Неточные совпадения
Не
горы с места сдвинулись,
Упали на головушку,
Не Бог стрелой громовою
Во
гневе грудь пронзил,
По мне — тиха, невидима —
Прошла гроза душевная,
Покажешь ли ее?
Как велено, так сделано:
Ходила с
гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И
горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и
гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он в
горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь не понимать…
И будут
гореть в огне
гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия.
Тогда Чертопханов, весь пылая стыдом и
гневом, чуть не плача, опустил поводья и погнал коня прямо вперед, в
гору, прочь, прочь от тех охотников, чтобы только не слышать, как они издеваются над ним, чтобы только исчезнуть поскорее с их проклятых глаз!
Да будет ваш союз благословен
Обилием и счастием! В богатстве
И радости живите до последних
Годов своих в семье детей и внуков!
Печально я гляжу на торжество
Народное: разгневанный Ярило
Не кажется, и лысая вершина
Горы его покрыта облаками.
Не доброе сулит Ярилин
гнев:
Холодные утра и суховеи,
Медвяных рос убыточные порчи,
Неполные наливы хлебных зерен,
Ненастную уборку — недород,
И ранние осенние морозы,
Тяжелый год и житниц оскуденье.
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом, не во
гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою,
горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись в ясные очи; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши не заплетали их в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками), падали курчавыми кудрями на шитый золотом кунтуш.
У меня были не только внешние припадки
гнева, но я иногда
горел от
гнева, оставаясь один в комнате и в воображении представляя себе врага.
Да, верю! не долго вам
горе терпеть,
Гнев царский не будет же вечным…
Сначала сама Клеопатра Петровна не вытерпела от
гнева и
горя и рассказала все m-lle Прыхиной.
Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным
горем и
гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды другому, невиноватому и преимущественно всегда самому ближнему к себе человеку.
И
горе этого дня было, как весь он, особенное, — оно не сгибало голову к земле, как тупой, оглушающий удар кулака, оно кололо сердце многими уколами и вызывало в нем тихий
гнев, выпрямляя согнутую спину.
Людмила села на диван, потирая худые щеки ладонями, в ее матовых глазах
горело презрение, голос все больше наливался
гневом.
— Батюшка, князь Афанасий Иванович, как тебе сказать? Всякие есть травы. Есть колюка-трава, сбирается в Петров пост. Обкуришь ею стрелу, промаху не дашь. Есть тирлич-трава, на Лысой
горе, под Киевом, растет. Кто ее носит на себе, на того ввек царского
гнева не будет. Есть еще плакун-трава, вырежешь из корня крест да повесишь на шею, все тебя будут как огня бояться!
Это был образчик мелочности, обнаруженной на старости лет протопопом Савелием, и легкомысленности дьякона, навлекшего на себя
гнев Туберозова; но как Москва, говорят, от копеечной свечи
сгорела, так и на старогородской поповке вслед за этим началась целая история, выдвинувшая наружу разные недостатки и превосходства характеров Савелия и Ахиллы.
«
Гнев, — соображал он, — прогневаться, огневаться, — вот он откуда,
гнев, — из огня! У кого огонь в душе
горит, тот и гневен бывает. А я бывал ли гневен-то? Нет во мне огня, холодна душа моя, оттого все слова и мысли мои неживые какие-то и бескровные…»
Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и
гневом горит…
Молчал по-прежнему и князь некоторое время; но
гнев очень заметно ярким и мрачным блеском
горел в его глазах.
И тихо взвился к небу, как красный стяг, багровый, дымный, косматый, угрюмый огонь, медленно свирепея и наливаясь
гневом, покрутился над крышей, заглянул, перегнувшись, на эту сторону — и дико зашумел, завыл, затрещал, раздирая балки. И много ли прошло минут, — а уж не стало ночи, и далеко под
горою появилась целая деревня, большое село с молчаливою церковью; и красным полотнищем пала дорога с тарахтящими телегами.
— «Камо гряду от лица твоего и от
гнева твоего камо бегу?» — старательно выпевал Никита вопль страха, отчаяния, а память подсказывала ему печальную поговорку: «Не любя жить —
горе, а полюбишь — вдвое», и он смущённо чувствовал, что
горе Натальи светит ему надеждой на счастье.
И быстро пошёл, покатился прочь, шатаясь, чувствуя, что разум его снуёт в словах
горя и
гнева, как челнок в запутанной основе.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских
гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский
гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
— Хочешь ли ты указать мне, что ради праха и золы погубил я душу мою, — этого ли хочешь? Не верю, не хочу унижения твоего, не по твоей воле
горит, а мужики это подожгли по злобе на меня и на Титова! Не потому не верю в
гнев твой, что я не достоин его, а потому, что
гнев такой не достоин тебя! Не хотел ты подать мне помощи твоей в нужный час, бессильному, против греха. Ты виноват, а не я! Я вошёл в грех, как в тёмный лес, до меня он вырос, и — где мне найти свободу от него?
