Неточные совпадения
А по́ лугу,
Что
гол, как у подьячего
Щека, вчера побритая,
Стоят «
князья Волконские»
И детки их, что ранее
Родятся, чем отцы.
— Есть у меня, — сказал он, — друг-приятель, по прозванью вор-новото́р, уж если экая выжига
князя не сыщет, так судите вы меня судом милостивым, рубите с плеч мою
голову бесталанную!
Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять стали взаимно друг у друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова
головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе
князя.
Как взглянули головотяпы на
князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними
князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то
голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
— Да, вот вам кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же думает жениться, как я?… Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… — И
князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом слове. — А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в
голову…
Промчался обер-полицмейстер Власовский, держась за пояс кучера, а за ним, окруженный конвоем, торжественно проехал дядя царя, великий
князь Сергей. Хрисанф и Диомидов обнажили
головы. Самгин тоже невольно поднял к фуражке руку, но Маракуев, отвернувшись в сторону, упрекнул Хрисанфа...
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда хотят кружить
головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [
князь Пьер, граф Серж (фр.).] вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
— Алексей Владимирович Дарзан, Ипполит Александрович Нащокин, — поспешно познакомил их
князь; этого мальчика все-таки можно было рекомендовать: фамилия была хорошая и известная, но нас он давеча не отрекомендовал, и мы продолжали сидеть по своим углам. Я решительно не хотел повертывать к ним
головы; но Стебельков при виде молодого человека стал радостно осклабляться и видимо угрожал заговорить. Все это мне становилось даже забавно.
— Без десяти минут три, — спокойно произнесла она, взглянув на часы. Все время, пока я говорил о
князе, она слушала меня потупившись, с какою-то хитренькою, но милою усмешкой: она знала, для чего я так хвалю его. Лиза слушала, наклонив
голову над работой, и давно уже не ввязывалась в разговор.
Я же не помнил, что он входил. Не знаю почему, но вдруг ужасно испугавшись, что я «спал», я встал и начал ходить по комнате, чтоб опять не «заснуть». Наконец, сильно начала болеть
голова. Ровно в десять часов вошел
князь, и я удивился тому, что я ждал его; я о нем совсем забыл, совсем.
Кстати, мысль выдать ее за
князя Сергея Петровича действительно родилась в
голове моего старичка, и он даже не раз выражал мне ее, конечно по секрету.
— Да, была, — как-то коротко ответила она, не подымая
головы. — Да ведь ты, кажется, каждый день ходишь к больному
князю? — спросила она как-то вдруг, чтобы что-нибудь сказать, может быть.
С
князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но
князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это с своего места: этот мальчик был всюду как у себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в
голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
Он круто повернулся и, наклоня
голову и выгнув спину, вдруг вышел.
Князь прокричал ему вслед уже в дверях...
— Ничего не надо заглаживать! не нуждаюсь, не хочу, не хочу! — восклицал я, схватив себя за
голову. (О, может быть, я поступил тогда с нею слишком свысока!) — Скажите, однако, где будет ночевать сегодня
князь? Неужели здесь?
Князь был действительно нездоров и сидел дома один с обвязанной мокрым полотенцем
головой.
— Кабы умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про
князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в моей
голове.
— Я не знаю, в каком смысле вы сказали про масонство, — ответил он, — впрочем, если даже русский
князь отрекается от такой идеи, то, разумеется, еще не наступило ей время. Идея чести и просвещения, как завет всякого, кто хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему же невозможная? Если живет эта мысль хотя лишь в немногих
головах, то она еще не погибла, а светит, как огненная точка в глубокой тьме.
Масленников неодобрительно покачал
головой, подошел к столу и на бумаге с печатным заголовком бойко написал: «Подателю сего,
князю Дмитрию Ивановичу Нехлюдову, разрешаю свидание в тюремной конторе с содержащейся в замке мещанкой Масловой, равно и с фельдшерицей Богодуховской», дописал он и сделал размашистый росчерк.
