Медная чайка

Екатерина Соболь, 2020

Гвен – дочь великой волшебницы. Она и сама неплохо умеет творить магию и дружит с лесным духом. Но однажды происходит ужасное – деревню захватывают Ястребы, а Гвен неосторожно заключает сделку с самой Тенью. Та может вернуть единственное, что для Гвен важно, если… если будет выполнено одно условие. Ради этого Гвен отправляется навстречу приключениям, опасностям и неожиданным знакомствам. Главное, не потерять вещицу, обычную только на первый взгляд, – дешевую медную брошку в виде чайки.

Глава 5

Тройка

Путь домой оказался восхитительным и ужасным одновременно. Они шли пешком через лес, и счастье, что не приходилось думать о направлении: Турмалин скакал впереди, громко стуча камнями, из которых состоял, чтобы его не теряли из виду среди кустов и травы. Вокруг было множество звуков, запахов, света и красок, девочки завороженно оглядывали лес, потрясенные его роскошью, но, когда солнце взошло окончательно, оказалось, что для глаз, отвыкших от столь ярких дней, это настоящее мучение.

Еще пару часов они тащились по лесу, ослепшие от света, кое-как ступая босыми ногами по колкой, шумной поверхности, так непохожей на ровные прохладные плиты Селения. Потом все начали засыпать — отвыкли ходить так далеко и бодрствовать так долго, — и Турмалин покорно сел на землю, ожидая, пока все отдохнут. Он попытался объяснить, как попросить еду у земли, но все лишь бессмысленно уставились на него и даже пытаться не стали: уж очень безумно это звучало.

Когда Гвен в следующий раз открыла глаза, было темно. Турмалин разбудил всех, постукивая каменной ручкой по пяткам, и повел дальше. Луны не было, и в темноте ходить оказалось еще хуже, вообще ничего не разглядеть. Острые ветки лезли в глаза, лес опасно шуршал, ноги уже сбились в кровь обо все эти камни, ветки и корни. Пробрести так они смогли всего час, потом опять заснули, а когда проснулись — яркий свет до боли резал глаза, тело болело от сна на земле, и все, как и Гвен, наверняка нет-нет да и думали о том, что лучше было бы остаться в Селении. Хорошо хоть дождь пошел, и они смогли глотнуть воды, но даже несмотря на это, они, кажется, представляли собой самую унылую процессию, какую только видел этот лес.

До места они дошли, когда Гвен уже потеряла счет времени. Впереди показалось скопление обшарпанных домишек с дверями, на которых ветер ерошил хлопья отсохшей краски: рыжей, желтой, красной.

— Сейчас будет самое трудное, — понуро сказал Турмалин. — Я, пожалуй, пойду. Мне не нравится на это смотреть.

И он с глухим стуком раскатился на груду мелких камешков за минуту до того, как из домов начали выходить взрослые люди, мужчины и женщины: уставшие, подозрительные, в рваной старой одежде. Они потрясенно таращились на девочек, и Гвен стало тревожно.

— Существа сказали, что приведут обратно наших детей, — сдавленно проговорил один из мужчин. — А это… кто?

Девочки плотнее сбились в стаю, скользя растерянными взглядами по толпе, — если тут и были их родичи, узнать их оказалось непросто. Несколько мгновений все смотрели друг на друга, потом женщины из толпы начали плакать и убегать. Девочки, не сговариваясь, уселись на землю, привалились друг к другу и немедленно заснули, чтобы не грустить. Гвен ворочалась дольше всех, рассеянно пытаясь вспомнить, какое именно важное дело осталось у нее в деревне. Когда-то давно, в детстве, она хотела вернуться, чтобы… Чтобы что? Там была птица, что-то, связанное с птицей, может, с курицей? Или… Додумать Гвен не успела — заснула.

А проснулась от того, что какой-то мужчина тряс ее за плечо. Она сонно разлепила глаза, вглядываясь в худое лицо, окруженное седоватыми кудрями.

