Неточные совпадения
О том, как кончатся современные
государства и
мир и чем вновь обновится социальный
мир, он ужасно долго отмалчивался, но наконец я таки вымучил из него однажды несколько слов...
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «
мира» и того, что в «
мире», но ему дано могущественнейшее национальное
государство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от силы, а не от бессилия.
Нельзя мыслить так, что Бог что-то причиняет в этом
мире подобно силам природы, управляет и господствует подобно царям и властям в
государствах, детерминирует жизнь
мира и человека.
Нелегко было поддерживать величайшее в
мире государство, да еще народу, не обладающему формальным организационным гением.
Кесарь есть вечный символ власти,
государства, царства этого
мира.
Только маленькие народы и
государства соглашаются на чисто национальное существование, не претендуют быть
миром.
Русский народ создал могущественнейшее в
мире государство, величайшую империю.
Христианство некогда совершило величайшую духовную революцию, оно духовно освободило человека от неограниченной власти общества и
государства, которая в античном
мире распространялась и на религиозную жизнь.
Есть две основные точки зрения на соотношения кесаря, власти,
государства, царства этого
мира и духа, духовной жизни человека, царства Божьего.
Функции
государства остаются в условиях этого
мира.
Огромные пространства легко давались русскому народу, но нелегко давалась ему организация этих пространств в величайшее в
мире государство, поддержание и охранение порядка в нем.
Если в XX в. предпочитают говорить о плановом хозяйстве, о дирижизме, об усилении власти
государства над человеком, то это главным образом потому, что мы живем в
мире, созданном двумя мировыми войнами, и готовимся к третьей мировой войне.
Государство было создано актом насилия в грешном
мире и лишь терпимо Богом.
Если нет Бога, если нет Правды, возвышающейся над
миром, то человек целиком подчинен необходимости или природе, космосу или обществу,
государству.
Христова же церковь, вступив в
государство, без сомнения не могла уступить ничего из своих основ, от того камня, на котором стояла она, и могла лишь преследовать не иначе как свои цели, раз твердо поставленные и указанные ей самим Господом, между прочим: обратить весь
мир, а стало быть, и все древнее языческое
государство в церковь.
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух
миров, двух традиций, двух начал —
государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Я не чувствовал себя по-настоящему и глубоко гражданином
мира, гражданином общества,
государства, семьи, профессии или какой-либо группировки, связанным единством судьбы.
Государство есть довольно низменное явление мировой действительности, и ничто, похожее на
государство, не переносимо на отношения между Богом и человеком и
миром.
Но всякое
государство и всякая революция, всякая организация власти подпадает господству князя
мира сего.
Человек есть существо, целиком зависимое от природы и общества, от
мира и
государства, если нет Бога.
«В основании
государства русского: добровольность, свобода и
мир».
И вместе с тем это — народ-колонизатор и имеет дар колонизации, и он создал величайшее в
мире государство.
Народ, обладающий величайшим в
мире государством, не любит
государства и власти и устремлен к иному.
Раскол был уходом из истории, потому что историей овладел князь этого
мира, антихрист, проникший на вершины церкви и
государства.
Христианская история была сделкой с язычеством, компромиссом с этим
миром, и из компромисса этого родилось «христианское
государство» и весь «христианский быт».
Человек принужден жить разом в церкви и в
государстве, потому что он принадлежит к двум
мирам, к
миру благодатной свободы и к
миру природной необходимости.
Принудительное
государство, как и принудительное знание, нужны природному
миру и природному человечеству, но эти принудительно-природные начала не могут быть внесены в церковь и в веру.
Великая правда этого соединения была в том, что языческое
государство признало благодатную силу христианской церкви, христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в
мире (независимо от ее формы).
Папоцезаризм и цезарепапизм были двумя формами «христианского
государства», двумя ложными попытками власти этого
мира выдать себя за христианскую, в то время как никогда не было сказано и предсказано, что религия Христа будет властвовать над
миром, будет преследовать и насиловать (а не сама преследоваться и насиловаться).
Церковь освящает не христианское
государство, а языческое
государство, признает неизбежность начала власти и закона против анархии и распада в
мире природном и благословляет власть на служение добру, никогда не благословляя злых деяний власти.
Государство — языческого происхождения, и только для языческого
мира оно нужно;
государство не может быть формой христианской общественности, и потому католический папизм и византийский цезаризм — остатки язычества, знаки того, что человечество еще не приняло в себя Христа.
«Христианское
государство», делающее вид, что
мир принял христианство и что христианская власть господствует над
миром, во всех своих формах было исторической сделкой христианства с язычеством.
Исключительно аскетическое религиозное сознание отворачивалось от земли, от плоти, от истории, от космоса, и потому на земле, в истории этого
мира языческое
государство, языческая семья, языческий быт выдавались за христианские, папизм и вся средневековая религиозная политика назывались теократией.
И не та ли же самая удивительная судьба постигает громадные общественные, мировые организации — города,
государства, народы, страны и, почем знать, может быть, даже целые планетные
миры?
Несмотря на такой исход, государственная карьера Горохова была уже подорвана.
Мир был заключен, но на условиях, очень и очень нелегких. Наденька потребовала, во-первых, чтоб в кабинете мужа была поставлена кушетка; во-вторых, чтоб Володька, всякий раз, как идет в кабинет заниматься, переносил и ее туда на руках и клал на кушетку, и, в-третьих, чтобы Володька, всякий раз, как Наденьке вздумается, сейчас же бросал и свои гадкие бумаги, и свое противное
государство и садился к ней на кушетку.
Поместившись в уголке, эти люди не от
мира сего толковали о самых скучнейших материях для непосвященного: о пошлинах на привозной из-за границы чугун, о конкуренции заграничных машинных фабрикантов, о той всесильной партии великих в заводском
мире фирм с иностранными фамилиями, которые образовали
государство в
государстве и в силу привилегий, стоявших на стороне иностранных капиталов, давили железной рукой хромавшую на обе ноги русскую промышленность.
Естественно, что, подчинив себе Голод (алгебраический = сумме внешних благ), Единое
Государство повело наступление против другого владыки
мира — против Любви. Наконец и эта стихия была тоже побеждена, то есть организована, математизирована, и около 300 лет назад был провозглашен наш исторический «Lex sexualis»: «всякий из нумеров имеет право — как на сексуальный продукт — на любой нумер».
Но вот что: если этот
мир — только мой, зачем же он в этих записях? Зачем здесь эти нелепые «сны», шкафы, бесконечные коридоры? Я с прискорбием вижу, что вместо стройной и строго математической поэмы в честь Единого
Государства — у меня выходит какой-то фантастический авантюрный роман. Ах, если бы и в самом деле это был только роман, а не теперешняя моя, исполненная иксов, и падений, жизнь.
В
мире германском человек, как свободное лицо, осуществляет идею в ее собственной области, как безусловную свободу, — здесь является свободное
государство и свободная наука, то есть чистая философия.
В-10-х, конгресс признал всеобщее разоружение лучшим ручательством
мира и первым шагом к разрешению, ко всеобщему удовольствию, тех вопросов, которые в настоящее время разъединяют
государства, и выразил желание, чтобы в скором будущем составился съезд представителей всех
государств Европы для обсуждения мер, могущих вести ко всеобщему постепенному разоружению.
И как неразумно было бы срубить телеграфные столбы для того, чтобы обеспечить отопление семейства или общества и увеличить благосостояние его, потому что это нарушит законы, соблюдающие благо
государства, точно так же неразумно, для того чтобы обеспечить
государство и увеличить благосостояние его, истязать, казнить, убить человека, потому что это нарушает несомненные законы, соблюдающие благо
мира.
