Неточные совпадения
— Дарвин —
дьявол, — громко сказала его жена; доктор кивнул
головой так, как будто его ударили по затылку, и тихонько буркнул...
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно знать, а он учит не верить, убеждает, что алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй
голым! Какой
дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную
голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат
дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
И чтобы мне не довелось рассказывать этого в другой раз, если не принимал часто издали собственную положенную в
головах свитку за свернувшегося
дьявола.
— А что до этого
дьявола в вывороченном тулупе, то его, в пример другим, заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть знают, что значит власть! От кого же и
голова поставлен, как не от царя? Потом доберемся и до других хлопцев: я не забыл, как проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы; я не забыл, как чертовы дети отказались вымолотить мое жито; я не забыл… Но провались они, мне нужно непременно узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.
Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпустили и развязали мешок, — глупые дивчата разбегутся, подумают, что в мешке сидит
дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра.
Мне приходило в
голову, что это — проделка
дьявола.
— Облили чем-то,
дьяволы: я иду по сеням в тени, вдруг облили помоями сто ли-то… «Девушка, говорит, не видала и вылила на
голову», — ишь какая! — бормотал непременный член.
— Постой-ка, поди сюда, чертова перечница… Небось побежишь к жидишкам? А? Векселя писать? Эх ты, дура, дура, дурья ты
голова… Ну, уж нб тебе,
дьявол тебе в печень. Одна, две… раз, две, три, четыре… Триста. Больше не могу. Отдашь, когда сможешь. Фу, черт, что за гадость вы делаете, капитан! — заорал полковник, возвышая голос по восходящей гамме. — Не смейте никогда этого делать! Это низость!.. Однако марш, марш, марш! К черту-с, к черту-с. Мое почтение-с!..
— При рекрутских наборах я тоже бывал печальным свидетелем, как эта, и без того тяжелая обязанность наших низших классов, составляет сенокос, праздник для волостных
голов, окружных начальников, рекрутских присутствий и докторов в особенности! — сказал губернатор и, как все заметили, прямо при этом посмотрел на кривошейку инспектора врачебной управы, который в свою очередь как-то весь съежился, сознавая сам в душе, что при наборах касательно интереса он действительно был не человек, а
дьявол.
— Ну, кому же, я вас спрашиваю, господа, придет в
голову, как не
дьяволу, придумать такую штуку? — отнесся опять Феодосий Гаврилыч к прочим своим гостям.
— Чорт их знает! Тьфу! Хозяина настоящего нету, на какую — то кригу, [«Кригой» называется место у берега, огороженное плетнем для ловли рыбы.] говорят, пошел. А старуха такая
дьявол, что упаси Господи, — отвечал Ванюша, хватаясь за
голову. — Как тут жить будет, я уж не знаю. Хуже татар, ей-Богу. Даром что тоже христиане считаются. На что татарин, и тот благородней. «На кригу пошел»! Какую кригу выдумали, неизвестно! — заключил Ванюша и отвернулся.
— Куда тебя несет,
дьявол! Не видишь разве, что едешь на людей, сволочь! — услыхал Бобров впереди грубый окрик, и на дороге, точно вынырнув из-под лошадей, показался рослый бородатый мужик, без шапки, с
головой, сплошь забинтованной белыми тряпками. — Погоняй, Митрофан! — крикнул Бобров.
Качаясь, они подвигались к нам, наклонялись над водой, готовые опрокинуться на
головы наши, — раз, раз — подкидывают белые волны наши тела, хрустит наша барка, точно орех под каблуком сапога, я оторван от нее, вижу изломанные черные ребра скал, острые, как ножи, вижу
голову отца высоко надо мною, потом — над этими когтями
дьяволов.
Как вы смели трогать-то ее своими грязными лапами! Она, как есть, голубка; а вы мало чем лучше
дьяволов. Вот она, шутка-то! И я-то, дурак, тешить вас взялся! Пора мне знать, что у вас ни одной шутки без обиды не обходится. Первое ваше удовольствие — бедных да беззащитных обижать. (Приносят воды, он льет ей несколько капель на
голову). Уж эта ли девушка не обижена, а тут вы еще. Дома ее заели совсем; вырвалась она кой-как...