— Я тебя вспомнил, — прошептал он сквозь полутьму. — Нос совсем не изменился! Ты Гвендолин, дочка волшебницы.

Ее имя! Она и забыла! Гвен присмотрелась и вдруг тоже вспомнила: это Бард, он придумывал песни. Воспоминание было далеким и смутным, как сон.

«Он ведь был молодой, — растерянно подумала она. — Почему же сейчас такой старый?»

— Существа, которые к нам приходили пару дней назад, сказали, что приведут сначала девочек, а потом мальчиков, и там… Там будут мои близнецы, ну, я на это надеюсь. Говорят, не все выжили. — Бард прерывисто вздохнул. — Они тоже изменились, я уже понял, были крохи, а сейчас, наверное, совсем большие. Но ты можешь… можешь их вернуть такими, как были? Пожалуйста! Ты же можешь? Нам сказали, всех золотых волшебников убили еще тогда, но вот ты здесь! Ты же еще волшебница?

Гвен тупо уставилась на него.

— Кажется, нет, — хрипло проговорила она.

— Ты их вернешь? — отчаянно переспросил Бард.

Гвен помотала головой, и Бард медленно, длинно выдохнул. Секунду Гвен казалось, что он ее сейчас ударит или закричит что-то злое, но он только обвел взглядом спящих вповалку девочек и горько сказал:

— Мы думали, когда магия вернется, все станет, как было. Но, похоже, так никогда уже не будет. Мы так ждали, но теперь, когда дети вернулись, всем грустно. Слишком много времени прошло.

— А сколько? — шепотом спросила Гвен.

— Десять лет.

Он резко отвернулся и, переступая через спящих, пошел прочь. Гвен посмотрела ему вслед и вдруг вспомнила кое-что потрясающее: где-то тут, совсем близко, ее дом. Взрослые уже давно разошлись по домам и уснули, так что в деревне было очень темно и тихо, но в небе сиял огромный белый шар. «Луна», — вспомнила Гвен. Под ним легко было выбраться из клубка спящих и оглядеться. Вон он, дом на холме! Это он!

Гвен вскочила и бросилась по тропинке вверх. Точнее, тропинки-то уже и не было, все заросло, и все же ноги сами угадывали, куда ступать. Последний раз, когда она здесь бежала, снег набивался в валенки, но сейчас бежать было легко, под ногами успокаивающе и нежно похрустывали осенние листья и шуршала трава.

Ее дом. Дом! Ее собственный! В окнах не горел свет, никто ее не ждал, стены уже не сияли волшебными узорами: магия, наполнявшая его, за столько лет растаяла, дверь висела на одной петле, из ставней выпали дощечки, но он был на месте, он верно ждал ее. Гвен влетела в дверь, с непривычки задыхаясь от бега, и замерла.

Пока ее не было, здесь кто-то побывал, и не один раз: не осталось ни мебели, ни шерстяных ковриков, которые она помнила лучше, чем свое собственное имя, ни пучков сухих трав на стенах. Ну, хоть печь на месте. Гвен, правда, не знала, как ее разжечь, поэтому отогнала воспоминания о жарком потрескивающем пламени и бросилась в свою старую комнату, неожиданно вспомнив рассказы о том, что до маминого появления дома в деревне состояли из одной горницы, никаких стен-перегородок внутри. Это мама научила местных, что у каждого должно быть свое место, и во время их совместных прогулок по деревне ее много-много раз за это благодарили.

Воспоминания возвращались, сыпались щедро, как из корзины. Гвен вбежала в свою опустевшую комнату, нащупала углубление между бревнами, из которых была сложена стена, выдернула большой клок пакли и пошарила за ним. Вот теперь она вспомнила, что за птица ей нужна и где ее искать, — и всхлипнула от облегчения, когда пальцы натолкнулись на гладкую теплую брошь.

