Неточные совпадения
В малыгинском доме закипела самая оживленная деятельность. По вечерам собиралась
молодежь, поднимался шум, споры и смех. Именно в один из таких моментов попала Устенька в новую библиотеку. Она выбрала книги и хотела уходить, когда из соседней комнаты, где шумели и галдели молодые
голоса, показался доктор Кочетов.
Женщины валялись на скамейках, курили, играли в кар ты, в шестьдесят шесть, пили пиво. Часто их задирала мужская публика вагона, и они отругивались бесцеремонным языком, сиповатыми
голосами.
Молодежь угощала их папиросами и вином.
— За здоровье господина Вихрова! — закричала вслед за тем
молодежь, и между всеми громче всех раздался
голос Юлии.
— Каждое воскресенье-с! — сказал Захаревский. — И посещать его, — продолжал он опять вкрадчивым
голосом, — почти долг каждого дворянина… один не приедет, другой, — и нет собраний, а между тем где же
молодежи и девушкам повеселиться!
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему
голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь
молодежи.
— О, это я могу тебе объяснить! — сказал окончательно гнусливым
голосом камер-юнкер. — Название это взято у Дюма, но из какого романа — не помню, и, по-моему, эти сборища, о которых так теперь кричит благочестивая Москва, были не больше как свободные, не стесняемые светскими приличиями, развлечения
молодежи. Я сам никогда не бывал на таких вечерах, — соврал, по мнению автора, невзрачный господин: он, вероятно, бывал на афинских вечерах, но только его не всегда приглашали туда за его мизерность.
Ну вот, прочла, вышла, раскланиваюсь и показываю руками, что устала, не могу больше. Публика поняла и не требует. Вдруг я слышу, кто-то с галерки, сдерживая
голос, убедительно басит: «Реквием»! Я взглянула наверх, а там
молодежь хлопает и кричит, и опять басовый полушепот покрывает
голоса: «Реквием»! Потом еще три-четыре
голоса: «Реквием»!
Но шалунья долго не задумывалась над своими впечатленьями. Когда
голос чалого замолк, она насмешливо поржала еще и, опустив голову, стала копать ногой землю, а потом пошла будить и дразнить пегого мерина. Пегий мерин был всегдашним мучеником и шутом этой счастливой
молодежи. Он страдал от этой
молодежи, больше, чем от людей. Ни тем, ни другим он не делал зла. Людям он был нужен, но за что же мучали его молодые лошади?
Тишина, горячей шапкой накрывшая землю, всколебалась, отодвинулась на болота, к лесным пожарам, посёлок загудел весёлыми
голосами, стуком деревянных ложек, смехом детей, окриками баб, говором
молодёжи.
Весь город взволнован: застрелилась, приехав из-под венца, насильно выданная замуж дочь богатого торговца чаем. За гробом ее шла толпа
молодежи, несколько тысяч человек, над могилой студенты говорили речи, полиция разгоняла их. В маленьком магазине рядом с пекарней все кричат об этой драме, комната за магазином набита студентами, к нам, в подвал, доносятся возбужденные
голоса, резкие слова.
И голый хмыкнул и рот открыл, но чей-то
голос в толпе
молодежи опять бросил...
Ни конца ни краю играм и песням… А в ракитовых кустиках в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие
голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!.. В последний раз светлый Ярило простирает свою серебристую ризу, в последний раз осеняет он игривую
молодежь золотыми колосьями и алыми цветами мака: «Кошуйтеся [Живите в любви и согласии.], детки, в ладу да в миру, а кто полюбит кого, люби дóвеку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…
— Лодку! Лодку! — кричали между тем бывшие на палубе. — Скорей как можно лодку! Живей! Живей! Человек тонет! И как это трап-от не приперли! Еще, пожалуй, отвечать придется, ежели потонет. А все это наши ребята заболтались в Батраках с девками, да и забыли запереть трап как следует. Ох, эта
молодежь, прости Господи! — Такие
голоса раздавались в то время на палубе, а Алексей Лохматов больше и больше погружался в воду.
Взошел на трибуну Камышов и привычно-четким
голосом сказал вступительное слово. Сказал о
молодежи, о надеждах, которые она должна оправдать, о работе, какую должна сделать.