Неточные совпадения
Он сам удивлялся тому, что находил в себе силу для такой бурной жизни, и понимал, что силу эту дает ему Лидия, ее всегда странно
горячее и неутомимое
тело.
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин. В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать Марину. Чувствовал он себя очень странно; казалось, что голова наполнена теплым туманом и туман отравляет
тело слабостью, точно после
горячей ванны. Марину он видел пред собой так четко, как будто она сидела в кресле у стола.
Придя в себя, Клим изумлялся: как все это просто. Он лежал на постели, и его покачивало; казалось, что
тело его сделалось более легким и сильным, хотя было насыщено приятной усталостью. Ему показалось, что в
горячем шепоте Риты, в трех последних поцелуях ее были и похвала и благодарность.
Капитан Горталов, бывший воспитатель в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый, с
горячими глазами, доказывал редактору, что протуберанцы являются результатом падения твердых
тел на солнце и расплескивания его массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и говорил дамам...
Самгин ожидал не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его. В глаза его смотрели очень яркие,
горячие глаза; она поцеловала его в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию, не слушал слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее
тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
Ободренный знаками всеобщего удовольствия, рядчик совсем завихрился, и уж такие начал отделывать завитушки, так защелкал и забарабанил языком, так неистово заиграл горлом, что, когда наконец, утомленный, бледный и облитый
горячим потом, он пустил, перекинувшись назад всем
телом, последний замирающий возглас, — общий, слитный крик ответил ему неистовым взрывом.
Торговки, эти уцелевшие оглодки жизни, засаленные, грязные, сидели на своих горшках, согревая
телом горячее кушанье, чтобы оно не простыло, и неистово вопили...
Мать в избу-то не пускала их, а в окно сунет калач, так француз схватит да за пазуху его, с пылу,
горячий — прямо к
телу, к сердцу; уж как они терпели это — нельзя понять!
У собак вообще и у легавых в особенности есть расположение грезить во сне; чем лучше, чем
горячее собака в поле, тем больше грезит и — грезит об охоте! Это видеть по движениям ее хвоста, ушей и всего
тела.
Он не противился и, отпустив ее, вздохнул полною грудью. Он слышал, как она оправляет свои волосы. Его сердце билось сильно, но ровно и приятно; он чувствовал, как
горячая кровь разносит по всем
телу какую-то новую сосредоточенную силу. Когда через минуту она сказала ему обычным тоном: «Ну, теперь вернемся к гостям», он с удивлением вслушивался в этот милый голос, в котором звучали совершенно новые ноты.
Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал себя, не выпуская изо рта трубки, — все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что в изрубленном
теле бьется
горячее и доброе сердце, а в большой квадратной голове, покрытой щетиной густых волос, работает неугомонная мысль.
Произошла
горячая семейная сцена, и черемуховая палка врезалась в могучее Макаркино
тело. Старик до того расстервенился, что даже вступилась за сына сама Палагея. Того гляди, изувечит сбесившийся старик Макара.
— Мне безразлично, — ответил он вздрагивающим голосом и, обняв рукой
горячее, сухое
тело Женьки, потянулся губами к ее лицу. Она слегка отстранила его.
Матери почему-то казалось, что они все говорят о
теле ее сына и товарищей его, о мускулах и членах юношей, полных
горячей крови, живой силы.
Ей, женщине и матери, которой
тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о
горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Сухой,
горячий туман ожег глаза матери, и она одним движением вдруг окрепшего
тела встала сзади сына. Все обернулись к Павлу, окружая его, точно крупинки железа кусок магнита.
Она обвилась руками вокруг его шеи и прижалась
горячим влажным ртом к его губам и со сжатыми зубами, со стоном страсти прильнула к нему всем
телом, от ног до груди. Ромашову почудилось, что черные стволы дубов покачнулись в одну сторону, а земля поплыла в другую, и что время остановилось.
Но пота не появлялось; напротив,
тело становилось все
горячее и
горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно, в его голове носились терзающие воспоминания.
Но запах снега так вкусен, мороз так весел, быстрое движение так упорно гонит
горячую кровь по всему
телу…
У старика сперло дыхание, и на всех перстах его на руках и ногах завертелись
горячие кольца,
тело болезненно вытянулось, подломилось и пало…
Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть, но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое
тело возьмет земля, мою душу примет небо».
Мучительная тревога за неё сжимала сердце, юноша ощущал
горячую сухость в горле, ему казалось, что из земли в спину и в затылок ему врастают острые шипы, рвут
тело.
Я ощущал ее личность так живо, что мог говорить с ней, находясь один, без чувства странности или нелепости, но когда воспоминание повторяло ее нежный и
горячий порыв, причем я не мог прогнать ощущение прильнувшего ко мне
тела этого полуребенка, которого надо было, строго говоря, гладить по голове, — я спрашивал себя...
