Неточные совпадения
Но дня два спустя он с удовольствием известил меня, что в ту самую ночь, когда мы с Филофеем ездили в Тулу, — и
на той же самой
дороге — какого-то купца
ограбили и убили.
Да, я тот несчастный, которого ваш отец лишил куска хлеба, выгнал из отеческого дома и послал
грабить на больших
дорогах.
— Это уж не манер! — во все горло бушевал воротившийся балагур, — словно
на большой
дороге грабят! А я-то, дурак, шел из Москвы и думал, призовет меня барыня и скажет: сыграй мне, Иван,
на гармонии штучку!
То, что мать не хочет жить в своей семье, всё выше поднимает ее в моих мечтах; мне кажется, что она живет
на постоялом дворе при большой
дороге, у разбойников, которые
грабят проезжих богачей и делят награбленное с нищими.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого куста, а при встречах
на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не
грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о человеке вообще или не знать человека.
Случилось, что мужики его для пропитания
на дороге ограбили проезжего, другого потом убили.
— Дома нет. Должно,
на дорогу итти надо. Людей
грабить.
— Как,
на царской
дороге, под самою Москвой, разбойники
грабят и убивают крестьян! Да что же делают ваши сотские да губные старосты? Как они терпят, чтобы станичники себя царскими людьми называли?
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка
грабили дом, выбегали
на двор и бросали в одну кучу
дорогую утварь, деньги и богатые одежды.
На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в красном кафтане.
— Да это она и есть, сокол ты наш, она-то и есть, Рязанская-то. Мы
на самом кресте живем. Вот прямо пойдет Муромская, а налево Владимирская, а сюда вправо
на Рязань! Да не езди теперь, родимый ты наш, не езди теперь, не такая пора; больно стали шалить
на дороге. Вот вчера целый обоз с вином
ограбили. А теперь еще, говорят, татары опять проявились. Переночуй у нас, батюшка ты наш, отец ты наш, сокол ты наш, сохрани бог, долго ль до беды!
— Дали ему гривну
на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали
на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с тысячу лошадей. А там идут другие мужики с бабами да с детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и церковь
ограбили, порубили святые иконы, из риз поделали чепраки…
Все они ехали
на разбой, подстеречь
на дороге богатого армянского купца и
ограбить его.
Грабили меня, прямо как
на большой
дороге: туда подай, сюда заплати — терпенья нет!
Он пошел
на Цивильск,
ограбил город, повесил воеводу и, разделив шайку свою
на две части, послал одну по Нижегородской
дороге, а другую по Алатырской и пресек таким образом сообщение Нижнего с Казанью.
Счастливцев. Лучше, не ограбят-с. Да раз не все равно без денег-то, что
на месте сидеть, что по
дороге идти?
— Ну, хорошо. Положим. Поддели вы меня — это так. Ходите вы, шатуны, по улицам и примечаете, не сблудил ли кто, — это уж хлеб такой нынче у вас завелся. Я вот тебя в глаза никогда не видал, а ты мной здесь орудуешь. Так дери же, братец, ты с меня по-божески, а не так, как разбойники
на больших
дорогах грабят! Не все же по семи шкур драть, а ты пожалей! Ну, согласен
на десяти тысячах помириться? Сказывай! сейчас и деньги
на стол выложу!
В 1677 году, созывая воинов и посылая их в поход, Феодор Алексеевич писал: «Ведомо нам учинилось, что из вас многие сами, и люди ваши, идучи
дорогою, в селах, и деревнях, и
на полях, и
на сенокосах уездных людей били и
грабили, и что кому надобно, то у них отнималось безденежно, и во многих местах луга лошадьми вытомчили и хлеб потравили».
Дорогой напал
на нее разбойник,
ограбил ее и уже хотел ее изнасиловать.
— Ты же, брат, рассказывал, что у вас здесь какую-то бабу обобрали
на дороге… точно, место глухое… чего доброго,
ограбят еще…
Дарьялов(в бешенстве махая руками и покраснев, как рак.) Это черт знает что! Это грабеж дневной! Там устроили какие-то шушуканья между собой, пришли, сами предложили мне денег под вексель! Я человек военный: всех тонкостей в этих делах не знаю!.. Просто как
на большой
дороге ограбили!
— Я, — говорит, — не здешний житель; ехал я через ваш город по делам, да
дорогой напали
на меня разбойники, всего избили и
ограбили, и коня, и платье, и деньги отняли. Надели
на меня мешок, да и пустили.
Ограбление богатого
на больших
дорогах зa то, что он богат, гораздо реже встречается, потому что
грабить богатого опасно, бедного же можно
грабить, ничем не рискуя.
Воровать и
грабить можно не
на одних только
дорогах.
Пусть городской голова знает, что если ему удастся устроить, например, хорошие мостовые, то я возненавижу его и распущу слух, что он
грабит проезжих
на большой
дороге!..
Около вокзала, вокруг вагонов, кишели толпы пьяных солдат. Летели
на землю какие-то картонки, тюки, деревянные ящики. Это были вагоны офицерского экономического общества. Солдаты
грабили их
на глазах у всех. Вскрывали ящики, насыпали в карманы сахар, разбирали бутылки с коньяком и ромом, пачки с
дорогим табаком.
Из всего, чтò мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, итти
на Петербург, итти
на Нижний Новгород, итти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, ну чтò бы ни придумать, глупее и пагубнее того, чтò сделал Наполеон, т. е. оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам
грабить город, потом колеблясь оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той
дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад
на Можайск по разоренной Смоленской
дороге — глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия.