амру, — официально обратился он, и Регарди забеспокоился. Серкетам было еще рано что-то подозревать.

— Настоятель Бертран приглашает вас позавтракать в его покоях в башне. В случае вашего согласия я приду за вами утром.

И хотя Арлинг думал, что готов к неожиданностям, такого поворота событий он не ждал. Приглашение на совместный завтрак с настоятелем могло быть чем угодно, но умело расставленной ловушкой он бы его не назвал. Если бы Скользящие хотели убить его, то сделали бы это давно — подложив в пищу яд, обрушив на него камни в пещерах, столкнув в озеро там, где он бы не выплыл. Удобных случаев было множество. Оставалось надеяться на внезапное везение, вызванное любопытством главного серкета к чужестранцу. Вряд ли в Пустошь приезжало много драганов.

— Передайте настоятелю, что я с великой благодарностью принимаю его приглашение, — произнес Арлинг, кланяясь Веору. На том и расстались.

«Началось», — подумал Арлинг, направляясь в комнату Аджухама чтобы рассказать ему о неожиданной удаче. Возможно, ему удастся освободить имана без лишней крови, которая обычно сопровождала его по жизни. И хотя Регарди никогда не признался бы себе в этом, очевидным было одно — он устал от смерти, и надеялся, что она устала от него тоже.

***

Арлинг медленно поднимался за Веором по лестнице и думал о наставлениях Аджухама. Они были странными. «Знаю, зачем он тебя пригласил, — ворчал Сейфуллах. — Не касайся его рук, не кланяйся три раза подряд и не вздумай трогать себя за щеки». Что Аджухам знал о серкетах, чего не знал Регарди, выяснить не удалось. На прямые вопросы Аджухам отвечать отказался, заявив, что не собирается разжевывать очевидные истины. Не став настаивать, халруджи оставил кучеяра в весьма хмуром расположении духа.

Когда Веор провел Арлинга в охраняемую комнату, где ученики проходили «пороги», Регарди убедился, что Сейфуллах был прав. Чтобы подняться наверх, в башню, им пришлось спуститься вниз — через ту самую дверь, которую описывал Цуф. Миновав сырой, пахнущий плесенью лабиринт из спутанных коридоров, они оказались у подножья каменной винтовой лестницы. Арлинг старательно запоминал дорогу, но вскоре был вынужден признать: даже если бы он убил охранника и проник в тайную комнату, то надолго застрял бы в подземных лабиринтах Пустоши. Несколько раз Веор останавливался, прежде чем войти в очередную комнату-переход, и Регарди мог только догадываться, какие ловушки она скрывала. За дверьми слышалось то гудение огня, то лязг метала, то щелчки самострелов. Все это очень напоминало дом имана в Школе Белого Петуха. Вспоминая, сколько времени ему потребовалось, чтобы научиться безопасно ходить по жилищу учителя, Арлинг сомневался, что сумел бы за одну ночь преодолеть все ловушки серкетов. Если бы вообще сумел. Пустошь Кербала показала зубы и когти, о которых он догадывался, но в которые не хотелось верить — слишком мирную картину являли собой Скользящие. Обитатели Пустоши изменились, но сама Цитадель осталась прежней — неприступной, опасной, манящей.

Когда они вышли в высокий колодец, сужающийся кверху, воздух стал суше, а температура выше. И хотя внутри башня, как и подземный зал, освещалась факелами и чадящими лампами, тепло, поднимающееся стен, подсказывало о раскаленном светиле, нагревающем Пустошь снаружи. Запахи тоже стали другими. Исчезли следы плесени и грибка, зато вернулись ароматы обожженной солнцем глины и жилых помещений. Если подземелье напоминало ритуальное место, то в башне, несомненно, обитали люди. Регарди уловил запахи жареного мяса и вареной каши, мокрого белья и мыльного порошка. Дом серкетов пах как жилище обычных людей. И хотя было понятно, что где-то они должны были готовить себе пищу и стирать одежду, но отчего-то запахи жизни тревожили сильнее запахов смерти, которые давно стали привычными и почти родными.

Бертран встретил его на верхней площадке лестницы, которая вела в небольшие, но хорошо освещенные солнцем покои. «Осторожнее», — велел себе Арлинг, переступая порог и чувствуя, что главный Скользящий не сводит с него глаз. «Он знает, что ты слеп, и ждет, когда ты ошибешься», — противно шептал внутренний голос.

Притворившись растерянным, Регарди замер, стараясь собрать как можно больше информации о новом месте, пока настоятель не предложил ему пройти дальше. Богатые запахи дерева — полированного и покрытого лаком — подсказали, что комната обильно обставлена мебелью. Многочисленные этажерки, стулья, стульчики, кушетки и столики превращали покои Бертрана в ловушку для слепого, бросая вызов способностям халруджи. Тяжелый гобелен на стене справа пах пылью, а с бронзовых подсвечников на стене у окна давно не счищали восковой нагар. Где-то чирикала птица. Ее голос доносился приглушенно, и Арлинг догадался, что комната, где он стоял, соединялась с другой — очевидно, спальной. Вместе с голосом птицы, оттуда раздавалось странное щелканье, понять причину которого не удалось. Борясь с желанием спросить о его источнике у Бертрана, Регарди медленно прошел к низкому столику, накрытому у окна. Узорчатые створки преломляли лучи солнца, задерживая жар, но наполняя комнату причудливыми тенями. Они больше подошли бы для дворца в богатом кучеярском городе, чем для суровой обители последних слуг Нехебкая.

— Что это щелкает? — спросил Арлинг, закончив официальные приветствия и сопротивляясь желанию отодвинуться дальше. Столик был мал, и лицо настоятеля находилось слишком близко. Регарди чувствовал не только его дыхание, в котором так четко выделялись ноты мяты и фенхеля, словно Бертран недавно сжевал целый пучок пряностей, но и движение его глаз, которые неотрывно следили за ним, будто поджидая, когда слепой ошибется. Наконец, халруджи нашел удобный вариант и прикрыл веки, притворившись, что смотрит в пол. Пусть Бертран думает, что он смущен до ужаса.