— Началась выборная кампания, купечество выдвигает в
головы твоего крестного, — старого
дьявола!
— Я? Я знаю! — уверенно сказал Щуров, качнув
головой, и глаза его потемнели. — Я сам тоже предстану пред господом… не налегке… Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо его… Я сам тоже тешил
дьявола… только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай… Яшка в бога не верит… это я знаю! И за то, что не верит, — на земле еще будет наказан!
Рыбаки, имеющие беспрестанные столкновения с водяными чертями, служащими по их департаменту, тотчас сообразили, что это ни более ни менее как одна из тысячи проделок потешающегося над ними
дьявола, ибо человеку не могло прийти в
голову попробовать переплыть Неву в этом месте.
При таких размышлениях иногда проносился в
голове его образ таинственного ростовщика, и он думал невольно: «Вот бы с кого мне следовало написать
дьявола».
— Да, теперь небось что?.. Что?.. Ишь у тебя язык-от словно полено в грязи вязнет… а еще спрашиваешь — что? Поди-тка домой, там те скажут — что! Никита-то нынче в обед хозяйку твою призывал… и-и-и… Ишь,
дьявол, обрадовался городу, словно голодный Кирюха — пудовой краюхе… приставь голову-то к плечам, старый черт! Ступай домой, что на дожде-то стоишь…
Ворочают крепкими руками малые рычаги, и всюду — вокруг людей, над
головами у них — покорно и страшно двигаются челюсти и лапы огромных машин, пережёвывая железо… Трудно понять, чей ум, чья воля главенствуют здесь! Иной раз кажется, что человек взнуздал завод и правит им, как желает, а иногда видишь, что и люди и весь завод повинуются
дьяволу, а он — торжественно и пакостно хохочет, видя бессмыслицу тяжкой возни, руководимой жадностью.
— Глафира! — хрипло и медленно заговорил Вавило, качая
головой. — Что ж ты,
дьявол, а?
— Ах ты, жалкое создание, в тебе целый
дьявол ревности сидит, ты ничего не видишь, ничего не понимаешь. Это благородный спектакль, — вбей хоть ты это-то в свою
голову: тут благородные дамы и девицы. Неужели же они и повесятся мне на шею? Они, я думаю, и говорить-то не станут со мной.
— Я ему норовил в живот головой-то, а он отскочил, видно, да и секанул,
дьявол!
— Не понимаю ничего! — восклицает Варя, отбрасывая шитьё и убегая к печи, где вскипел самовар. — Всё у него не собрано в
голове, всё разрознено. Вас он ненавистью ненавидит и боится, Кузина ругает: старый
дьявол, богоотступник он, дескать, всю душу мне перевернул, жизни лишил, колдун он, крамольник! Он всё знает: и про сходки по деревням, и что у лесника беглый сын воротился — всё сегодня сказал!
Санки летят как пуля. Рассекаемый воздух бьет в лицо, ревет, свистит в ушах, рвет, больно щиплет от злости, хочет сорвать с плеч
голову. От напора ветра нет сил дышать. Кажется, сам
дьявол обхватил нас лапами и с ревом тащит в ад. Окружающие предметы сливаются в одну длинную, стремительно бегущую полосу… Вот-вот еще мгновение, и кажется — мы погибнем!
— Какое дастся!
Дьявол — не человек. Не первый раз уже… Летит сломя
голову, ямщикам на водку по рублю! Валяй! Лишь бы сзади казаки да исправник не пронюхали да не нагнали. А у нас народ на станках робкий… Да и на кого ни доведись — страшно: с
голыми руками не приступишься. Ну а теперь все-таки люди военные. Можно его и взять.
Вдруг мне приходит в
голову такая мысль, словно
дьявол ее подшепнул: жила на одном со мной дворе старушонка, обзывала себя торговкой, а почти что нищая была.
