Неточные совпадения
Возвратясь в крепость, я рассказал
Максиму Максимычу все, что случилось со мною и чему был я свидетель, и пожелал узнать его мнение насчет предопределения. Он сначала не понимал этого слова, но я объяснил его как мог, и тогда он сказал, значительно покачав
головою...
— Да будто один Михеев! А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников
Максим, сапожник, — ведь все пошли, всех продал! — А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: — А! так просто, нашла дурь: дай, говорю, продам, да и продал сдуру! — Засим он повесил
голову так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: — Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума.
— Н-да, чудим, — сказал Стратонов, глядя в лицо Варвары, как на циферблат часов. — Представь меня,
Максим, — приказал он, подняв над
головой бобровую шапку и как-то глупо, точно угрожая, заявил Варваре: — Я знаком с вашим мужем.
— А вот и
Максим… — проговорила Надежда Васильевна, указывая
головой на окно…
Он стал перед образом и начал вслух молитву. Все почтительно преклонили
головы, а помещик
Максимов даже особенно выставился вперед, сложив перед собой ладошками руки от особого благоговения.
Смеется Максим-то: «Больно уж, говорит, забавно глядеть, как люди от пустяка в страхе бегут сломя
голову!» Поди, говори с ним…
А тут еще Яков стал шутки эти перенимать: Максим-то склеит из картона будто
голову — нос, глаза, рот сделает, пакли налепит заместо волос, а потом идут с Яковом по улице и рожи эти страшные в окна суют — люди, конечно, боятся, кричат.
Максим опустил
голову и думал...
Девочка точно исполнила свое обещание и даже раньше, чем Петрусь мог на это рассчитывать. На следующий же день, сидя в своей комнате за обычным уроком с
Максимом, он вдруг поднял
голову, прислушался и сказал с оживлением...
— Вот послушай ты его, — говорил Ставрученко
Максиму, лукаво подталкивая его локтем, когда студент ораторствовал с раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами. — Вот, собачий сын, говорит, как пишет!.. Подумаешь, и в самом деле
голова! А расскажи ты нам, ученый человек, как тебя мой Нечипор надул, а?
Максим покачивал
головой, бормотал что-то и окружал себя особенно густыми клубами дыма, что было признаком усиленной работы мысли; но он твердо стоял на своем и порой, ни к кому не обращаясь, отпускал презрительные сентенции насчет неразумной женской любви и короткого бабьего ума, который, как известно, гораздо короче волоса; поэтому женщина не может видеть дальше минутного страдания и минутной радости.
Эта неожиданная идея поразила
Максима таким удивлением, что он в первую минуту не знал, что сказать сестре. Он заставил ее повторить свои опыты и, присмотревшись к напряженному выражению лица слепого, покачал
головой.
Максим, довольно равнодушный к музыке, на этот раз чувствовал что-то новое в игре своего питомца и, окружив себя клубами дыма, слушал, качал
головой и переводил глаза с Петра на Эвелину.
Максим задумывался и кивал
головой.
Она вышла из-за поворота дорожки и прошла мимо обоих говоривших спокойно и с высоко поднятою
головой.
Максим с невольной торопливостью подобрал свой костыль, чтобы дать ей дорогу, а Анна Михайловна посмотрела на нее с каким-то подавленным выражением любви, почти обожания и страха.
Петр рассеянно прислушивался к этому живому шуму, послушно следуя за
Максимом; он то и дело запахивал пальто, так как было холодно, и продолжал на ходу ворочать в
голове свои тяжелые мысли.
Ставрученко-отец сидел, свесив
голову, и молчаливо скучал, но потом стал воодушевляться все больше и больше, поталкивая
Максима локтем, и шептал...
—
Максим,
Максим! — сказал он, став на колени и приподымая его
голову, — жив ли ты, названый брат мой? Открой очи, дай мне отповедь!
— Замолчи, отец! — сказал, вставая,
Максим, — не возмущай мне сердца такою речью! Кто из тех, кого погубил ты, умышлял на царя? Кто из них замутил государство? Не по винам, а по злобе своей сечешь ты боярские
головы! Кабы не ты, и царь был бы милостивее. Но вы ищете измены, вы пытками вымучиваете изветы, вы, вы всей крови заводчики! Нет, отец, не гневи бога, не клевещи на бояр, а скажи лучше, что без разбора хочешь вконец извести боярский корень!
Смурый выдернул меня из рук Сергея и
Максима, схватил их за волосы и, стукнув
головами, отшвырнул, — они оба упали.
«Вор!
Максим!» — сообразил Кожемякин, приходя в себя, и, когда вор сунул
голову под кровать, тяжело свалился с постели на спину ему, сел верхом и, вцепившись в волосы, стал стучать
головою вора о пол, хрипя...
Наталья, точно каменная, стоя у печи, заслонив чело широкой спиной, неестественно громко сморкалась, каждый раз заставляя хозяина вздрагивать. По стенам кухни и по лицам людей расползались какие-то зелёные узоры, точно всё обрастало плесенью,
голова Саввы — как морда сома, а пёстрая рожа
Максима — железный, покрытый ржавчиной заступ. В углу, положив длинные руки на плечи Шакира, качался Тиунов, говоря...