— Часы, — гордо пояснил настоятель, наливая чай в тонкую фарфоровую чашку. Регарди уловил в напитке запах ягод сайи и задумался. К ядовитым они не относились, но обладали сильным успокаивающим действием. Возможно, настоятель хотел расположить собеседника к беседе в незнакомой обстановке, а может, что-то задумал. Подождав, когда Бертран сделает глоток первым, Арлинг пригубил напиток, решив, что ягоды сайи ему не повредят. Напряжение давно мешало сосредоточиться.

— Подарок моего друга Азатхана, — тем временем, продолжил настоятель. — Их изготовили из цельного куска самшитового дерева в Иштувэга. Правда, мастера уже нет в живых. Бедняга не пережил эпидемию, а жаль. Я хотел заказать у него еще пару таких штуковин для моих друзей.

Упоминание Азатхана, серкета, который сыграл неоднозначную роль в жизни халруджи, заставило Арлинга опустить чашку на стол, чтобы случайное дрожание руки не выдало его. Впрочем, движение не осталось незамеченным.

— Вы с ним знакомы? — пытливо спросил Бертран, и Регарди понял, что может проиграть, даже не начав сражаться. Ягоды сайи оказались весьма кстати.

— Вряд ли нас можно назвать знакомыми, но мы встречались, — уклончиво ответил он. Настоятель, как и многие другие серкеты пустоши, не был похож на того Скользящего, о котором писал Махди, но он носил одежды воина Нехебкая, а его взгляд оставлял на коже кровоточащие царапины. Лгать такому человеку было опасно, а говорить правду — смертельно опасно.

Азатхан был не случайным человеком в жизни Арлинга. Если бы серкет не появился накануне последних Боев Салаграна, сейчас все было бы по-другому.

— Он приезжает в Пустошь завтра, — произнес Бертран. — Азатхан удивительный человек. Я уверен, вы можете узнать у него ответы на многие вопросы.

Худшей новости настоятель сообщить не мог. Несмотря на то что с их последней встречи минул не один год, Азатхан наверняка узнает его. К тому же Регарди догадывался о цели приезда главного предателя. Вероятно, не дождавшись, когда серкеты отправят имана за Гургаран, он решил лично проследить, чтобы указание Подобного было выполнено. А это означало, что у Арлинга, Сейфуллаха и учителя осталось два дня, чтобы покинуть Пустошь.

— Буду с нетерпением ждать этого момента, — поспешно пробормотал он, поняв, что задержался с ответом. — Здесь, в Пустоши, я каждый день открываю для себя столько нового. Уже предвкушаю наши беседы с уважаемым Азатханом.

Прозвучало фальшиво, но через секунду Арлинг допустил куда более серьезную ошибку. Настоятель протянул руку к вазе с фруктами, задев рукавом изящную сахарницу на тонкой стеклянной ножке. Халруджи, не задумываясь, подхватил падающую вещицу и только потом сообразил, что Бертран сделал это нарочно.

— Отличная реакция, — похвалил его настоятель. — Расскажите, как вы попали в Школу Дальнего Берега? Джемагул никогда не говорил, что у него служат драганы.

Никакой лжи, только правда, приправленная временем.

— Я сбежал из отцовского дома, когда мне было семнадцать, — сказал Арлинг, чувствуя себя на исповеди у жрецов Амирона. — Отец хотел, чтобы я стал чиновником, но… нам было не по пути. Оказавшись в Сикелии, я встретил женщину, которая помогла мне устроиться в новом мире. Она обучила меня кучеярским танцам, со временем они стали моим хлебом. С Джемагулом я познакомился в Иштувэга. Так случилось, что на тот момент в школе не было учителя танцев — последний умер от спирохеты. Джемагул спешил быстрее уехать из города и пригласил меня отправиться с ним. С тех пор я обучаю его учеников, и счастлив, что мне выпала честь провожать будущих серкетов в знаменитую Пустошь Кербала.

— А что стало с той женщиной? — с любопытством спросил Бертран.

— Умерла, — не задумываясь, ответил Арлинг. — Совершила ритуальное самоубийство во имя бога. Я прошу извинить меня, что не могу рассказать больше. Она много значила для меня, и я храню ее образ, спрятанным глубоко в сердце.

— Понимаю, — кивнул Бертран. — Любовь всегда приходит внезапно и уходит также.

«Ничего ты не понимаешь, проклятый жрец, — подумал Арлинг, с тоской вспоминая сестру имана. — Прости, что я прикрылся твоим чистым именем, Атрея, не здесь тебя нужно было вспомнить».

— Почему серкеты назвали эту крепость Пустошью? — спросил он, чтобы сменить тему. Разговоры о его прошлом не могли помочь отыскать учителя.

— Только там, где ничего нет, может возникнуть то, чего не было раньше, — с улыбкой ответил Бертран. — Мы построили дом, где могли бы изучать Нехебкая, а он — нас. Сознание бога подобно зеркальной глади такыра и холодному свету луны. Но стоит подуть ветру, и картина исчезнет. Достаточно маленькой тучки, чтобы закрыть от лунного света большой участок земли. В такыре всегда сухо и ясно, а луна такая огромная, что может поглотить мир.

А теперь настоятель напомнил имана, потому что Арлинг не понял ни слова из того, что он сказал. Учитель часто говорил загадочными метафорами, наслаждаясь тем, как мучительно его ученик пытается проникнуть в смысл сказанного. К счастью, Бертран не стал требовать от него понимания.

— Откуда вы знаете учение Махди, учитель Амру? — неожиданно спросил он. — Я слышал, как вчера вы цитировали его книгу одному из учеников. Вы рассказывали ему о серкетах. Глава восьмая, если я не ошибаюсь.

«Восьмая глава, третий раздел, параграф пятый. Об истинных слугах Нехебкая» — так назывался раздел Великой Книги Махди, которую Арлинг неосторожно прочитал Цуфу, когда они беседовали о серкетах на берегу озера. Теперь все стало на свои места. Бертрану захотелось выяснить, откуда рядовому учителю из школы Джемагула известно о тайном учении Махди, и он пригласил его к себе, чтобы разузнать правду. Стоило отдать ему должное, что он позвал его на завтрак, а не в пыточную. Лгать становилось сложнее, но халруджи уже понял правила игры.