Христианство признает любовь и к себе, и к семье, и к народу, и к человечеству, не только к человечеству, но ко всему живому, ко всему существующему, признает необходимость бесконечного расширения области любви; но предмет этой любви оно находит не вне себя, не в совокупности личностей: в семье, роде,
государстве, человечестве, во всем внешнем
мире, но в себе же, в своей личности, но личности божеской, сущность которой есть та самая любовь, к потребности расширения которой приведена была личность животная, спасаясь от сознания своей погибельности.
И как твои обязанности, вытекающие из твоей принадлежности к известной семье, обществу, всегда подчиняются высшим обязанностям, вытекающим из принадлежности к
государству, так и твои обязанности, вытекающие из твоей принадлежности к
государству, необходимо должны быть подчинены обязанностям, вытекающим из твоей принадлежности к жизни
мира, к богу.
B-17-x, ввиду того, что: 1) цель, преследуемая всеми обществами
мира, состоит в установлении юридического порядка между народами; что 2) нейтрализация путем международных договоров составляет шаг к такому юридическому положению и к уменьшению числа стран, в которых будет возможна война, — конгресс предложил расширить правила о нейтрализации и выразил желание, чтобы все договоры о нейтрализации, уже существующие в настоящее время, оставались и вперед в силе или, в случае нужды, были дополнены в том смысле, чтобы нейтралитет был распространен на всё
государство или чтобы были уничтожены крепости, представляющие для всякого нейтралитета скорее опасность, чем ручательство.
Если человек, вследствие выросшего в нем высшего сознания, не может уже более исполнять требований
государства, не умещается уже более в нем и вместе с тем не нуждается более в ограждении государственной формой, то вопрос о том, созрели ли люди до отмены государственной формы, или не созрели, решается совсем с другой стороны и так же неоспоримо, как и для птенца, вылупившегося из яйца, в которое уже никакие силы
мира не могут вернуть его, — самими людьми, выросшими уже из
государства и никакими силами не могущими быть возвращенными в него.
Но ведь, кроме твоей принадлежности к известному
государству и вытекающих из того обязанностей, у тебя есть еще принадлежность к бесконечной жизни
мира и к богу и вытекающие из этой принадлежности обязанности.
«Но это не тот
мир, который мы любим. И народы не обмануты этим. Истинный
мир имеет в основе взаимное доверие, тогда как эти огромные вооружения показывают явное и крайнее недоверие, если не скрытую враждебность между
государствами. Что бы мы сказали о человеке, который, желая заявить свои дружественные чувства соседу, пригласил бы его разбирать предлежащие вопросы с заряженным револьвером в руке?
Обязанности твои, вытекающие из твоей принадлежности к
государству, не могут не быть подчинены высшей вечной обязанности, вытекающей из твоей принадлежности к бесконечной жизни
мира или к богу, и не могут противоречить им, как это и сказали 1800 лет тому назад ученики Христа (Деян. Ап. IV, 19): «Судите, справедливо ли слушать вас более, чем бога» и (V, 29) «Должно повиноваться больше богу, нежели человекам».
— И вот, сударь ты мой, в некотором царстве, в некотором
государстве жили-были муж да жена, и были они бедные-пребедные!.. Уж такие-то разнесчастные, что и есть-то им было нечего. Походят это они по
миру, дадут им где черствую, завалящую корочку, — тем они день и сыты. И вот родилось у них дите… родилось дите — крестить надо, а как они бедные, угостить им кумов да гостей нечем, — не идет к ним никто крестить! Они и так, они и сяк, — нет никого!.. И взмолились они тогда ко господу: «Господи! Господи!..»
Корренти встал и довольно нагло потребовал принять Италию в число первостепенных
государств."С тех пор, — говорил он, — как Рим сделался нашей столицей, непростительно даже сомневаться, что Италия призвана быть решительницей судеб
мира". Но Прокоп сразу осадил дерзкого пришельца.