Едва кончилась эта сладкая речь, как из задних рядов вышел Калатузов и начал рассказывать все по порядку ровным и тихим голосом. По мере того как он рассказывал, я чувствовал, что по
телу моему рассыпается как будто
горячий песок, уши мои пылали, верхние зубы совершенно сцеплялись с нижними; рука моя безотчетно опустилась в карман панталон, достала оттуда небольшой перочинный ножик, который я тихо раскрыл и, не взвидя вокруг себя света, бросился на Калатузова и вонзил в него…
Чёрный, железный червь, с рогом на голове и тремя огненными глазами, гремя металлом огромного
тела, взвизгнул, быстро подполз к вокзалу, остановился и злобно зашипел, наполняя воздух густым белым дыханием. Потный,
горячий запах ударил в лицо Климкова, перед глазами быстро замелькали чёрные суетливые фигурки людей.
Спускаясь с лестницы, он улыбался. У него кружилась голова,
тело налилось сладкой истомой, он шёл тихо и осторожно, точно боялся расплескать
горячую радость сердца.
Степан потянул к себе Настю. Настя вздрогнула под
горячим поцелуем. Она хотела еще что-то говорить, но ее одолела слабость. Лихорадка какая-то, и истома в
теле, и звон в ушах. Хотела она проговорить хоть только: «Не целуй меня так крепко; дай отдохнуть!», хотела сказать: «Пусти хоть на минуточку!..», а ничего не сказала…
Руки у него постоянно были сухие и
горячие, но сердце иногда вдруг холодело: точно в грудь клали кусок нетающего льду, от которого по всему
телу разбегалась мелкая сухая дрожь.
Была она очень бледна, но не мертвенной бледностью, а той особенной
горячей белизной, когда внутри человека как бы зажжен огромный, сильный огонь, и
тело прозрачно светится, как тонкий севрский фарфор.
— Экая ты дородная! — восхищается Артамонов, поглаживая
горячее и пышное
тело женщины. — Экая мощная! Что ж ты родила мало?
В эти две-три минуты Яков испытал, как сквозь него прошли
горячие токи обиды, злости, прошли и оставили в нём подавляющее, почти горестное сознание, что маленькая женщина эта необходима ему так же, как любая часть его
тела, и что он не может позволить оторвать её от него. От этого сознания к нему вновь возвратился гнев, он похолодел, встал, сунув руку в карман.
И приходилось, поевши
горячей похлебки, укладываться прямо в грязь. Снизу вода, сверху вода; казалось, и
тело все пропитано водой. Дрожишь, кутаешься в шинель, понемногу начинаешь согреваться влажною теплотой и крепко засыпаешь опять до проклинаемого всеми генерал-марша. Снова серая колонна, серое небо, грязная дорога и печальные мокрые холмы и долины. Людям приходилось трудно.
Эти сильные черты, врезанные так глубоко, как не случается у человека; этот
горячий бронзовый цвет лица; эта непомерная гущина бровей, невыносимые, страшные глаза, даже самые широкие складки его азиатской одежды — всё, казалось, как будто говорило, что пред страстями, двигавшимися в этом
теле, были бледны все страсти других людей.
Домине Галушкинский, редкий наставник наш, говаривал, что любовь есть неизъяснимое чувство; приятнее, полезнее и восхитительнее паче прочих
горячих напитков; так же одуряющее самую умнейшую голову, вводящее, правда, часто в дураки: но состояние глупости сей так приятно, так восхитительно, так… Тут у нашего реверендиссиме кровь вступала в лицо, глаза блистали, как метеоры, он дрожал всем
телом, задыхался… и падал в постель, точно как опьянелый.
Облитые потом, грязные и напряженные лица с растрепанными волосами, приставшими к мокрым лбам, коричневые шеи, дрожащие от напряжения плечи — все эти
тела, едва прикрытые разноцветными рваными рубахами и портами, насыщали воздух вокруг себя
горячими испарениями и, слившись в одну тяжелую массу мускулов, неуклюже возились во влажной атмосфере, пропитанной зноем юга и густым запахом пота.
Сделав несколько хороших глотков из темной плоской посудины, Пэд почувствовал себя сидящим в котле или в паровой топке. Песок немилосердно жег
тело сквозь кожаные штаны, небо роняло на голову
горячие плиты, каждый удар их звенел в ушах подобно большому гонгу; невидимые пружины начали развертываться в мозгу, пылавшем от такой выпивки, снопами искр, прыгавших на песке и бирюзе бухты; далекий горизонт моря покачивался, нетрезвый, как Пэд, его судорожные движения казались размахами огромной небесной челюсти.
