Неточные совпадения
Это было очень оглушительно, а когда мальчики кончили петь, стало очень душно. Настоящий Старик отирал платком вспотевшее лицо свое. Климу показалось, что, кроме пота, по щекам деда текут и слезы. Раздачи подарков не стали дожидаться — у Клима разболелась
голова. Дорогой он спросил
дедушку...
— А вы-то с барином
голь проклятая, жиды, хуже немца! — говорил он. — Дедушка-то, я знаю, кто у вас был: приказчик с толкучего. Вчера гости-то вышли от вас вечером, так я подумал, не мошенники ли какие забрались в дом: жалость смотреть! Мать тоже на толкучем торговала крадеными да изношенными платьями.
Старик Обломов как принял имение от отца, так передал его и сыну. Он хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе
головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при
дедушке, какие были пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем.
— Ох, напрасно, напрасно… — хрипел Данилушка, повертывая
головой. — Старики ндравные, чего говорить, характерные, а только они тебя любят пуще родного детища… Верно тебе говорю!.. Может, слез об тебе было сколько пролито. А Василий-то Назарыч так и по ночам о тебе все вздыхает… Да. Напрасно, Сереженька, ты их обегаешь! Ей-богу… Ведь я тебя во каким махоньким на руках носил, еще при покойнике
дедушке. Тоже и ты их любишь всех, Бахаревых-то, а вот тоже у тебя какой-то сумнительный характер.
Но если редки проезжие, то в переулок довольно часто заглядывают разносчики с лотками и разной посудиной на
головах.
Дедушка знает, когда какой из них приходит, и всякому или махнет рукой («не надо!»), или приотворит окно и кликнет. Например...
Ипат — рослый и коренастый мужик, в пестрядинной рубахе навыпуск, с громадной лохматой
головой и отвислым животом, который он поминутно чешет. Он дедушкин ровесник, служил у него в приказчиках, когда еще дела были, потом остался у него жить и пользуется его полным доверием. Идет доклад.
Дедушка подробно расспрашивает, что и почем куплено; оказывается, что за весь ворох заплачено не больше синей ассигнации.
Но теперь я решил изрезать эти святцы и, когда дед отошел к окошку, читая синюю, с орлами, бумагу, я схватил несколько листов, быстро сбежал вниз, стащил ножницы из стола бабушки и, забравшись на полати, принялся отстригать святым
головы. Обезглавил один ряд, и — стало жалко святцы; тогда я начал резать по линиям, разделявшим квадраты, но не успел искрошить второй ряд — явился
дедушка, встал на приступок и спросил...
Как-то вдруг, точно с потолка спрыгнув, явился
дедушка, сел на кровать, пощупал мне
голову холодной, как лед, рукою...
Когда я выздоровел, мне стало ясно, что Цыганок занимает в доме особенное место:
дедушка кричал на него не так часто и сердито, как на сыновей, а за глаза говорил о нем, жмурясь и покачивая
головою...
Все поглядели по направлению ее руки. И в самом деле, картина была довольно смешная. Сзади румынского оркестра сидел толстый, усатый человек, вероятно, отец, а может быть, даже и
дедушка многочисленного семейства, и изо всех сил свистел в семь деревянных свистулек, склеенных. вместе. Так как ему было, вероятно, трудно передвигать этот инструмент между губами, то он с необыкновенной быстротой поворачивал
голову то влево, то вправо.
Я спросил Парашу, что это такое читают? и она, обливая из рукомойника холодною водою мою
голову, отвечала: «По
дедушке псалтырь читают».
Дедушка открыл глаза, не говоря ни слова, дрожащею рукой перекрестил нас и прикоснулся пальцами к нашим
головам; мы поцеловали его исхудалую руку и заплакали; все бывшие в комнате принялись плакать, даже рыдать, и тут только я заметил, что около нас стояли все тетушки, дядюшки, старые женщины и служившие при
дедушке люди.
Раз у отца, в кабинете,
Саша портрет увидал,
Изображен на портрете
Был молодой генерал.
«Кто это? — спрашивал Саша. —
Кто?..» — Это
дедушка твой. —
И отвернулся папаша,
Низко поник
головой.
«Что же не вижу его я?»
Папа ни слова в ответ.
Внук, перед
дедушкой стоя,
Зорко глядит на портрет:
«Папа, чего ты вздыхаешь?
Умер он… жив? говори!»
— Вырастешь, Саша, узнаешь. —
«То-то… ты скажешь, смотри!..
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
— Мало ли, друг мой, что было!..
Лучше пойдем отдохнуть. —
Отдых недолог у деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдет от стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была…
— А разве
дедушка вам говорил про меня? — спросила она, иронически оглядывая меня с ног до
головы.
— Н-ну, дела! — вздохнул, покрутив
головой,
дедушка, однако приблизился к балкону, снял шарманку, укрепил ее перед собою на палке и заиграл галоп с того самого места, на котором его только что прервали.