Арлинг поставил чашку на стол и медленно произнес:

— «Трепещи, Сын Земли, если твои руки не белы перед Нехебкаем. Он открывает дверь только своим, а дерзкий непосвященный неизбежно сбивается с пути и находит смерть во тьме пучины. Отступить невозможно. Тебе нужно выбрать свою дорогу или умереть». Так заканчивается последняя глава Махди. Возможно, мой час расплаты настал, так будьте же мне судьей. Я всегда хотел стать серкетом. И сделал все, чтобы попасть в Школу Дальнего Берега, мечтая когда-нибудь получить право пройти Испытание Смертью. Я тот самый дерзкий непосвященный, который «найдет смерть во тьме пучины». Джемагул не знал, что я подслушиваю его уроки и разговоры с избранными учениками. Я столько лет хранил эту тайну, чтобы рассказать о ней здесь, в Пустоши. Теперь моя жизнь в ваших руках, настоятель.

С этими словами Арлинг бухнулся в ноги Бертрану, гадая о том, сколько серкетов охраняли покои настоятеля. Если план сорвется, ему придется очень быстро переходить от теории Махди к практике.

Когда Бертран приблизился к нему, пальцы халруджи нащупали лезвие в горловине сапога, но настоятель лишь присел рядом и погладил его по склоненной голове.

— Поднимись, учитель Амру, — мягко произнес он. — Твое признание и открытое сердце хранят тебя от моего гнева. Ты удивишься, но среди серкетов есть те, кто не следует заповедям Махди.

Прикосновение настоятеля не понравилось Арлингу, но слова дали шанс продолжить игру.

— Вы среди них? — спросил он, чувствуя, как пальцы Бертрана скользят по его щеке. Немного правее, к шее, и настоятель сможет убить его одним касанием. Раньше, чем Арлинг успеет вытащить нож или откатиться в сторону.

— О Махди известно больше легенд, чем правды, — ответил Бертран. — Например, он гораздо младше того возраста, который ему приписывают. И он не был основателем Пустоши. Никто не знает, какими были первые серкеты. Все книги о них погибли после разлива подземного озера. Махди долго пытался восстановить залитые водой свитки, но повреждения были неисправимы. И тогда он написал свою книгу. Тех серкетов, о которых ты рассказывал тому ученику, никогда не было. Их придумал Махди. Когда он решил покинуть Пустошь, я уговаривал его оставить книгу здесь, в месте, где она родилась, но Махди унес рукопись с собой. За пятьдесят лет она завоевала умы людей, и посеяла немало сомнений.

— Почему вы не запретили ему? Ведь вы настоятель.

— Махди отделился от общего сознания, и больше мне не подвластен, — туманно ответил Бертран. — Но он вернется. Все возвращаются.

— Так он еще жив?

Мысль о том, что основатель учения о халруджи мог жить где-нибудь в кучеярском городе, потрясла Арлинга до глубины души. Иман никогда не говорил ему об этом, рассказывая о Махди, как о человеке, от которого осталась лишь память.

— Жив и здравствует, — кивнул Бертран. — Хотя доставляет нам немало хлопот. Уйдя из Пустоши, он основал собственную боевую школу, где обучает учеников по своим правилам, коверкая и искажая истинный облик серкетов. Он всегда был сказочником, наш Махди. Некоторые легенды Скользящих настолько впечатлили его, что он в них поверил и постарался воплотить в жизнь. Ты слышал о Подобном?

Притворяться не было смысла, и халруджи кивнул:

— Восставший серкет, который после войны был изгнан за Гургаран. Говорят, что это его армия вторглась в Сикелию.

— Такие слова лишь подтверждают, как сильно Махди проник в твой разум. Еще в Пустоши он оживил образ Подобного, поверив в него всем сердцем. А уйдя в мир людей, основал патруль, который до сих пор охраняет гургаранские горы от возвращения предателя. Не спорю, Подобный — это сильная фигура в истории ордена, но, если он и существовал, то умер задолго до того, как серкеты ушли в пустыни. Лично я считаю, что Подобный — собирательный образ в мифологии Скользящих, который вобрал в себя самые яркие плохие черты других мифических героев. Как, например, черт в религии драганов. Я не знаю, во что верите вы, мастер Амру, но сомневаюсь, что вы стали бы собирать армию против дьявола. Что касается сегодняшней войны в Сикелии, то под маской Маргаджана мог скрыться, кто угодно — от Канцлера до шибанских князьков. Это политика, а духи умерших здесь ни при чем.

— Значит, Махди… лгал?

— Я бы не стал выражаться так резко, — произнес Бертран, мягко поднимая Арлинга с колен. — Он просто запутался. А его вина в том, что вместе с собой он запутал других людей, исказив истинный облик серкетов и даже Нехебкая.

На языке Регарди вертелись тысячи вопросов, но задавать их было опасно. Например, знал ли Махди истинный солукрай, и почему он придумал учение о халруджи. Словно прочитав его мысли, настоятель наклонился к нему и прошептал:

— Через свою книгу и слова Джемагула Махди управляет тобой, мастер Амру. Не нужно сомневаться. Прогони его, и ты увидишь, как тебе станет легче. Я могу помочь прогнать его. Только попроси.

Арлинг не заметил, когда они перешли на «ты». Все, что сказал Бертран о Махди, было слишком тяжелым грузом, чтобы уносить его из Пустоши. И вызывало слишком много вопросов. А у него не было времени даже на то, чтобы понять, почему незнакомец из школы Джемагула вызывал такой интерес у главного серкета. Вспомнив, зачем пришел к настоятелю, халруджи спохватился. Солнце поднималось выше, тени уменьшались, воздух становился плотнее и жарче, а он до сих пор не выяснил, где Скользящие могли прятать важного пленника. Тайны ордена должны подождать. В его жизни и так было много чужих секретов.

— Ваше предложение — спасение для меня, — с поклоном произнес он. — Я хочу просить о помощи, не смея надеяться на ваше согласие. Теперь я понимаю, что мой приезд в Пустошь был самым верным решением в моей жизни. И самой большой удачей.

— Твои слова радуют меня, мастер Амру. В ответ я потребую от тебя только одного. Полного смирения и покорности. Если ты готов подчинить свою волю истине, то я открою тебе настоящую правду.