Гвен вытащила чайку и села на пол, сжимая ее в ладони. Голова чайки слабо поблескивала золотом, словно была сделана из драгоценного материала, в отличие от остальных ее частей. Значит, магия не пропала. Гвен тяжело задышала от волнения. Если она не растеряла всю аниму, накопленную за первые годы в Селении, то сейчас передаст ее чайке, и мама вернется.

Гвен нахмурилась, пытаясь представить ее лицо, но возникло только ускользающее, призрачное ощущение любви. Вспомнить, как передавать аниму, тоже получилось не сразу, но Гвен пыталась снова и снова, и наконец что-то шевельнулось в ее сердце, щекотное тепло согрело его, потекло по руке. И пальцы засияли, а чайка начала медленно наливаться золотом. Грудка, крыло, лапы, хвост, вот сейчас, сейчас… Но волна сияния остановилась, не дойдя до второго крыла.

Несколько минут Гвен ждала, потом в сердцах треснула по полу кулаком — научилась в игровом Селении. Всего, что она годами собирала, не хватило даже на жалкую птичку! Гвен вскочила и пнула стену, еще раз и еще. Как ей накопить анимы на целое здоровенное крыло? Да она ни крошки уже произвести не способна, даже и вспомнить не может, как раньше это делала! Гвен распахнула ставни, до боли стиснула чайку и в порыве удушающей, бессмысленной злости вышвырнула ее в окно. Вот так! Плевать на эту побрякушку, плевать на все. Гвен согнулась, упираясь ладонями в колени, и тяжело опустилась на пол.

Все, она будет сидеть в этом промерзшем разворованном доме, пока не помрет. Гвен запоздало подумала, что надо было забрать из чайки все, что в ней хранится, аниму наверняка можно обменять на еду или теплую одежду, но лезть на улицу было неохота, и она устало побрела в другую комнату, к печке: вдруг в ее глубине завалялась какая-нибудь еда?

Увы, в темном зеве печки не нашлось ничего, кроме углей. Ночь была холодная, ветер задувал в окно, и Гвен сонно подошла к закрытой двери около печки — вспомнила, что та ведет в мамину комнату, а ее она еще не проверяла. Гвен подергала ручку. Дверь не открылась. На ней, в отличие от той, что вела на улицу, не было ни замка, ни засова, она просто не могла быть заперта — и все же не открывалась.

Хм. Может, заело что-то? Гвен толкнула дверь плечом, вмазалась в нее всем весом, но результат был все тот же. Еще пару минут она сражалась с дурацкой деревяшкой из чистого упрямства, потом без сил легла на пол и назло неизвестно кому уснула прямо под дверью.

Утро ничего нового не принесло — Гвен поняла это еще до того, как открыла глаза. Живот по-прежнему поджимало от голода, тело затекло от лежания на полу, холод лез под воротник и влажно лип к коже. Гвен с трудом приоткрыла глаза и растерянно моргнула. Нет, похоже, одно чудо все-таки произошло. Дверь, еще ночью запертая неизвестно каким способом, теперь была распахнута и милостиво являла содержимое комнаты. Гвен подозрительно огляделась в поисках того, кто это тут распоряжался, пока она спала, но вокруг было пусто. За окном трещали птицы, еловые ветки влажно поблескивали, раскачиваясь от ветра.

Гвен зашла в мамину комнату, стараясь не шататься от голода. Все было на месте: похоже, комната простояла запертой все эти — какая ужасная цифра — десять лет. Ставни были аккуратно заперты, сквозь щели между ними падал свет и полосками ложился на пол. Гвен никак не могла вспомнить, была ли комната открыта в тот последний день, когда она искала маму. Она, уж конечно, везде бы проверила, но все же… Нет, не вспомнить.

Конечно, мамы тут не было, зато было много чего еще. Гвен оглядела толстый матрас, несколько ларей, гребешок на столе, лавку, застеленную вышитым ковром. Темный квадратик, лежавший на столе около гребня, при ближайшем рассмотрении оказался хлебной коврижкой, окаменевшей от времени, но вполне съедобной, если подольше подержать во рту. Гвен юркнула в постель и закрыла глаза, втягивая запах. Простыня пахла цветами, сухой травой и свежим бельем, как будто время над ней было не властно.

— Мам, что мне делать? — жалко спросила она с набитым ртом, старательно посасывая коврижку.

Никто, конечно, не ответил. Гвен угрюмо шмыгнула носом и натянула одеяло повыше. Волшебницей ей, кажется, больше не стать, на второе крыло анимы не наскрести, — внутри все будто высохло, — но не так уж плохо будет тихо жить в этом доме подальше от всех остальных и много, много спать.

Ей приснилось что-то чудесное, утешительное, а когда она в следующий раз открыла глаза, снаружи что-то происходило. Гвен панически вдохнула и чуть не подавилась коврижкой — так и спала, сомкнув на ней зубы. Она нехотя выпростала наконец-то согревшиеся ноги из-под одеяла и прошлепала к окну, торопливо дожевывая коврижку.

Ставни распахнулись, как новенькие, — даже странно, что за столько лет местные их не вскрыли, — и Гвен уставилась на деревню, раскинувшуюся под холмом в окружении елок и берез. Солнце уже почти встало, и в этом прозрачном, нежном свете было видно и слышно, как толпа шумит на берегу и издает очень, очень знакомые звуки: отрывистое, жесткое уханье, которым зрители поддерживают игроков во время боя. Гвен присвистнула. Она уже не надеялась почувствовать любопытство, интерес или хоть что-нибудь кроме тупой усталости, но вот пожалуйста.

Гвен выскочила на улицу, поежилась от ощущения холодной мокрой грязи под босыми ногами — ночью, видимо, был дождь — и, поскальзываясь, бросилась в деревню. Звуки боя взметнули в ее душе восторг, какого она сама от себя не ожидала. Посреди всего, что творилось последние пару дней, вдруг появилось что-то знакомое, надежное, не предвещающее неприятных сюрпризов.

На просторном берегу реки, около мельницы, стояли плотно сбитым кругом коротко стриженные игроки в серой одежде и вскидывали вверх кулаки, поддерживая кого-то дерущегося в центре. Взрослые жались вдалеке, не зная, что делать. Гвен без интереса глянула на их заплаканные, испуганные лица и начала локтями расталкивать разгоряченных зрителей.

В центре круга одна из соседок Гвен по Селению, номер Ноль Три Ноль, дралась с кем-то, кого Гвен сначала приняла за незнакомую девочку, но потом сообразила: это мальчик. Гвен обвела недоверчивым взглядом толпу и наконец поняла, что произошло: кажется, ночью из другого Селения пришли мальчики. На вид они были не очень-то интересные, такие же бледные и тощие, как и девчонки, но кому-то, похоже, пришла в голову поистине гениальная идея: выяснить, кто сильнее.

Одну сторону круга образовывали парни, поддерживающие своего игрока, другую — девочки, ухавшие и оравшие в поддержку Ноль Три Ноль. Дрались, конечно, без теневого оружия, где ж его тут взять, — просто дубасили друг друга кулаками и ногами, стараясь задеть побольнее. Гвен с удовольствием отметила, что Ноль Три Ноль пока что побеждает — она оказалась быстрее и изворотливее соперника, но и его Гвен со счетов сбрасывать не стала бы, удар у него был поставлен отлично.

Бой все же выиграла Ноль Три Ноль, — уронила парня на землю и держала, пока зрители во все глотки считали до трех. Потом выпрямилась и победно взревела, зрители взревели в ответ. У парней, к счастью, были те же традиции: они сердито зарычали, показывая, как расстроены из-за проигрыша своего игрока, но в остальном приняли поражение спокойно, ведь будет новый день и новая игра. С другой стороны, зачем ждать завтра, когда ими больше не командуют?

— Я хочу драться. — Гвен вышла вперед, пока еще кто-нибудь не решился. Она редко вызывалась драться сама, но сегодня ей хотелось выместить на ком-то удушающую обиду и просто обо всем забыть. — Мой номер в таблице — четыре, готова драться с четверкой или выше.

