Неточные совпадения
— Так ты меня очень любишь? — Она молчит
с минуту, потом
говорит: — Смотри, всегда люби меня, никогда не забывай. Если не будет твоей
мамаши, ты не забудешь ее? не забудешь, Николенька?
Он слушал, что
говорила мамаша с сестрицей, надув губки, выпучив глазки и не шевелясь, точь-в-точь как обыкновенно должны сидеть все умные мальчики, когда их раздевают, чтоб идти спать.
— Мне твоя
мамаша деньги платила не затем, чтобы правду тебе
говорить, а чтоб ты
с уличными девицами не гулял, не заразился бы.
Рядом
с ним сидел Злобин, толкал его костлявым плечом и
говорил, что он любит только музыку и
мамашу.
— Приезжает домой светская дама
с гостьей и кричит на горничную: «Зачем это вы переставили мебель и вещи в гостиной так глупо, бессмысленно?» — «Это не я-с, это барышня приказали». Тогда
мамаша говорит гостье: «У моей дочери замечательно остроумная фантазия».
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная дама, и мужчина
с дамой, и входят они к ней в комнату, и дама
говорит: посмотрите,
мамаша, как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
Начните
с родителей. Папаша желает, чтоб Сережа шел по гражданской части,
мамаша настаивает, чтоб он был офицером. Папаша
говорит, что назначение человека — творить суд и расправу.
Мамаша утверждает, что есть назначение еще более высокое — защищать отечество против врагов.
— Меж мужем и женой один бог судья,
мамаша, а вторая причина… Эх, да что тут
говорить! Все равно не поймете.
С добром я ехал домой, хотел жене во всем покаяться и зажить по-новому, а она меня на весь город ославила. Кому хуже-то будет?
— Сама знаю, что не такая, и
с фокусами, да
с какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она руку
мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты способен еще на благородные чувства, потому и
говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и заметили
мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она сидит теперь
с книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад
говорила, и за которую чуть не поссорилась
с князем Щ., потому что тот не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного.
—
Мамаша ваша мне
говорила, что вы вот и позайметесь
с Пашей.
— Нет, нельзя! — настойчиво ответила Нелли, — потому что я вижу часто
мамашу во сне, и она
говорит мне, чтоб я не ездила
с ними и осталась здесь; она
говорит, что я очень много согрешила, что дедушку одного оставила, и все плачет, когда это
говорит. Я хочу остаться здесь и ходить за дедушкой, Ваня.
Мамаше хотелось серьги, а дедушка все нарочно обманывал ее и
говорил, что подарит не серьги, а брошку; и когда он принес серьги и как увидел, что
мамаша уж знает, что будут серьги, а не брошка, то рассердился за то, что
мамаша узнала, и половину дня не
говорил с ней, а потом сам пришел ее целовать и прощенья просить…
— Нет, Ваня, он не умер! — сказала она решительно, все выслушав и еще раз подумав. —
Мамаша мне часто
говорит о дедушке, и когда я вчера сказала ей: «Да ведь дедушка умер», она очень огорчилась, заплакала и сказала мне, что нет, что мне нарочно так сказали, а что он ходит теперь и милостыню просит, «так же как мы
с тобой прежде просили, —
говорила мамаша, — и все ходит по тому месту, где мы
с тобой его в первый раз встретили, когда я упала перед ним и Азорка узнал меня…»
Они злые и жестокие, и вот тебе мое приказание: оставайся бедная, работай и милостыню проси, а если кто придет за тобой, скажи: не хочу к вам!..» Это мне
говорила мамаша, когда больна была, и я всю жизнь хочу ее слушаться, — прибавила Нелли, дрожа от волнения,
с разгоревшимся личиком, — и всю жизнь буду служить и работать, и к вам пришла тоже служить и работать, а не хочу быть как дочь…
А
мамаша все сама
с собой
говорила и мне все
говорила: «Будь бедная, Нелли, и когда я умру, не слушай никого и ничего.