И хотя слова настоятеля сочились пафосом и вызывали больше сомнений, чем легенды Махди о Подобном, условие не показалось Арлингу странным. Когда-то давно, в Балидете, иман потребовал от него того же — покорности ради истины. Сейчас, слушая настоятеля, Регарди не был уверен, что учитель расплатился с ним полностью. Слишком много тайн сохранил от него иман. Впрочем, со стороны Арлинга тоже было не все честно. Бои Салаграна стали грузом, который давил на плечи обоих.

Халруджи вспомнил нужный вопрос лишь к концу завтрака, за время которого он едва ли попробовал предложенные яства. Отчего-то ему показались, что они застрянут у него в горле.

— Простите, мое любопытство, настоятель, — произнес Регарди, когда Бертран позвонил в колокольчик, чтобы вызвать Веора. — Одно время я изучал древнюю архитектуру Сикелии и слышал, что раньше крепость была куда больше нынешних размеров. И в ней даже была лаборатория для наблюдения за небесными телами. Это правда?

— Время ничто не щадит, — покачал головой серкет. — Лет сорок назад верхушка башни упала от старости, разрушив много помещений, в том числе и лабораторию. От нее осталась лишь Солнечная Комната. Мы почти ее не используем.

Арлинг не надеялся, что Бертран устроит ему экскурсию по цитадели, но ответ настоятеля его порадовал.

— Солнечная Комната? — с любопытством переспросил он.

— Да. Ее потолок был изготовлен из особого стекла, который когда-то позволял беспрепятственно наблюдать за светилом. Со временем его поверхность испортилась, и теперь находиться в ней днем опасно для жизни.

— Хм, а мне показалась, что ваши покои на последнем ярусе. Значит, солнечная комната где-то рядом?

— Из общего коридора пути нет, его завалило после падения башни. Остался только один проход из моей спальни, который сохранился от предыдущего настоятеля. Он был истинным знатоком небесных светил.

Арлинг покидал Бертрана, почти уверенный, что его миссия в Пустоши подходит к концу. Он знал, что вернется сюда еще раз. Вернется, чтобы проникнуть в Солнечную Комнату и найти там имана.

***

Когда Регарди пересказал свой разговор Сейфуллаху, тот привычно обозвал его дураком.

— Тут же все ясно, — фыркнул Аджухам. — Бертран обратный, а ты — подходящая кандидатура для легкого флирта. Ученики останутся, а ты уедешь, соответственно, никаких слухов распускать не будешь. К тому же у тебя хоть и полно седины в голове, но на лицо ты еще смазлив. Плохо, что с седыми волосами ума не прибавилось. Настоятель поэтому тебя и приметил. Ты чужак, диковинка. Если Бертран и забавляется со своими братьями, то ты будешь приятным разнообразием. А что до Солнечной Комнаты, так это он специально сказал, что дверь в нее из его спальни ведет. Для интриги. Ты сам говорил, что в башне семь этажей. Ты был только на последнем. Твоего учителя нужно искать на нижних шести. Причем искать немедленно, потому что этот Азатхан может явиться и раньше. И тогда всему нашему маскараду конец. Впрочем, ему и так скоро конец, потому что Веор сказал, что я должен срочно пройти все «пороги». Как ты думаешь, что мне лучше показать братьям-серкетам? Как я пляшу гаязет?

Слова Сейфуллаха задели Арлинга, потому что он ничего подозрительного в действиях Бертрана не заметил. Означало ли это, что он потерял бдительность или вообще перестал разбираться в людях? Как бы там ни было, Аджухам был прав в одном — скоро все закончится. Что касалось Солнечной Комнаты, то Регарди чувствовал, что на этот раз интуиция его не подвела. У него не было времени, чтобы обыскивать все верхние комнаты Пустоши. Нужно было сделать выбор — без права на ошибку.

Не желая тревожить Сейфуллаха, он пообещал ему изучить все шесть ярусов башни еще до утра и направился к озеру. Прежде чем сделать шаг, нужно было все обдумать. Был ли Бертран обратным или нет, сейчас значения не имело. И так было ясно, что без него Арлингу в башню не проникнуть. А значит, в скором времени ему предстояло попробовать новую маску. Прислушиваясь к тихим шагам серкетов, Регарди вдруг остро почувствовал, что ему не хватало воздуха. Раскаленного, напряженного воздуха пустыни, от которого хотелось спрятать голову в песок и не вынимать ее до наступления темноты — холодной, спасительно влажной, с пронизывающим до костей ветром. Пустошь давила, словно тело сраженного врага, из-под которого нельзя выбраться. Она медленно умирала, грозя забрать с собой погребенную в ней жизнь. И хотя Арлингу нужно было подумать над планом, отчего-то вспомнился Махди, о котором рассказывал Бертран. Связь, которую он не замечал, но которая крепла между ними с каждым словом, выученным из книги Махди, вдруг напомнила о себе, словно струны случайно задетой багламы. «Когда все закончится, я найду его», — решил Арлинг, понимая, что говорил о собственной смерти. Все закончится с его последним вздохом, который он отдаст людям, изменившим его жизнь.

Он уже собирался уходить, когда из одной пещеры появилась группа Скользящих и направилась в тренировочный зал, где занимались ученики. Серкеты несли длинный ящик, который вызывал нехорошие предчувствия. Не зная, можно ли ему открыто последовать за ними, Регарди заколебался, но тут Бертран, который замыкал группу, махнул ему рукой, приглашая последовать за собой.

— Этот юноша отдал свою жизнь Нехебкаю, — со скорбью в голосе объявил настоятель, когда жрецы опустили ящик перед учениками. Арлинг подумал, что пребывание под землей не шло на пользу его обонянию. Запах мертвого тела, которое принесли Скользящие, он различил только сейчас. Значит, Саалдан не прошел Испытание Смертью.

— Саалдан был храбр, но не прошел Испытание, — подтвердил его догадку настоятель. — Не печальтесь, потому что теперь он в руках Господа. Его кровь стала жидким золотым светом, духовное око поднялось ввысь пламенем, покровы освободились, а глаза, какого бы цвета они ни были, стали прекрасными бледно-голубыми звездами. Вы можете проститься с ним, перед тем как мы отдадим его Нехебкаю.