Вот и этот ругается, но — другим огнём
горит его
гнев.
Дон Алварец! Дон Алварец!..
Ах! боже мой! тот беден, кто постигнут
Твоим палящим
гневом… у меня
Есть дочь… я понимаю это
горе.
Невероятно… страшно!
Матрена. Не знаю, мать; господин, вестимо, волен все сказать, а что, кажись бы, экому барину хорошему и заниматься этим не дляче было; себя только беспокоить, бабу баламутить и мужичка ни за что под
гнев свой подводить… а псам дворовым, или злодею бурмистру, с пола-горя на чужой-то беде разводы разводить…
А то мне горько и рвет мне сердце, что я рабыня его опозоренная, что позор и стыд мой самой, бесстыдной, мне люб, что любо жадному сердцу и вспоминать свое
горе, словно радость и счастье, — в том мое
горе, что нет силы в нем и нет
гнева за обиду свою!..
Что же их бояться?
Подумают — горда. Греха-то больше;
А пусть болтают да смеются вдоволь,
Побалагурим, да и разойдемся,
Вот и беда и
горе: обещала
Вдовой остаться, Божьей сиротой.
А отказать боюсь: Кузьма Захарьич
Рассердится, и Алексей Михайлыч
Во
гнев взойдет и будет злобу мыслить,
И выйдет только грех один. Уж лучше
Скажи ему, что я душевно рада,
Пусть думает, что я его невеста,
Хоть обману, да в мире поживем.
— Ведь если я пойду в пустыню и крикну зверям: звери, вы слышали, во сколько оценили люди своего Иисуса, что сделают звери? Они вылезут из логовищ, они завоют от
гнева, они забудут свой страх перед человеком и все придут сюда, чтобы сожрать вас! Если я скажу морю: море, ты знаешь, во сколько люди оценили своего Иисуса? Если я скажу
горам:
горы, вы знаете, во сколько люди оценили Иисуса? И море и
горы оставят свои места, определенные извека, и придут сюда, и упадут на головы ваши!
В ожидании экипажей Абогин и доктор молчали. К первому уже вернулись и выражение сытости и тонкое изящество. Он шагал по гостиной, изящно встряхивал головой и, очевидно, что-то замышлял.
Гнев его еще не остыл, но он старался показывать вид, что не замечает своего врага… Доктор же стоял, держался одной рукой о край стола и глядел на Абогина с тем глубоким, несколько циничным и некрасивым презрением, с каким умеют глядеть только
горе и бездолье, когда видят перед собой сытость и изящество.
И так, твердый и прямой, прошел о. Игнатий до кладбища и такой же вернулся назад. И только у дверей в комнату жены спина его согнулась немного; но это могло быть и оттого, что большинство дверей были низки для его роста. Войдя со свету, он с трудом мог рассмотреть лицо жены, а когда рассмотрел, то удивился, что оно совсем спокойно и на глазах нет слез. И не было в глазах ни
гнева, ни
горя — они были немы и молчали тяжело, упорно, как и все тучное, бессильное тело, вдавившееся в перину.
«То мне горько и рвет мне сердце, что я рабыня его опозоренная, что позор и стыд мой самой, бесстыдной, мне, люб, что любо жадному сердцу и вспоминать свое
горе, словно радость и счастье, — в том мое
горе, что нет силы в нем и нет
гнева за обиду свою».
Но отец поймал его движение и, схватив за плечо, поставил его прямо перед собою. Лицо отца
горело. Глаза метали искры. Я не узнавала моего спокойного, всегда сдержанного отца. В нем проснулся один из тех ужасных порывов
гнева, которые делали его неузнаваемым.
Вечером, уже после ужина, я сидел у себя в комнат Вдруг дверь стремительно раскрылась, и вошел папа. Никогда я его таким не видел: он превосходно владел собою в самом сильном
гневе говорил спокойно и сдержанно. Но тут он шатался от бешенства, глаза
горели, грудь тяжело дышала.
Я робко взглянул на жену и увидал больше, чем мог ожидать при всей моей мнительности. Глаза жены были налиты слезами, на щеках
горел румянец не то стыда, не то
гнева, руки судорожно щипали бахрому у каретного окна… Меня бросило в жар и передернуло…
На другой день много порол, и всех почти из своих рук. На кого ни взглянет, за каждым вину найдет, шляхетным знакомцам пришлось невтерпеж, — бежать из Заборья сбирались. В таком
гневе с неделю времени был. Полютовал-полютовал, на медведя поехал. И с того часу, как свалил он мишку ножом да рогатиной, и
гнев и
горе как рукой сняло.
У старика от
гнева и с
горя подогнулись колени. Он послушал еще немного и, больной, ошеломленный, поплелся к себе в дом.
При виде его у Елизаветы Петровны вырвался крик ужаса,
гнева и
горя.
Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось и глаза
горели блеском решимости и
гнева.