В комнате пахнет гниющим пером постели, помадой, пивом и женщиной. Ставни окна закрыты, в жарком сумраке бестолково маются, гудят большие черные мухи. В углу, перед образом Казанской божьей матери, потрескивая, теплится лампада синего стекла, точно мигает глаз, искаженный тихим ужасом. В духоте томятся два
тела, потные,
горячие. И медленно, тихо звучат пустые слова — последние искры догоревшего костра.
Один раз, когда под самым окном оглушительно заорал и захлопал крыльями чей-то соседский петух, — старый нищий почувствовал, как вся кровь отхлынула у него от головы к затрепетавшему сердцу и мгновенно ослабевшее
тело покрылось
горячей, колючей испариной.
У него сладко кружилась голова, сердце буйно затрепетало, он обнимал её всё крепче, целуя открытые
горячие губы, сжимая податливое мягкое
тело, и опрокидывал его на землю, но она неожиданно, ловким движением выскользнула из его рук и, оттолкнув, задыхаясь, крикнула подавленно...
Перед обедом доктор Ильяшенко и студент Воскресенский искупались. Жаркий юго-восточный ветер развел на море крупную зыбь. Вода у берега была мутная и резко пахла рыбой и морскими водорослями;
горячие качающиеся волны не освежали, не удовлетворяли
тела, а, наоборот, еще больше истомляли и раздражали его.
Он окинул ее горящими глазами и вдруг крепко охватил ее сбоку сильными лапами, сдавив ей грудь и спину. От прикосновения ее
тела,
горячего и крепкого, он вспыхнул весь и горло его сжалось от какого-то удушья.
Еще скатывается с пальцев вода на мраморные плиты, когда что-то мягко распластывается у ног Пилата, и
горячие, острые губы целуют его бессильно сопротивляющуюся руку — присасываются к ней, как щупальца, тянут кровь, почти кусают. С отвращением и страхом он взглядывает вниз — видит большое извивающееся
тело, дико двоящееся лицо и два огромные глаза, так странно непохожие друг на друга, как будто не одно существо, а множество их цепляется за его ноги и руки. И слышит ядовитый шепот, прерывистый,
горячий...
Долго думала она об этом и чувствовала, что это не показалось ей, что в ней родилось что-то скверное, в тайниках ее опечаленной души, меж тем как в
теле ее, обнаженном и белом, подымалась все выше
горячая волна трепетных и страстных волнений.
Не огни горят горючие, не котлы кипят кипучие, горит-кипит победное сердце молодой вдовы… От взоров палючих, от сладкого голоса, ото всей красоты молодецкой распалились у ней ум и сердце, ясные очи, белое
тело и
горячая кровь… Досыта бы на милого наглядеться, досыта бы на желанного насмотреться!.. Обнять бы его белыми руками, прижать бы его к
горячему сердцу, растопить бы алые уста жарким поцелуем!..
Но только послышится звонкий голос Алексея, только завидит она его,
горячий, страстный трепет пробежит по всему ее
телу, память о промелькнувшем счастье с Евграфом исчезнет внезапно, как сон… Не наглядится на нового друга, не наслушается сладких речей его, все забывает, его только видит, его только слышит… Ноет, изнывает в мучительно-страстной истоме победное сердце Марьи Гавриловны, в жарких объятьях, в страстных поцелуях изливает она кипучую любовь на нового друга.
Первому же из них открыла юная Мафальда свои страстные объятия и упоила его блаженством сладостных поцелуев и страстных ласк. Отдала она его желаниям свое прекрасное
тело, простертое здесь же, на улице, на поспешно разостланном широком плаще ее любовника. И пред очами вожделеющей толпы юношей, испускающих вопли страсти и ревности, быстро насладились они
горячими ласками.
И вспомнился ей Петр Степаныч, и наполнилась она восторгом. Сердце обливается
горячей кровью, она дрожит и, почувствовав утомленье во всем
теле, кидается на диван и закрывает глаза.
И, однако, если что, то лишь «нравственное сладострастие» и мучительство способно «
горячим угольком» зажечь кровь. А нет этого
горячего уголька — кровь холодна,
тело спит, как мертвое. Любовь возможна, но любовь — бестелесная, та, которую наши хлысты-богомолы называют «сухою любовью». Либо жестокое сладострастие, либо сухая любовь.
Все они разговаривают, действуют, живут, но это какая-то особенная, безжизненная жизнь: как будто не кровь
горячая бежит в упругих сосудах, а мутная жидкость медленно струится и переливается в разлагающихся
телах.
Холодные мурашки, бегавшие по
телу генеральши, скинулись
горячим песком; ее горло схватила судорога, и она сама была готова упасть вместе с Ларисой и Бодростиной. Ум ее был точно парализован, а слух поражен всеобщим и громким хлопаньем дверей, такою беготней, таким содомом, от которого трясся весь дом. И весь этот поток лавиной стремился все ближе и ближе, и вот еще хлоп, свист и шорох, в узких пазах двери сверкнули огненные линии… и из уст Лары вырвался раздирающий вопль.