Ученики замялись и по очереди стали подходить к телу, но задерживались недолго. Возможно, их отпугивала старая кучеярская примета о том, что коснувшись покойника, можно привлечь к себе неудачу. Ведь каждый из них еще надеялся, что именно он сможет пройти Испытание. И хотя Сейфуллах бросал на него выразительные взгляды, Арлинг тоже приблизился к мертвому. Он еще раньше почувствовал сильный запах земли, исходящий от тела, но не мог найти ему объяснение. Зловоние смерти хорошо различалось, и Регарди предположил, что молодой кучеяр умер не вчера. Наклонившись, он определил едва заметный аромат воды из озера. Значит, серкеты хорошо помыли его, прежде чем показывать остальным ученикам. Но был и другой вариант — Саалдана могли утопить.

— Я вижу, ты опечален, мастер Амру, — сказал ему настоятель, отводя в сторону. — Но не стоит оплакивать этого мальчика. Теперь его ожидает лучшая доля, чем нас.

— Его уже ничто не ожидает. Он мертв, — сухо ответил Арлинг, тут же пожалев о своей несдержанности.

— Смерть — это окостеневшая жизнь, — задумчиво произнес Бертран. — Она есть нечто такое, что не целиком переходит в невидимый мир. Настоящая смерть означает мгновенное исчезновение человека из физического мира. Мы и должны умирать, потому что обладаем плотной и твердой основой бытия. Важно понять природу смерти, и тогда нам будет легче смотреть ей в глаза.

Арлинг поклонился ему, мечтая, чтобы внимание настоятеля отвлек кто-нибудь другой. Меньше всего ему хотелось сейчас вести разговоры о том, что забрало у него Магду. Смерть была его личным врагом, который когда-то одержал над ним победу. С тех пор он платил ей ненавистью и кровавой данью трупов, устилавших его жизненный путь. Но настоятель не собирался уходить.

— Рождение и смерть — это явления одного порядка, разве Махди не писал об этом? — с улыбкой спросил он.

Ученики Аттея уже разошлись по залу, Сейфуллах расспрашивал Веора о том, как хоронят мертвецов в Пустоши, серкеты накрывали ящик с Саалданом крышкой и собирались его уносить. Никто не мог помешать их разговору с Бертраном. А жаль.

— Махди больше писал о том, как сделать человека мертвым, чем о том, что происходит с ним после смерти, — попытался уклониться от опасной темы Арлинг, но Бертран был настойчив.

— Полагаю, эту часть книги Джемагул не рассказывал своим ученикам, и ты, мастер Амру не сумел ее подслушать. А между тем, Махди говорил, что после остановки сердца происходит разделение эфирной оболочки. Высшая уходит на питание духовного тела, а низшая остается в мертвом человеке и ускоряет процесс разложения — проникает в природу. После этого сознание умершего восстанавливает все подробности земной жизни и устраивает самосуд. Дальше оно переживает свои лучшие стремления, представления об идеале, созданные в жизни, и достигает высших состояний. Оно переживает их во всей полноте до тех пор, пока сила концентрации, вложенная в них при жизни, не исчерпывается. Тогда начинается тоска по новому, которая порождает импульс к исканию. Он заставляет сознание вновь опуститься в материальный мир, где творится новое орудие — тело — для новой жизни во имя продолжения опыта и исправления обнаруженных ошибок.

— Ни слова о Нехебкае, — подытожил Арлинг. Иман никогда не просил его повторять эту часть книги Махди, и однажды прочитав, Арлинг позволил себе ее благополучно забыть.

— Ни слова, — согласился Бертран. — А между тем, Махди обманул своих учеников. Рассказывая о серкетах, он умолчал главное. То, что делает человека Скользящим.

— Разве одного служению Нехебкаю недостаточно?

— И нищий может молиться Индиговому, но только серкеты обладают умением осознанно проходить порог смерти, так как владеют знанием ее истинной природы. Рождение и смерть — суть явления одного порядка. Переход через точку рождения означает духовную смерть и погружение в материальный мир, и наоборот, точка перехода, воспринимаемая как смерть, есть покидание физического мира, переход в иные миры. Осознание этого — теоретическая победа над смертью.

— Значит, вы умеете оживлять мертвых? Тогда почему вы не оживите того мальчишку, который провалил Испытание? Отправьте его домой, пусть живет.

— Это поспешные выводы, мастер Амру. Испытание Смертью должно показать способность человека к прохождению порога. Если он выдержит его, значит, сумеет развить в себе навыки и умения, которые помогут ему пройти границу смерти.

— Простите мое невежество, настоятель, но о каких умениях идет речь?

— После того как адепт проходит Испытание он получает доступ к тайным знаниям, когда-то переданным Нехебкаем первым слугам. Я перечислю тебе только некоторые навыки, которые развивают в себе серкеты, чтобы пройти порог смерти. Прежде всего, это умение утомлять свои физические органы, не уступая их реакциям, умение противоречить физическим вкусам и потребностям, умение разочаровать себя в получаемых физических наслаждениях в момент их получения. Мы учим наших адептов побеждать смерть, когда земная личность меняет свой состав. Последняя задача посвященных — умение обессмертить физическое тело. Написав книгу, Махди раскрыл многие секреты ордена, но главное учение Нехебкая сохранил в тайне. Это было условие, с которым я отпустил его в мир и разрешил основать школу.

Арлинг задумчиво кивал, соглашаясь больше с собственным мыслями, чем со словами Бертрана. Махди не нарушил слова, данного настоятелю, и действительно, ничего не написал о пороге смерти в Великой Книге. Но Регарди не услышал для себя ничего нового, потому что учитель такой клятвы не давал. А если и давал, то нарушил ее с тех пор, как много лет назад начал обучение слепого ученика из Согдарии. Однако иман никогда не говорил о том, что учил его бессмертию. Он учил его побеждать себя. И называл это — солукраем.

— Позвольте мне остаться в мох заблуждениях, настоятель, — с поклоном ответил Арлинг, чувствуя на себе незримый взгляд учителя.

Понимая, что допускает ошибку, противореча Бертрану, он не мог с ним согласиться. Его друг Беркут прошел Испытание, но учение серкетов не спасло его от смерти. Прах одного из лучших учеников имана до сих пор жег ему сердце, хранясь в нагрудном кармане.