— Ну, вот и
князь наш объявился, — сказал он, ставя чайник среди чашек и передавая хлеб Масловой. — Чудесные штуки мы накупили, — проговорил он, скидывая полушубок и швыряя его через
головы в угол нар. — Маркел молока и яиц купил; просто бал нынче будет. А Кирилловна всё свою эстетическую чистоту наводит, — сказал он улыбаясь, глядя на Ранцеву. — Ну, теперь заваривай чай, — обратился он к ней.
Сановник поддержал свое достоинство как нельзя лучше: покачивая
головой назад, будто кланяясь, он выговорил несколько одобрительных слов, из которых каждое начиналось буквою а,произнесенною протяжно и в нос; с негодованием, доходившим до голода, посмотрел на бороду
князя Козельского и подал разоренному штатскому генералу с заводом и дочерью указательный палец левой руки.
Государь приехал в Москву взбешенный, послал министра двора
князя Волконского намылить Филарету
голову и грозился его отправить митрополитом в Грузию.
Леон Эмбо, французик небольшого роста с пушистыми, холеными усами, всегда щегольски одетый по последней парижской моде. Он ежедневно подтягивал
князю морщины, прилаживал паричок на совершенно лысую
голову и подклеивал волосок к волоску, завивая колечком усики молодившегося старика.
— Скажите, почему же вы не разуверили меня давеча, когда я так ужасно… в вас ошиблась? — продолжала Настасья Филипповна, рассматривая
князя с ног до
головы самым бесцеремонным образом; она в нетерпении ждала ответа, как бы вполне убежденная, что ответ будет непременно так глуп, что нельзя будет не засмеяться.
Я,
князь, не по расчету в этот мрак иду, — продолжал он, проговариваясь, как уязвленный в своем самолюбии молодой человек, — по расчету я бы ошибся наверно, потому и
головой, и характером еще не крепок.
Наконец, около половины одиннадцатого,
князя оставили одного, у него болела
голова; всех позже ушел Коля, помогший ему переменить подвенечное одеяние на домашнее платье.
Он сначала отворил дверь ровно настолько, чтобы просунуть
голову. Просунувшаяся
голова секунд пять оглядывала комнату; потом дверь стала медленно отворяться, вся фигура обозначилась на пороге, но гость еще не входил, а с порога продолжал, прищурясь, рассматривать
князя. Наконец затворил за собою дверь, приблизился, сел на стул,
князя крепко взял за руку и посадил наискось от себя на диван.
Аглая слегка пожала руку
князю и вышла. Лицо ее было серьезно и нахмурено, она даже не улыбнулась, когда кивнула
князю головой на прощание.
Лебедев посмотрел ему вслед. Его поразила внезапная рассеянность
князя. Выходя, он забыл даже сказать «прощайте», даже
головой не кивнул, что несовместно было с известною Лебедеву вежливостью и внимательностью
князя.
Почти всё общество, — туземцы, дачники, приезжающие на музыку, — все принялись рассказывать одну и ту же историю, на тысячу разных вариаций, о том, как один
князь, произведя скандал в честном и известном доме и отказавшись от девицы из этого дома, уже невесты своей, увлекся известною лореткой, порвал все прежние связи и, несмотря ни на что, несмотря на угрозы, несмотря на всеобщее негодование публики, намеревается обвенчаться на днях с опозоренною женщиной, здесь же в Павловске, открыто, публично, подняв
голову и смотря всем прямо в глаза.
Генерал чуть-чуть было усмехнулся, но подумал и приостановился; потом еще подумал, прищурился, оглядел еще раз своего гостя с ног до
головы, затем быстро указал ему стул, сам сел несколько наискось и в нетерпеливом ожидании повернулся к
князю. Ганя стоял в углу кабинета, у бюро, и разбирал бумаги.
