Неточные совпадения
Руки его лежали на животе, спрятанные в широкие рукава, но иногда, видимо, по догадке или повинуясь неуловимому знаку, один из
китайцев тихо начинал говорить с комиссаром отдела, а потом, еще более понизив
голос, говорил Ли Хунг-чангу, преклонив голову, не глядя в лицо его.
У меня мелькнула мысль, что я причина его страха. Мне стало неловко. В это время Аринин принес мне кружку чая и два куска сахара. Я встал, подошел к
китайцу и все это подал ему. Старик до того растерялся, что уронил кружку на землю и разлил чай. Руки у него затряслись, на глазах показались слезы. Он опустился на колени и вскрикнул сдавленным
голосом...
Я не дождался конца пирушки и рано лег спать. Ночью сквозь щели в дверях я видел свет и слышал людские
голоса, но пьянства, ссор и ругани не было.
Китайцы мирно разговаривали и рассуждали о грядущих событиях.
Наконец мы обогнули утесы и вышли на поляну. Звуки стали сразу яснее.
Китаец кричал таким
голосом, как будто аукался с кем-нибудь, и время от времени колотил палкой в медный тазик.
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал
голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
Естественно, что наше появление вызвало среди
китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком послал куда-то рабочих. Спустя некоторое время в фанзу пришел еще один
китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш новый знакомый был одет заметно лучше других. Держал он себя очень развязно и имел
голос крикливый. Он обратился к нам на русском языке и стал расспрашивать, кто мы такие и куда идем.
— Не прибавите ли бедным гребцам, сэр? — проговорил
китаец самым умильным
голосом.
Истомленный от жары и от мундира, вернулся он в свою комнатку и, раздевшись, бросился на постель, приказав китайцу-слуге разбудить себя в шесть часов. Но заснуть ему пришлось не скоро: до него доносились крикливые
голоса и шум катающихся шаров в бильярдной комнате, вдобавок духота в комнате была нестерпимая. Вообще первые впечатления не были благоприятны, и Володя, признаться, в душе покорил беспокойного адмирала, который послал его в Кохинхину.
Качки нет, и Павел Иваныч повеселел. Он уже не сердится. Выражение лица у него хвастливое, задорное и насмешливое. Он как будто хочет сказать: «Да, сейчас я скажу вам такую штуку, что вы все от смеха животы себе порвете». Круглое окошечко открыто, и на Павла Иваныча дует мягкий ветерок. Слышны
голоса, шлепанье весел о воду… Под самым окошечком кто-то завывает тоненьким, противным голоском: должно быть,
китаец поет.
— А где же голова
китайца? — в один
голос спросили Юрик и Сережа своего спутника Антона.
Подходила Зинаида Аркадьевна. Своим кокетливым, красиво-тягучим
голосом она, смеясь, начинала объяснять
китайцу, что хотела бы выйти замуж за их дзянь-дзюня.
Китаец вслушивался, долго не мог понять, только вежливо кивал головою и улыбался. Наконец понял.
Под вечер
китаец сидел с фельдшером на стволе дерева, срубленного нами на его огороде. Любопытствующим
голосом он спрашивал фельдшера...
А когда беленький
китаец заговорил своим звонким
голосом, уже несколько знакомым Бобке, Бобка сразу понял, что фея Мая не обманула его и что он видит ее, а не кого другого в лице этого необыкновенного
китайца.
Фельдшер вздохнул и задумался. А
китаец тихим, бесстрастным
голосом рассказывал, что у него тоже есть «мадама» и трое ребят, что все они живут в Мукдене. А Мукден, как мухами, набит
китайцами, бежавшими и выселенными из занятых русскими деревень. Все очень вздорожало, за угол фанзы требуют по десять рублей в месяц, «палка» луку стоит копейку, пуд каоляна — полтора рубля. А денег взять негде.
Китаец, ученик Конфуция, закрыл глаза, подумал и потом, открыв их, выпростал руки из широких рукавов своей одежды, сложил их на груди и заговорил тихим и спокойным
голосом.