— Не беспокойтесь! Все будет в порядке,
мамаша! Чемоданчик ваш у меня. Давеча, как он сказал мне про вас, что, дескать, вы тоже
с участием в этом и человека того знаете, — я ему
говорю — гляди, Степан! Нельзя рот разевать в таком строгом случае! Ну, и вы,
мамаша, видно, тоже почуяли нас, когда мы около стояли. У честных людей рожи заметные, потому — немного их по улицам ходит, — прямо сказать! Чемоданчик ваш у меня…
Мы почти никогда не выходили из них, мы всегда были приторно учтивы
с ней,
говорили по-французски, расшаркивались и называли ее chère maman, [дорогой
мамашей (фр.).] на что она всегда отвечала шуточками в том же роде и красивой, однообразной улыбкой.
Он меня убедительно звал пойти
с ним в церковь на Мясницкую; мне бы самой хотелось, но не знаю, как
мамаше это покажется; и он мне
говорил, что в Москве все теперь толкуют о скором пришествии антихриста и о страшном суде.
И
мамаша его любит;
говорит: скромный человек. Добрая
мамаша! Она его не понимает. Поль молчит: он догадался, что мне его намеки неприятны, но он к нему ревнует. Злой мальчик! И
с какого права? Разве я когда-нибудь…
И Милорд залаял басом: «Гав! гав!» Оказалось, что мальчиков задержали в городе, в Гостином дворе (там они ходили и все спрашивали, где продается порох). Володя как вошел в переднюю, так и зарыдал и бросился матери на шею. Девочки, дрожа,
с ужасом думали о том, что теперь будет, слышали, как папаша повел Володю и Чечевицына к себе в кабинет и долго там
говорил с ними; и
мамаша тоже
говорила и плакала.
Жмигулина. Я очень хорошо помню:
с пестрой недели третий год пошел, как вы уехали. Ваша
мамаша, бывало, даже не любили, когда кто задумается или книжку читает. Что,
говорят, ты тоску-то нагоняешь! Ну и бесились все до упаду. А промежду этим весельем, у кого замечательный глаз, мог многое кой-что заметить.
—
Мамаша,
мамаша, такого со мной никогда не бывало, —
говорила она
с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе».
— Так вот где я
с ученичкой-то столкнулся, —
говорил Преженцов и держал руку Таси. — Ростом не поднялись… все такая же маленькая… И глазки такие же… Вот голос не тот стал, возмужал… Их превосходительство как изволит поживать? Папенька, маменька?
Мамаша меня не одобряла… Нет!.. Не такого я был строения… Ну, и парлефрансе не имелось у меня. Бабушка как? Все еще здравствует? И эта, как ее: Полина, Фифина!.. Да, Фифина!.. Бабушка — хорошая старушка!..
— Выбрал, нечего сказать, подарит нас дамой,
с которой и встретиться-то зазорно, —
говорили мамаши. — и чего эта «старая дура» — так уже заочно стали честить генеральшу Салтыкову —
говорят радуется… Как изобьет ее новая племянница своими кулачищами,
говорят они у ней, что у любого мужика, так возрадуется… И поделом будет, истинно поделом…
От Павлуши известие, что он в каком-то прикрытии, и хоть
с этой стороны мы можем на некоторое время успокоиться; и сегодня я даже рассердился немного на
мамашу, Инну Ивановну, которая, по-видимому, не понимает, что такое прикрытие, и продолжает
с нелепым упорством читать списки убитых, ожидая встретить там Павлушу. И напрасно ей
говорить, что списки эти старые, она ничему не верит, а может, уже и помешалась слегка, что-то похоже.
Без этого нам бы, может быть, и очень бы туго было, как и другим Перегуденкам, но
с пенсией мы жили добре, и
мамаша всегда, бывало, мне
говорили...
— Ах, так хорошо! Я недавно
с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно
говорить! Я
с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
— Все равно я не буду спать. Что́ за глупости спать!
Мамаша,
мамаша, такого со мной никогда не бывало! —
говорила она
с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. — И могли ли мы думать!…