— Право, я чувствую себя не так здоровым, у меня
голова тяжела от дороги, что ль, — отвечал
князь, нахмурясь.
Рогожин изредка и вдруг начинал иногда бормотать, громко, резко и бессвязно; начинал вскрикивать и смеяться;
князь протягивал к нему тогда свою дрожащую руку и тихо дотрогивался до его
головы, до его волос, гладил их и гладил его щеки… больше он ничего не мог сделать!
Скрип тихих шагов на песке аллеи заставил его поднять
голову. Человек, лицо которого трудно было различить в темноте, подошел к скамейке и сел подле него.
Князь быстро придвинулся к нему, почти вплоть, и различил бледное лицо Рогожина.
Князю пришло в
голову, что Рогожину надо кого-то высмотреть и не пропустить на дороге, и что потому он и перешел на другой тротуар.
(
Князь узнал от нее уже потом, что она не раз служила в секрете Рогожину и Аглае Ивановне; ей и в
голову не приходило, что тут могло быть что-нибудь во вред
князю…)
Но Лизавета Прокофьевна не удостоила взглянуть на него. Она стояла гордо, выпрямившись, закинув
голову и с презрительным любопытством рассматривала «этих людишек». Когда Ипполит кончил, генерал вскинул было плечами; она гневно оглядела его с ног до
головы, как бы спрашивая отчета в его движении, и тотчас оборотилась к
князю.
Но старушка, прежде чем Парфен успел взяться, подняла свою правую руку, сложила пальцы в три перста и три раза набожно перекрестила
князя. Затем еще раз ласково и нежно кивнула ему
головой.
Князь быстро повернулся и посмотрел на обоих. В лице Гани было настоящее отчаяние; казалось, он выговорил эти слова как-то не думая, сломя
голову. Аглая смотрела на него несколько секунд совершенно с тем же самым спокойным удивлением, как давеча на
князя, и, казалось, это спокойное удивление ее, это недоумение, как бы от полного непонимания того, что ей говорят, было в эту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.
Ипполит вышел.
Князю не для чего было просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он был и способен на это. Приказание ему Аглаи сидеть дома теперь почти объяснялось: может быть, она хотела за ним зайти. Правда, может быть, она именно не хотела, чтоб он туда попал, а потому и велела ему дома сидеть… Могло быть и это.
Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег на диван и закрыл глаза.
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать
головой вслед за каждым словом
князя, — я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте,
князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
Князь пристально оглядел его с
головы до ног.
— Да, для нее, — тихо ответил
князь, грустно и задумчиво склонив
голову и не подозревая, каким сверкающим взглядом глянула на него Аглая, — для нее, чтобы только узнать… Я не верю в ее счастье с Рогожиным, хотя… одним словом, я не знаю, что бы я мог тут для нее сделать и чем помочь, но я приехал.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал
головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого
князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для
князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он
князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в
голову во что бы то ни стало меня замуж за
князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
Этот вопрос мне, как нарочно, два часа тому назад пришел в
голову (видите,
князь, я тоже иногда серьезные вещи обдумываю); я его решил, но посмотрим, что скажет
князь.
Князь выпил всего два или три бокала и был только весел. Привстав из-за стола, он встретил взгляд Евгения Павловича, вспомнил о предстоящем между ними объяснении и улыбнулся приветливо. Евгений Павлович кивнул ему
головой и вдруг показал на Ипполита, которого пристально наблюдал в эту самую минуту. Ипполит спал, протянувшись на диване.
Птицын так даже от целомудрия наклонил
голову и смотрел в землю. Тоцкий про себя подумал: «Идиот, а знает, что лестью всего лучше возьмешь; натура!»
Князь заметил тоже из угла сверкающий взгляд Гани, которым тот как бы хотел испепелить его.
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в
голову, что тут два дела: или
князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или
князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный
князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
— Чуть было не женился, — прошептал
князь и поник
головой.