Парни зашушукались, потом выставили против нее кандидата, который тоже шел под номером четыре: маленький, но злющий паренек лет одиннадцати. Видимо, это был его первый игровой сезон — он волновался, кипятился и подскакивал на месте. Гвен заметила в толпе парней мальчика, как две капли воды похожего на вот этого, и до нее дошло: да это же близнецы Барда. Те самые, за которых он приходил просить.

Гвен зло прищурилась, и мальчик прищурился в ответ. За эту парочку хоть есть кому вступиться, а у нее никого больше нет, никого. Эта мысль придала ей боевой злости, и она бросилась на парня. Никогда еще драка не доставляла ей такого удовольствия — в Селении она так берегла аниму, что боялась разозлиться как следует, а тут бояться стало нечего.

Паренек оказался не промах, недаром дослужился до четверки в первый же сезон — вился вокруг, как уж, изворачивался, кусал, норовил оцарапать, и Гвен с каждой секундой злилась все сильнее. Ух, она ему сейчас покажет! Вокруг поощрительно орали, и она в блаженном отупении била, царапала и шипела.

Она победила.

Полчаса спустя Гвен довольно валялась под деревом на берегу, баюкая руку, которую, кажется, вывихнула во время боя. Бои продолжались, на берегу стало заметно холоднее, и даже солнце, поднявшееся над горизонтом, казалось не таким уж ярким: анимуса они произвели немерено, даже жаль, что никакие трофеи больше наполнять не надо, — хоть какую-то пользу они своей жизнью приносили. Гвен запрокинула голову, сонно щурясь в синеватое небо. Шум вокруг нарастал — всем надоело ждать своей очереди, и народ, плюнув на правила, начал драться по несколько пар одновременно. Четкий круг зрителей разбился, тут и там вернувшиеся дети пыхтели и валяли друг друга по земле. Гвен лениво глянула на родителей: те плакали, причитали, что-то обсуждали. Интересно, о чем они с таким жаром говорят? Гвен встала и, стараясь не привлекать внимания, подобралась ближе.

— Вот и я говорю: не моя это дочь, — тараторила какая-то женщина, с опаской косясь на дерущихся. — Я сначала подумала, что она, но…

— Да, да, это не наши дети, я сразу понял, — подхватил усталый мужчина. — Не подходят близко, не хотят с нами обняться, как будто вообще не скучали. А мы… — Он со свистом втянул воздух. — Наши дети не такие!

— А если это они? — вклинился мужчина постарше. — Если Ястребы превратили их в таких… грубых, невоспитанных, злобных подменышей? Что тогда делать? Тот парнишка действительно на моего сына похож!

Гвен вздохнула и побрела обратно под дерево — там было уютное сухое местечко между корней. Но посидеть спокойно ей не дали, подошел вдруг второй близнец — тот, что сегодня не дрался.

— Если пришел мстить за то, что вздула твоего братца, то это против правил, — пробормотала Гвен. В игровом Селении хочешь не хочешь, а научишься огрызаться, это считалось частью игры. — Но могу вздуть еще и тебя.

— Нет, интерес у меня деловой, — невозмутимо ответил мальчик.

Гвен с любопытством покосилась на него. Общаться с парнем было странно, но они, кажется, не так уж сильно отличались от девчонок.

— Я Гвен, — сказала она, потому что ей понравилось ее имя и хотелось пользоваться им почаще.

— Имена — пережиток прошлого. Мы уже не те, кому они принадлежали. — Он пожал плечами. — Я — Три Один Один.

— Буду звать тебя Тройка.

— Мне все равно.

Он помолчал, то и дело поглядывая на нее. Гвен делала вид, что очень занята наблюдением за тем, как драка захватывает все новых и новых участников. Ей было не по себе разговаривать с кем-то не скрываясь, в полный голос и посреди дня.

Конец ознакомительного фрагмента.