— Я благодарю вас за гостеприимство, настоятель, — продолжил Регарди, кланяясь еще ниже. — Но мой ученик уже готов к тому, чтобы пройти первый порог, а в школе Джемагула меня заждались. Завтра я покину вашу достойную обитель.

К великому облегчению Арлинга настоятель не обиделся.

— Ты упрямец, мастер Амру, — с улыбкой произнес он. — Однако мне не хочется отпускать тебя так рано. Пожалуй, я знаю, чем ты можешь расплатиться со мной за гостеприимство.

Выждав паузу, за время которой в голове халруджи пронесся целый табун мрачных мыслей, Бертран продолжил.

— В обители давно не практикуется мастерство танца. Если ты действительно овладел этим искусством так хорошо, что Джемагул пригласил тебя в свою школу, приходи сегодня вечером в мои покои. Я желал бы насладиться твоим мастерством.

Слова Бертрана во многих отношениях звучали недвусмысленно и таили в себе опасность, но Регарди с трудом сдержался, чтобы не выразить восторг поспешным согласием. Гадая о том, как напроситься к настоятелю в покои, он и не надеялся, что тот позовет его сам. О большей удаче нельзя было и мечтать.

Предупредив Сейфуллаха быть готовым к побегу этой ночью, Арлинг отправился в тренировочный зал, опустевший после того, как серкеты принесли туда мертвого Саалдана. Ученики внезапно потеряли интерес к физическим упражнениям и в задумчивости разбрелись по разным углам озерного зала. У каждого из них было о чем поразмыслить — ведь момент, когда Испытание Смертью станет для них последней границей с миром, неумолимо приближался.

Остановившись у перекладины, халруджи задумчиво погладил гладкую древесину. После драки с Олом в Туманной Башне он совсем не практиковался. Изнурительный переход через такыр с больным Сейфуллахом вряд ли можно было назвать тренировкой. Учитывая, что он собирался убить главного серкета, который, несмотря на заметный жирок, носил белые одежды воина Нехебкая, следовало напомнить телу о предстоящей задаче. О том, как они будут убегать из Пустоши, Арлинг сейчас не думал, решив, что в этом им поможет иман. По крайней мере, он очень надеялся, что учитель окажется в сознании и вспомнит тайные выходы из башни. Регарди был уверен, что найдет имана в Солнечной Комнате. Он не имел права на сомнение. Потому что если учителя там не окажется, ему придется очень быстро выводить Сейфуллаха из Пустоши, спасая его от Испытания Смертью, а потом возвращаться, чтобы тщательно, саль за салем, обыскать каждый камень обители, убивая всех, кто встанет у него на пути. Арлинг не хотел бы заканчивать свой путь в глиняном такыре, но судьба давно не спрашивала его о желаниях.

И хотя тренировочный зал серкетов отличался от Огненного Круга, как вода из бурдюка от воды из горного ключа, Регарди с удовольствием погрузился в его объятия. Серкеты, бродившие вокруг озера, не могли его видеть, Веор, обычно присматривающий за ним и учениками Аттея, куда-то пропал, а представление у настоятеля было хорошим предлогом, чтобы размяться.

Два десятка кругов по пещере разогрели кровь, а прыжки по балкам, воткнутым в стену, освободили голову от ненужных мыслей. Тело слушалось с радостью, выбирая участки посложнее. Пещера Скользящих исчезла, уступив место знакомым очертаниям Огненного Круга и жарким улочкам Балидета. Прыжок — и он летит с крыши городской почты на тюремную башню, с нее на голубятню, а оттуда — на застланную шкурами крышу скотника. Еще не высохшая кожа воняет, но ее зловоние не нарушает покоя ремесленного квартала, вплетаясь в него причудливым узором. Стоит глубокая ночь, но Арлинг не видит ее, впрочем, оставаясь невидимкой и сам. Полет заканчивается падением, от которого захватывает дух и кружится голова. За ним начинается новый прыжок, с дерева на дерево, с крыши на крышу, со стены на стену, затем — падение на руки и подтягивание, кувырок и побег от сторожевого пса, разбуженного ночным гостем. И хотя сначала Арлинг собирался только размяться, но сам не заметил, как от прыжков и сальто перешел к атакам и выпадам. Все должно закончиться этой ночью.

От драки с тенью у Регарди сводило зубы — ему нужен был настоящий противник из плоти и крови. Долго выдумывать его не пришлось. Пусть Бертран проведет свой последний день праведно и в молитвах. Человек, предавший учителя, не должен жить долго. Арлинг будет убивать его по-разному — быстро и мучительно медленно, растягивая удовольствие от затянувшейся мести миру и захлебываясь ненавистью ко всем людям.

Он нападет внезапно, когда настоятель будет упиваться очередным монологом о смерти. Выпад, стрела, скачок, еще выпад… Внезапность нападения, уклонение, бросок-стрела, отбив, скачок, глубокая атака. Арлинг, покачиваясь, замер на краю ямы для прыжков, едва не рухнув в нее с головой. Небольшое озерцо до краев было заполнено стоялой водой, зловоние которой не обещало приятного купания. Не разрешив себе отдыхать, он перемахнул через нее, с новыми силами бросившись на невидимого Бертрана. Простая атака с выпадом, круговая защита и поражение врага. Настоятель мертв.

Но нет. Бертран — предатель и заслуживает изощренной смерти. Иман называл эту технику «игрой на багламе». Правая рука прикрывает голову, а левая острым ребром наносит первый удар в горло. Вторая рука будет целиться в висок. «Такой удар сметет противника, словно колосья пшеницы», — шептал в голове голос имана.

Остановившись у площадки с брусьями для прыжков, Регарди задумался. Если Бертран пригласит его к столу, они окажутся совсем близко друг к другу. Настолько близко, что ему ничто не помешает захватить его горло и оборвать никчемную жизнь предателя.

Арлинг подлетел к деревянному макету в углу пещеры и обрушил на куклу град ударов. Он не будет ждать, когда настоятель сядет к столу. Они схлестнутся прямо у порога, и Регарди будет метить туда, где сходятся ребра грудной клетки — в солнечное сплетение, вложив в удар всю силу и вес тела. Если Бертран и не умрет, то скорчится от боли, и тогда рука-меч халруджи нанесет удар по его шее сзади и сбоку. Пальцы вытянуты, мышцы напряжены, большой палец согнут внутрь. Он подгадает время и ударит, когда Бертран сделает выдох, а внутренняя полая вена на шее наполнится кровью. Ее стенки не выдержат напряжения и разорвутся. Обильная кровопотеря и быстрая, но мучительная смерть. А если атаковать чуть ниже, то можно поразить нервный узел, вызвав легочный спазм, который приведет к остановке сердца.

