Неточные совпадения
—
Чайку, да табачку, да зелена винца? В самый это мне раз. Уважил, одним словом. Ох, все мы выхлебали в чаю Ваньку
голого.
Палец об палец он, верно, не ударил, чтоб провести в жизни хоть одну свою сентенцию, а только, как бескрылая
чайка, преспокойно сидит на теплом песчаном бережку и с грустью покачивает
головой, когда у ней перед носом борются и разрушаются на волнах корабли.
— Иваны Иванычи разные бывают, — вздохнул лавочник; он поглядел через Егорушкину
голову на дверь, помолчал и спросил: —
Чайку не желаете ли?
Марина(гладит ее по
голове). Дрожишь, словно в мороз! Ну, ну, сиротка, бог милостив. Липового
чайку или малинки, оно и пройдет… Не горюй, сиротка… (Глядя на среднюю дверь, с сердцем.) Ишь, расходились, гусаки, чтоб вам пусто!
— И за что ведь,
голова, сам мне сказывал: в Галиче они тоже были; она и говорит: «Сведи меня в трактир, попой
чайком!» Тому,
голова, было что-то некогда.
Солнце, смеясь, смотрело на них, и стекла в окнах промысловых построек тоже смеялись, отражая солнце. Шумела вода, разбиваемая их сильными руками,
чайки, встревоженные этой возней людей, с пронзительными криками носились над их
головами, исчезавшими под набегом волн из дали моря…
Прямо из приказа покатил Алексей в Клюкино к удельному
голове Скорнякову. Приехав в ту пору, как, восстав от послеобеденного сна, Михайло Васильич с хозяюшкой своей Ариной Васильевной и с детками засел за ведерный самовар
чайком побаловаться, душеньку распарить.
В это время капитан корабля, отец мальчика, вышел из каюты. Он нес ружье, чтобы стрелять
чаек [Морские птицы. (Примеч. Л. Н. Толстого.)]. Он увидал сына на мачте, и тотчас же прицелился в сына и закричал: «В воду! прыгай сейчас в воду! застрелю!» Мальчик шатался, но не понимал. «Прыгай или застрелю!.. Раз, два…» и как только отец крикнул: «три» — мальчик размахнулся
головой вниз и прыгнул.
— А ты не вдруг… Лучше помаленьку, — грубо ответил Корней. — Ты, умная
голова, то разумей, что я Корней и что на всякий спех у меня свой смех. А ты бы вот меня к себе в дом повел, да хорошеньку фатеру отвел, да
чайком бы угостил, да винца бы поднес, а потом бы уж и спрашивал, по какому делу, откуда и от кого я прибыл к тебе.
— По мне и замолчу, пожалуй, — молвил сквозь зубы дьякон и, севши на диванчик, низко склонил
голову, думая: «Хоть бы
чайку поскорей да поесть».
— Парня ненадежного послали! — вздыхает хозяин, покачивая
головой. — Неповоротливый, как баба, должно, ветра испугался и не едет. Ишь ведь какой ветер! Ты бы, барин, еще
чайку покушал, что ли? Небось тоскливо тебе?
Зато никогда в жизни не видал я такого множества дичи. Я вижу, как дикие утки ходят по полю, как плавают они в лужах и придорожных канавах, как вспархивают почти у самого возка и лениво летят в березняк. Среди тишины вдруг раздается знакомый мелодический звук, глядишь вверх и видишь невысоко над
головой пару журавлей, и почему-то становится грустно. Вот пролетели дикие гуси, пронеслась вереница белых как снег, красивых лебедей… Стонут всюду кулики, плачут
чайки…
Среди
чаек я заметил и буревестников. С удивительной легкостью они держались в воздухе и при полетах постоянно поворачивали свои красивые
головы то в одну, то в другую сторону. Для этих длиннокрылых, казалось, и встречный ветер не мог явиться помехой. Буревестников что-то влекло к югу. В течение целого дня летели только в одном этом направлении, и не было ни одного, который шел бы им навстречу.