Максим, не поднимая
головы от книги, сказал задумчиво...
«
Максим меня доедет!» — пригрозил Кожемякин сам себе, тихонько, точно воровать шёл, пробираясь в комнату. Там он сел на привычное место, у окна в сад, и, сунув
голову, как в мешок, в думы о завтрашнем дне, оцепенел в них, ничего не понимая, в нарастающем желании спрятаться куда-то глубоко от людей.
Строгий и красивый, он всё повышал голос, и чем громче говорил, тем тише становилось в комнате. Сконфуженно опустив
голову, Кожемякин исподлобья наблюдал за людьми — все смотрели на
Максима, только тёмные зрачки горбуна, сократясь и окружённые голубоватыми кольцами белков, остановились на лице Кожемякина, как бы подстерегая его взгляд, да попадья, перестав работать, положила руки на колени и смотрела поверх очков в потолок.
Вот теперь дворник новый
Максим, ярославский парень, тоже
голова.
Тут же независимо торчал
Максим и всё приглаживал рыжие кудри медленными движениями то одной, то другой руки, точно втирая в
голову себе то, о чём оживлённо и веско говорил дядя Марк.
Он зарычал, отшвырнул её прочь, бросился в сени, спрыгнул с крыльца и, опрокинувшись всем телом на
Максима, сбил его с ног, упал и молча замолотил кулаками по крепкому телу, потом, оглушённый ударом по
голове, откатился в сторону, тотчас вскочил и, злорадно воя, стал пинать ногами в чёрный живой ком, вертевшийся по двору.
«Меня, конечно», — сообразил Матвей Савельев, прислушиваясь и опуская
голову. Он знал, что отменит своё распоряжение, если Шакир начнёт защищать дворника или сам
Максим войдёт и спросит: «За что вы меня рассчитали?»
Путая русскую речь с татарской, Шакир тревожно и жадно спрашивал о чём-то, а
Максим, возившийся в углу, развязывая тяжёлый кожаный сундук, взмахнул
головою и сказал...
Кожемякин обернулся, держась за стол, — сзади него, за другим столом сидели Вася с
Максимом, почти касаясь
головами друг друга, и
Максим читал, как дьячок над покойником.
…Ночь. Лампа зачем-то поставлена на пол, и изо всех углов комнаты на её зелёное пятно, подобное зоркому глазу Тиунова, сердито и подстерегающе смотрит тёплая темнота, пропахнувшая нашатырём и квашеной капустой. Босый, без пояса, расстегнув ворот рубахи, на стуле в ногах кровати сидит
Максим, то наклоняя лохматую
голову, то взмахивая ею.
— Эге! — мотает дед
головой. — Нет ни Захара, ни
Максима, да и Мотря побрела в лес за коровой… Корова куда-то ушла, — пожалуй, медведи… задрали… Вот оно как, нет никого!
Здесь живут обычные спутники моих охотничьих экскурсий — лесники Захар и
Максим. Но теперь, по-видимому, обоих нет дома, так как никто не выходит на лай громадной овчарки. Только старый дед, с лысою
головой и седыми усами, сидит на завалинке и ковыряет лапоть. Усы у деда болтаются чуть не до пояса, глаза глядят тускло, точно дед все вспоминает что-то и не может припомнить.
Бородкин. Потому, главная причина,
Максим Федотыч, основательности нет… к жизни… Кабы основательность была, ну, другое дело; а то помилуйте,
Максим Федотыч, в
голове одно: какое бы колено сделать почудней, чтоб невиданное…
Казак поднял
голову и обвел утомленными больными глазами
Максима, его жену, лошадь.
За всё время после свадьбы у Горчакова это была первая ссора с женой. До самой вечерни он ходил у себя по двору, всё думал о жене, думал с досадой, и она казалась теперь злой, некрасивой. И как нарочно, казак всё не выходил из
головы и
Максиму мерещились то его больные глаза, то голос, то походка…
Тот же
Максим Николаич приказал ему прикладывать к
голове холодный компресс, дал порошки, и по выражению его лица и по тону Яков понял, что дело плохо и что уж никакими порошками не поможешь.
Сестра
Максима Строганова была высокая, стройная девушка, умеренной полноты, с неособенно правильными чертами миловидного личика, украшением которого служили темные, карие, большие глаза и тонко очерченные ярко-красные губки. Заплетенные в одну косу, спускавшиеся далеко ниже пояса светло-каштановые волосы, видимо, оттягивали своей тяжестью
голову их обладательнице.
— Вот он знает! — кивнул старик Строганов
головой в сторону
Максима Яковлевича.
Первый же был одинаков с ним по росту, фигуре и сложению, и лишь волосы на
голове и на маленькой бородке и усах были немного темнее и в правильных чертах лица было более женственности. Глаза у
Максима Григорьевича были светло-карие, с честным, почти детски невинным взглядом.