Регарди сцепил пальцы и нанес удар по кукле в то место, где у человека расположен четвертый шейный позвонок. «Это поражен блуждающий нерв», — терпеливо объяснял иман, когда Арлинг валялся на песке круга, пытаясь втолкнуть в себя немного воздуха после удара учителя. «Возникает чувство, словно дыхание вышло из груди и обратно войти не может, — словно издеваясь, рассказывал иман, в точности описывая то, что ощущал его слепой ученик. — Такое состояние будет длиться до тех пор, пока кто-то не поможет тебе выйти из него. Если этого не сделать, враг умрет от нехватки воздуха». Выждав еще секунду, учитель вернул его к жизни несколькими толчками по груди в области сердца. Пример запомнился Арлингу хорошо.

Вскоре халруджи пожалел, что вспомнил имана, так как с образом учителя вернулась тоска и сожаление об ошибках прошлого. А вместе с ними — сомнения и неуверенность. Каким бы слабым не выглядел Бертран, он носил одежды воина Нехебкая и возглавлял орден серкетов. А кем был Арлинг? Уставшим, слепым чужаком из Согдарии, который давно запутался и не знал, куда идти дальше.

Погладив израненную поверхность деревянной куклы, Регарди понял, что ему нужно. Техника смертельного касания — вот то, что поможет одолеть главного серкета. Наемники Сикелии любили использовать этот метод, когда о враге было известно мало или вообще ничего. Самое сложное — застать противника врасплох. Арлинг помнил, как однажды иман велел ему переодеться врачом, чтобы подкрасться к очередной жертве, которую он для него выбрал. Регарди убил кучеяра, притворившись лекарем, осматривающим пациента. Беркуту повезло меньше. Учитель заставил его переодеться лунным мальчиком и отправил в бордель. Шолох никогда не рассказывал о том, как справился с заданием.

Уверенный, что сделал правильный выбор и, чувствуя, как в нем бурлит будущая победа, Регарди направился к выходу, решив напоследок пройтись по бревну, висящему над небольшим рвом. Но, когда он оказался на середине, со стороны крепления раздался треск, и один конец балки, оторвавшись, рухнул в яму. Успев ухватиться за бревно, Арлинг повис надо рвом. Водой оттуда не пахло, однако он сомневался, что мастера, готовившие зал для тренировок, постелили внизу мягкую солому. Выбравшись, Регарди ощупал крепление и задумался. Веревка казалась достаточно прочной, чтобы выдержать его вес. К тому же бревно вряд ли предназначалось только для ходьбы. На Огненном Круге на таких балках часто устраивались боевые поединки, в которых участвовало по двое или трое учеников.

Было ли это предупреждением? Возможно, атмосфера Пустоши располагала к мистическим толкованиям, но из тренировочного зала Арлинг вышел в глубокой задумчивости. Бертран был не просто первым серкетом. Он был современником Махди. И сумел захватить в плен имана. Не стоило считать его легким противником. Во всяком случае, его нельзя было недооценивать. «Вода может нести лодку, но может ее и опрокинуть, — учил иман. — Атакуй тогда, когда враг не готов. Наступай тогда, когда видишь, что можешь это сделать. Если нет, отступай и хитри». Халруджи кивнул учителю, соглашаясь с его словами. Он будет спокоен и сможет сделать шаг назад, если это потребуется. Никаких эмоций. «Эмоции подобны ветвям и листьям сливы», — продолжал шептать голос учителя. — «Они проистекают из подлинной природы, но теряют связь с ней, когда человек одержим страстью. В эмоциях нет подлинного вкуса. Если бы слива рождала только листья, кто бы любил сливу?».

Иман любил говорить со вкусом, сдабривая речь красивыми метафорами, каждая из которых глубоко врезалась в память его слепого ученика, запоминаясь на всю жизнь. Учитель, как всегда, был прав. Арлинг отправится к Бертрану, вооружившись терпением и спокойствием. Но плыть по течению не станет, а выберет ту сторону, которую подскажет сердце.

У озера было непривычно малолюдно. Тишина и ленивый плеск воды располагали к размышлениям, и Арлинг собирался посидеть пару минут на берегу, чтобы успокоить дыхание после тренировки, послушать внутренний голос и привести мысли в порядок. Однако диалога с собой не получилось.

Халруджи скрывала тень от стены, и Цуф, который появился из ученической комнаты и решительно зашагал к причалу, выдававшемуся далеко в озеро, его не увидел. В руках у него было что-то тяжелое, а шаги звучали гулко и неуклюже. Арлинг еще сомневался, что мальчишка, действительно, собрался топиться, когда ученик на ходу накинул петлю на шею и с камнем в руках бросился в воду. Похоже, Цуф давно простился с жизнью, по-своему определив для себя Испытание Смертью.

Царивший на этом берегу полумрак не давал серкетам разглядеть, что произошло. Погруженные в молитвы, они не обратили внимания на всплеск от падающего в воду тела. Для Арлинга же он прозвучал оглушительно громко. Радуясь, что мышцы были разогреты тренировкой, он прыжком преодолел расстояние до берега и нырнул за Цуфом.

В школе иман заново научил его плавать и даже драться с противником на поверхности воды, но, когда дело касалось подводного плавания, Арлинг становился беспомощным. Привычное ощущение мира сбивалось, а кожа немела, превращаясь в бесчувственный покров. Оставалось надеяться на удачу и интуицию. Первой халруджи не доверял, а со второй редко находил общий язык.

Он наткнулся на Цуфа сразу, крепко схватив его за волосы и ругая себя за то, что не вытащил кинжал из потайного кармана заранее. Мальчишка брыкался, пытаясь освободиться то ли от его рук, то ли от веревки с камнем, которая неумолимо тянула на дно обоих. Некстати подумалось о том, что подземное озеро скрывало под собой затопленный город серкетов, и что в нем могли водиться не только хищные рыбы. Наконец, Арлинг нащупал лезвие и, разделавшись с веревкой, потянул барахтающегося Цуфа наверх. Увы, Аттей не научил своего ученика плавать.

На берегу Цуф долго кашлял и плевался, но халруджи был рад, что помощь лекарей не потребовалась. Что-то подсказывало: их неожиданное купание лучше было оставить в тайне.

И хотя Арлинг не ждал благодарностей, Цуф его удивил.

— Спасибо, — пробормотал он, отдышавшись. — Не стоило, конечно, но… Спасибо.

Регарди пожал плечами и, усевшись на каменный причал, стал снимать сапоги, чтобы вылить из них воду.

— Снова порог не прошел? — буркнул он, не скрывая недовольства. Запоздало вспомнилось, что запасной одежды у него нет, и до вечера нужно было где-то просохнуть.

Наступило молчание. Регарди подозревал, что мальчишка собирался с духом, чтобы что-то сказать, но чужие тайны и слабости ему были не нужны. Он и сам не знал, почему вытащил его из воды. Право на смерть было у каждого, но… только не в Пустоши. Ему давно казалось, что последняя цитадель серкетов еще не рухнула только потому, что питалась погибшими в ней душами.

— Не я должен был ехать с Аттеем, — наконец, вымолвил Цуф. — Учитель всегда брал с собой пятнадцать учеников, магия цифр для него много значила. В нашей школе отбирают по порядку, а не по способностям. Я оказался шестнадцатым и понял, что не смогу ждать еще год. Поэтому в день отъезда я напоил одного из избранных отваром пустынного лопуха, отправил его в больницу, а сам стал пятнадцатым. Надеюсь, «настоящий» пятнадцатый не ушел на тот свет. Мне бы не хотелось платить и за его душу тоже. Впрочем, можно было догадаться, что ничем хорошим этот поход не закончиться. Знаков было достаточно.

— От настойки пустынного лопуха не умирают, — знающе произнес Регарди. В первые годы обучения в школе, когда в нем видели только чужака и соперника, старшие ученики как-то напоили его таким напитком. День, проведенный у выгребной ямы в попытках исторгнуть из себя еще что-нибудь, был мучителен, но все же закончился.

— Нет хороших предзнаменований, нет падающих цветов, — процитировал он, вспомнив поэму одного сикелийского поэта. Ее часто повторял иман, увлекающейся поэзией. Впрочем, Арлинг не удивился бы, если бы ему сказали, что половину стихов, которые читал ему учитель, тот написал сам. Иман был шкатулкой, полной тайн и загадок.

— Все равно спасибо, — уверенно произнес Цуф, отжимая рубашку. — Если бы я убил себя, то попал бы в ад. А я туда не хочу.

— Ад — плохое место, — согласился Арлинг. — У меня на родине верят, что это сдирание кожи в горячей смоле, но некоторые говорят, что ад — это зрелище зол, которые ты натворил в жизни. От него не избавиться никогда.

— Не знаю, о чем я думал. Просто… мне нужно сбежать отсюда. Я хотел быть первым, а стал последним. Да, я прошел один порог, но с твоей помощью, мастер Амру. Веор сказал, что завтра — затмение, и все ученики, даже те, кто не прошел пороги, отправятся на Испытание Смертью. Это конец. Я не готов.

Цуф был не единственным, кто хотел покинуть стены обители. Арлинг безуспешно искал выход из нее уже вторую неделю. А вот то, что серкеты неожиданно заторопились, действительно, было странно. Возможно, это было как-то связано с приездом Азатхана. Полукровка мог прибыть не один, а с друзьями Подобного. Если так, то Бертран вел собственную игру, правила которой были пока неизвестны.

Ему захотелось подбодрить Цуфа.

— В нашей школе говорят так: «Тот, кто хочет, добивается больше того, кто может», — произнес он. — Не стоит стремиться быть первым или последним. Средний путь — не плох, если он твой. И за смертью не спеши. За ней вообще далеко ходить не надо. Не заметишь, как она разобьет твою судьбу, словно стекло.

Слова утешения прозвучали пафосно, и халруджи недовольно замолчал. Ему пора было уходить, но какая-то неведомая сила заставляла его сидеть на этом причале и ждать, пока ученик Аттея не изольет ему душу. А между тем, Цуфа прорвало.

— Говорят, что если кот, выпав из окна, стукнется носом, он перестанет чувствовать запахи. Так вот я — кот, стукнувшийся носом. Это не те серкеты, не та Пустошь. Не то место. Что мне делать, мастер Амру? Я запутался и ничего не понимаю. Мне кажется, я никогда не смогу больше учиться.

Сравнение с котом Арлингу понравилось, но как помочь Цуфу он не знал. Разве что снова процитировать учителя, который вспоминался ему так часто, словно специально думал о нем все это время.

— Человек учиться всю жизнь, Цуф, — сказал халруджи, прислушиваясь к голосу имана внутри себя. — Сначала он учится, но из этого ничего не выходит. Тогда он полагает, что и он сам, и другие ничего не умеют. Я был таким до того, как попал в Сикелию. На этом этапе человек ничего не стоит. На следующем пороге человек все еще бесполезен, но он уже умеет ощущать собственные недостатки и способен видеть недостатки других. Продолжая учиться дальше, он начинает гордиться своими способностями, радуется похвале других и сожалеет о недостатке способностей у друзей. Этот человек ценен. Но это еще не конец. Он учится снова, и…

— И… — повторил Цуф, потому что Арлинг, задумавшись, замолчал.

— На высшем этапе человек выглядит так, словно ничего не знает, — закончил халруджи, поняв, что должен сделать. — Вот, держи.

Он протянул Цуфу мешочек, который слишком долго хранил у сердца. Пора было им расстаться.

— Что это? — спросил ученик Аттея, с интересом разглядывая мокрую вещицу.

— Не развязывай. Хорошенько высуши и возьми с собой, когда отправишься на Испытание. Это прах моего лучшего друга. Его звали Беркутом. Он был Скользящим, тем самым, настоящим серкетом, о котором писал Махди. Возможно, он был последним. Найди себя, Цуф. И запомни. Если будешь держать свой дух высоко, победить тебя будет трудно.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сага о халруджи. Последний исход. Книга четвертая предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я