Дьявол, ловя людей на свою уду, насаживает разные приманки. Но для праздного человека не нужно никаких, — он идет на
голый крючок.
Один из этих
дьяволов бросился на меня и хватил меня небольшим топором по
голове…
— Черт!..
Дьявол!.. Издохнуть бы ему! — неистово вскрикнул Онисим Самойлыч, хватив изо всей мочи кулаком по столу. Схватив картуз и надев его в комнате, кивнул
головой Веденееву и вон побежал.
— Ну ты, вы, мы, они; ты даже все местоимения в своем разговоре перемешала, но кто бы ни нигилистничал, все-таки я думаю, что можно было отдать
голову свою на отсечение, что никто не увидит тебя в этой черной рясе, в усменном поясе, верующею в господа бога, пророчествующею, вызывающею духов, чертей и
дьяволов.
— А мы делаем это, — сказал
дьявол с усами, величественно откидывая
голову назад, — точно так же, как делал это наш отец и повелитель при избрании Саула на царство.
Вельзевул кивнул
головой в знак одобрения, и женоподобный
дьявол продолжал так...
Женоподобный
дьявол склонил обрюзгшую
голову на другую сторону и помолчал, как бы ожидая действия своих слов на Вельзевула.
Не успел он перевести дыхание, как над
головой его разверзлось отверстие, блеснул красный огонь и толпа
дьяволов, давя друг друга, высыпалась из отверстия в преисподнюю и, как вороны вокруг падали, расселись кругом Вельзевула.
— Расскажи коротко, — сказал Вельзевул.
Дьявол в пелеринке, опустив
голову, помолчал, как бы соображая, не торопясь, а потом начал рассказывать...
«Разве умереть!» — мелькала лишь порой в его
голове эгоистическая мысль, но он гнал ее тотчас же от себя, приписывая ее козням
дьявола — врага человеческого.
«Как избавиться от этого черного
дьявола!» — восклицал вне себя Савин и начал ломать
голову над приисканием этого средства.
— Как же. Примерно как у вас, военных. Сатана вроде полного генерала.
Дьяволы да обер-черти на манер полковников. Прочие черти глядя по должности: однако все на офицерских вакансиях состоят. Ну, а мы — легкие бесы, крупа — на посылках. Наш чин —
головой об тын…
Дьявол этот выполз вперед из ряда других, сел на корточки, склонил набок
голову и, просунув между ног хвост с кисточкой, начал, помахивая им, певучим голосом говорить так...
Это понял и сам Мардарьев и усиленно ломал себе
голову, возвращаясь домой, зачем этому «старику-дьяволу», как непочтительно заочно думал о нем Вадим Григорьевич, понадобились этот, по его же словам, ничего не стоящий вексель и прошение, так понадобились, что он предложил ему, Мардарьеву, сто рублей.
Один из
дьяволов, в накинутой на плечи пелеринке, весь
голый и глянцевито-черный, с круглым безбородым, безусым лицом и огромным отвисшим животом, сидел на корточках перед самым лицом Вельзевула и, то закатывая, то опять выкатывая свои огненные глаза, не переставая улыбался, равномерно из стороны в сторону помахивая длинным, тонким хвостом.
Женоподобный
дьявол замолчал и, утерев кончиком хвоста слюни, наполнявшие ему рот, склонил на другой бок
голову и молча уставился на Вельзевула.
— Чепуха на барабанском масле!
Голые потемки разве сами разговаривать могут? Промывайте струменты, ну вас всех к подноготному
дьяволу…
То, что̀ годами не приходило ей в
голову — мысли о свободной жизни без страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения
дьявола беспрестанно носились в ее воображении.
Одна благодушная дама, заведовавшая приютом, где исправляли таких несчастных, рассказывала мне, что они еще кое-как «маячат день», но «с приближением сумерек ими точно овладевает
дьявол; он их томит, они начинают мучиться взаперти, как звери в клетках, и готовы разбить себе
головы, чтобы уйти куда-то».
— Вели ты им, чертям,
дьяволам, дать дорогу, — кричал Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо,
голою маленькою рукой.