Старик и мальчик легли рядом на траве, подмостив под
головы свои старые пиджаки. Над их
головами шумела темная листва корявых, раскидистых дубов. Сквозь нее синело чистое голубое небо. Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и так вкрадчиво, точно завораживал кого-то своим усыпительным лепетом.
Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил что-то, но Сергею казалось, что голос его звучит из какой-то мягкой и сонной дали, а слова были непонятны, как в сказке.
Он перекувырнулся в воде, закинув себе ноги через
голову.
Дедушка, уже влезший в воду по пояс и приседавший в ней с блаженным кряхтением, крикнул тревожно...
— Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто
голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать — и
дедушка и профессор. Но ни здесь, ни в городе — ничего не достанешь ни за какие деньги. Лука отыскал где-то перепелов — заказал знакомому охотнику — и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной — увы! — неизбежный ростбиф. Очень хорошие раки.
— Положим, что капитал и небольшой, — праздномыслит Иудушка, — а все-таки хорошо, когда знаешь, что про черный день есть. Занадобилось — и взял. Ни у кого не попросил, никому не поклонился — сам взял, свое, кровное,
дедушкой подаренное! Ах, маменька! маменька! и как это вы, друг мой, так, очертя
голову, действовали!
Другой вздрогнул во сне и начал говорить, а
дедушка на печи молится за всех «православных христиан», и слышно его мерное, тихое, протяжное: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас!..» «Не навсегда же я здесь, а только ведь на несколько лет!» — думаю я и склоняю опять
голову на подушку.
—
Дедушка, скорее! — басом крикнул он, но голос сорвался, он, покраснев, тяжело встал и пошёл куда-то, встряхивая
головой.
Васюха сам попробовал и сам увидел, что
дедушка говорит правду; сказал спасибо, поклонился, то есть кивнул
головой, и побежал запереть воду.
Арина Васильевна, несмотря на грозное положение
головы моего
дедушки, забыв и не понимая, что сама подстрекнула старика не согласиться на женитьбу сына, громко завопила: «Батюшка Степан Михайлович! сжалься, не погуби родного своего детища, ведь он у нас один и есть; позволь жениться Алеше!
Проснулся
дедушка, обтер жаркою рукою горячий пот с крутого, высокого лба своего, высунул
голову из-под полога и рассмеялся.
Вследствие всего этого принял он Михаила Максимовича холодно и сухо, несмотря на умные и дельные разговоры обо всем и особенно о хозяйстве; когда же гость, увидев Прасковью Ивановну, уже переехавшую в то время к моему
дедушке, стал любезничать с нею, как старый знакомый, и она слушала его с удовольствием, то у
дедушки, по обыкновению, покривилась
голова на сторону, посдвинулись брови и покосился он на гостя неласково.
Голос старушки, выражение всей фигуры изменялись с непостижимою быстротою; все существо ее мгновенно отдавалось под влияние слов и воспоминаний, которые возникали вереницами в слабой
голове ее: они переходили от украденных полушубков к Дуне, от Дуни к замку у двери каморы, от замка к покойному мужу, от мужа к внучке, от внучки к Захару, от Захара к
дедушке Кондратию, которого всеслезно просила она вступиться за сирот и сократить словами беспутного, потерянного парня, — от Кондратия переходили они к Ване и только что полученному письму, и вместе с этими скачками голос ее слабел или повышался, слезы лились обильными потоками или вдруг пересыхали, лицо изображало отчаяние или уныние, руки бессильно опускались или делали угрожающие жесты.
— Дай бог давать, не давай бог просить, матушка Анна Савельевна! Оставь его! — сказал
дедушка Кондратий, обращаясь к старухе, которая заплакала. — Пускай его! Об чем ты его просишь?.. Господь с ним! Я на него не серчаю! И нет на него сердца моего… За что только вот, за что он ее обидел! — заключил он, снова наклоняя
голову, снова принимаясь увещевать и уговаривать дочь, которая рыдала на груди его.
При этом
дедушка Кондратий снова перекрестился, но уже
голова его была опущена и дрожала вместе с рукою, творившею крестное знамение.
В ответ на замечание Гришки о вершах Глеб утвердительно кивнул
головою. Гришка одним прыжком очутился в челноке и нетерпеливо принялся отвязывать веревку, крепившую его к большой лодке; тогда Глеб остановил его. С некоторых пор старый рыбак все строже и строже наблюдал, чтобы посещения приемыша на луговой берег совершались как можно реже. Он следил за ним во все зоркие глаза свои, когда дело касалось переправы в ту сторону, где лежало озеро
дедушки Кондратия.
Дедушка Кондратий тоскливо покачал
головою, закрыл красные, распухшие веки и безотрадно махнул рукою. Вместе с этим движением две едва приметные слезинки покатились из глаз старика.
Глеб и сын его подошли к избушке; осмотревшись на стороны, они увидели шагах в пятнадцати
дедушку Кондратия, сидевшего на берегу озера. Свесив худощавые ноги над водою, вытянув вперед белую как лунь
голову, освещенную солнцем, старик удил рыбу. Он так занят был своим делом, что не заметил приближения гостей: несколько пескарей и колюшек, два-три окуня, плескавшиеся в сером глиняном кувшине, сильно, по-видимому, заохотили старика.
Дедушка Кондратий наклонил белую свою
голову.
Дедушка Кондратий потупил глаза к земле и задумчиво покачал
головою.
Тетка Анна и Дуня плакали навзрыд.
Дедушка Кондратий давно уже не плакал: все слезы давно уже были выплаканы; но тоска, изображавшаяся на кротком лице его, достаточно свидетельствовала о скорбных его чувствах. Один приемыш казался спокойным. Он стоял, склонив
голову; ни одна черта его не дрогнула во все продолжение предшествовавшей речи.
Старик, казалось, мало уже заботился о том, что Гришка будет находиться в таком близком соседстве с озером
дедушки Кондратия; такая мысль не могла даже прийти ему в
голову: после происшествия со старшими, непокорными сыновьями, после разлуки с Ванюшей мысли старого Глеба как словно окутались темным, мрачным облаком, которое заслоняло от него мелочи повседневной жизни.
На кротком, невозмутимо тихом лице старичка проглядывало смущение. Он, очевидно, был чем-то сильно взволнован. Белая
голова его и руки тряслись более обыкновенного. Подойдя к соседу, который рубил справа и слева, ничего не замечая, он не сказал даже «бог помочь!».
Дедушка ограничился тем лишь, что назвал его по имени.
Дедушка смотрел на них болящими, красными глазами, из которых, не иссякая, текли по морщинам лица мутные слёзы, и, крепко нахлобучив на
голову старую, рыжую шапку, заводил нараспев дрожащим, тонким голосом...
Длинная седая борода
дедушки Еремея вздрагивала и тряслась, когда он открывал свой чёрный, беззубый рот, тряслась и
голова, а по морщинам щёк одна за другой всё катились слёзы.
Илья слушал и пытался представить себе купца Строганого. Ему почему-то стало казаться, что купец этот должен быть похож на
дедушку Еремея, — такой же тощий, добрый и приятный. Но когда он пришёл в лавку, там за конторкой стоял высокий мужик с огромным животом. На
голове у него не было ни волоса, но лицо от глаз до шеи заросло густой рыжей бородой. Брови тоже были густые и рыжие, под ними сердито бегали маленькие, зеленоватые глазки.
Но вдруг разнеслась весть, что Monsieur le professeur Grelot, [профессор Грелот (франц.).] который живет здесь на голубятне уже более трех лет и которого все гризеты называют grand papa [
дедушка (франц.).] и считают своим оракулом, выслушав явившееся насчет Зайончека соображение, сомнительно покачал
головою.
«Приезжай, милый
дедушка, — продолжал Ванька, — Христом-Богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, все плачу. А намедни хозяин колодкой по
голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой… А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый
дедушка, приезжай».
Дедушка Илья любил эти фрукты — принял их, смягчился, погладил меня своей мозольной рукой по
голове и между нами снова восстановились самые короткие и самые добрые отношения.
Краснов. Эх,
дедушка! Рад бы я укорачивать, да не спохватишься. В очах у тебя вдруг смеркается, в
голове звенит, за сердце словно кто рукой ухватит, в уме тебе только несчастье да грех представляются. И ходишь как полоумный, ничего кругом себя не видишь. А вот теперь отошло от сердца, так и ничего, полегчало, ровно и не бывало ничего.
— Ну да, показалось. Вы, баря, все не верите; больно уж умны! Не пьяному показалось: у меня втепоры не то что вина, куска во рту не бывало. Смотрю,
голова, и вижу. «Видишь ли?» — говорит он мне. «Вижу, говорю,
дедушка». — «Ну, брат, ладно, говорит, что на меня наскочил. Твой лихой человек себя на сорока травах заговорил, никто бы тебе, окромя меня, не открыл бы его».
Анютка.
Дедушка, а
дедушка. Вот опять шумят чтой-то в погребе. Ай, матушки, сестрицы-голубушки! Ох,
дедушка, сделают они что над ним. Загубят они его. Махонький ведь он… О-о! (Закрывается с
головой и плачет.)
Анютка. Как не жутко,
дедушка! Нянька как билась. Об рундук
головой билась. (Шепотом.) Я ведь знаю… У ней ребеночек родиться хочет… Родился уж, никак…
Андрей (берется за
голову). В самом деле, на дедушку-то посматривать: не поумнею ли? Нет, конечно, надо приставать куда-нибудь, к одному берегу. Барином мне не быть, так хоть купцом-то остаться порядочным. Довольно разыгрывал дурака; пора за ум взяться. Вот когда думать-то моей глупой
голове, да думать так, чтоб лоб трещал; а что обдумаю — хорошо ли, дурно ли, — так уж завинтить накрепко. Прохор!
И когда потом тетя вышла, Вера стояла среди своей комнаты, не зная, одеваться ей или опять лечь. Противная постель, глянешь в окно — там
голые деревья, серый снег, противные галки, свиньи, которых съест
дедушка…
Дедушка сел и заплакал, уткнув
голову в колени дрожащих ног.